Песнь Деворы (1)

Песнь Деворы (1)

Иехошуа умер в 120-летнем возрасте. Сыны Израиля оплакали его и похоронили «в пределе его удела в Тимнат-Серахе, что на горе Эфраим, на север от горы Гааш». С его смертью Израиль лишился вождя, который мог объединить весь народ. «Сильные мужи», которые при жизни Иехошуа стояли станом в Гилгале, откуда совершали походы на север и на юг, разбрелись в разные стороны. Каждый из них зажил в своем шатре. Колена селились и обосновывались в уделах, доставшихся им по жребию. Реувен, Гад и половина колена Менашше вернулись на восточный берег Иордана, в города на высотах Моавских, в Башан и Гилад. Иехуда и Шимон повернули на юг, к горе Хеврон и в Негев. Нафтали и Ашер поселились на севере, между озером Киннерет и Средиземным морем, Звулун в Изреэльской долине и в окрестных местах, Иссахар и другая половина колена Менашше в центре страны, Дан в низменности у Яффы и на холмах, что к востоку от нее, и Эфраим и Биньямин в центральном горном районе, в Шхеме, Бет-Эле и Иерусалиме.

Сыны Израиля в то время не овладели еще всей страной. Финикийцы и хиввиты продолжали жить на горе Ливан на севере, «пять владельцев филистимских» оставались на юге, в Ашдоде, Ашкелоне, Экроне, Гате и Газе, и в уделы колен Израилевых вклинивались анклавы местных племен — ханаанеев, хеттов, аморреев, приззитов и иевусеев.

По мере ослабления военной мощи сынов Израиля их враги поднимали голову. Первый удар нанес им Кушан-Ришатаим, царь Арам-Нахараима в Месопотамии. Войско его разбило ополчение сынов Израиля, и те стали рабами царя. Восемь лет служили они ему, пока не дал им Господь спасителя, Отниэля, сына Кназа, младшего брата Калева. «На нем был Дух Господень, и был он судьею Израиля». Он выступил против царя Арама, одержал победу над ним и освободил Израиль.

Сорок лет не было войны, но потом ханаанеи снова спровоцировали конфликт. На этот раз против Израиля выступил Эглон, царь Моавский, который «собрал к себе аммонитян и амалекитян, и пошел и поразил Израиль». Восемнадцать лет сыны Израиля служили Эглону. И восстал новый судья-освободитель, Эхуд, сын Геры, биньяминит, который был левшой. Он перехитрил царя Эглона. Он явился к нему в Иерихон с дарами, и когда с ними не осталось никого, вонзил меч в чрево царя. После этого Эхуд взошел на гору Эфраим, протрубил в шофар и поднял народ на войну. Сыны Израиля убили десять тысяч моавитян и смирили Моав.

«И покоилась земля восемьдесят лет». Потом снова стали притеснять Израиль его враги, на этот раз филистимляне. Но Шамгар, сын Аната, убил шестьсот человек филистимлян воловьим стрекалом и спас Израиль.

Затем началась война с Сисрой. Она решила исход борьбы с ханаанеями. После смерти Эхуда предал Господь израильтян в руки Явина, царя Ханаанского, который царствовал в Хацоре. У него было девятьсот железных колесниц, и он жестоко угнетал сынов Израилевых двадцать лет. Военачальником у него был Сисра, который жил в Харошет-Гоиме. Он наводил страх на все колена Израилевы, обосновавшиеся на севере страны. В то время судьей в Израиле была Девора, пророчица, жена Лаппидота. Она жила на горе Эфраим, под Пальмою, между Рамою и Бет-Элем, и приходили к ней сыны Израилевы на суд. Пальмой Девориной называли это место.

Войну против Сисры вел Барак, сын Авиноама из Кедеш-Нафтали. Девора призвала к себе Барака и передала ему повеление Господа, Бога Израиля, восстать на Сисру. Она сказала ему, что она приведет Сисру к потоку Кишон, где тот будет разбит. Пророчица Девора и Барак, сын Авиноама, знали, что им предстоит очень тяжелая война. В ней силами одного колена нельзя было нанести поражение врагу. Все колена Израилевы должны были объединиться, как во времена Иехошуа, чтобы победить ханаанеев.

К Бараку присоединились десять тысяч воинов из колен Звулун и Нафтали, которые жили около Хацора. Они изнывали под игом Явина. Барак взошел со своими людьми на гору Тавор, склоны которой были непроходимыми для железных колесниц и с которой можно было наблюдать за передвижениями войска Сисры.

Услышав о том, что сыны Израилевы восстали против него и взошли на гору Тавор, Сисра собрал все колесницы свои, девятьсот железных колесниц, и весь народ, который был у него. Железная колесница может передвигаться только по ровной местности, и поэтому Сисра вынужден был предпринять глубокое обходное движение, совершив переход через Иорданскую и Изреэльскую долины до «Таанаха, что у вод Мегиддо». Здесь он приготовился к битве против израильтян, которые развернули свои силы на горе Тавор, на другом конце долины.

Битва состоялась у подножья горы Тавор. Колесницы Сисры, выступившие из Мегиддо, подошли к горе, и сыны Израиля ринулись на них. Десять тысяч воинов из колен Нафтали и Звулуна устремились вниз по склонам горы. Они оглушали громом труб и осыпали градом стрел обезумевших коней и всадников врага. Колесницы врезались друг в друга. Кони метались в ужасе. Воины соскакивали с колесниц и бежали к своему стану в Харошет-Гоим. Воины Барака неотступно преследовали их. «И пало все ополчение Сисры от меча, не осталось ни одного».

Сам Сисра убежал пеший в шатер Яэли, жены Хевера кенита, в поисках убежища. Яэль напоила его молоком и покрыла ковром. Когда он уснул, она «взяла кол от шатра, и взяла молот в руку свою, и подошла к нему тихонько, и вонзила кол в висок его так, что приколола к земле, когда он спал, усталый; и умер он». «И смирил Бог в тот день Явина, царя Ханаанского, пред сынами Израилевыми».

Этот поход Барака, сына Авиноама, против Сисры, военачальника царя Явина, был последней кампанией, которую провели сыны Израиля против ханаанеев. И великая победа, одержанная ими, навеки запечатлелась в памяти народа.

«В тот день, — говорится в Книге Судей, — воспели Девора и Барак, сын Авиноама». «Песнь Деворы» не только одна из прекраснейших поэм в летописях Израиля. По своей изобразительной силе она превосходит значение события, изображаемого в ней. Она служит удивительным свидетельством состояния народа Израиля в тот период, «когда были пусты дороги, и ходившие прежде путями прямыми ходили тогда окольными дорогами. Не стало обитателей в селениях у Израиля». Сынов Израиля, разделенных и разбросанных по всей земле Израильской, теснили их сильные соседи, и они были вынуждены запираться в укрепленных городах. Дороги не были безопасными, и они вынуждены были ходить окольными путями. Единственным способом успешно противостоять врагу были взаимопомощь и объединение сил.

Не все колена приняли участие в войне Израиля против Сисры. Уделы Иехуды и Шимона лежали далеко от театра военных действий, и Девора и Барак даже не обращались к ним с просьбой о помощи. Но их призыв, обращенный к Реувену и Дану, остался без ответа. Колено Реувен, которое поселилось на восточном берегу Иордана, даже во времена Моисея подозревалось в стремлении обособиться и отделиться от колен, чьи уделы лежали к западу от реки. В своей песне Девора порицает реувенитов за то, что они не послали своих сынов сражаться в битвах Израиля, предпочтя этому мир и спокойствие: «Что сидишь ты между овчарнями, слушая блеяние стад?» Дан тоже не пожелал ответить на ее призыв и не пошел на помощь своим братьям. Его сыны жили на побережье у Яффы, продолжали выходить в море и заниматься своим обычным делом — рыболовством: «Чего бояться Дану с его кораблями?» Но большинство колен повело себя иначе. Те из них, которые обитали на горе Эфраим, вняли призыву. Воины Иссахара, Эфраима и Биньямина услышали зов Деворы и выступили без промедления. Воевали и сыновья Махира, сына Менашше, жившие к востоку от Иордана. Девора воспела этих добровольцев, упомянув по имени каждое колено, дабы народ увидел в них блистательные образцы для подражания и увенчал их славой.

Первый стих песни Деворы: «Израиль отмщен, народ показал рвение, прославьте Господа!» — всегда служил путеводной звездой во всех превратностях судьбы для нашего народа, от времен Судей до наших дней.

Не успела окончиться война против Сисры, как на Израиль поднялись мидианиты. Семь лет рука их была над Израилем. Их орды приходили из Аравийской пустыни вместе с амалекитянами и другими жителями Востока. Они разбредались по селениям, уничтожали плоды земли, уводили скот и не оставляли для пропитания Израилю ни овцы, ни вола, ни осла.

Израиль избавил от руки мидианитов Гидон, сын Иоаша из рода Авиэзер, из колена Менашше. Гидон жил в доме своего отца в Офре. Подобно остальным израильтянам тех дней, он торопился снять урожай с полей и укрыть его от грабителей. Когда он выколачивал пшеницу в точиле, чтобы спрятать ее от мидианитов, явился ему ангел Господень и сказал: «Господь с тобою, муж сильный! Иди с этою силою твоею и спаси Израиля от руки мидианитов…».

«И Дух Господень объял Гидона, и он затрубил в трубу» и созвал народ на войну. Первыми последовали за ним члены его собственного рода — семьи Авиэзера и члены колена Менашше. Но и другие колена тоже откликнулись на его призыв. Он послал послов к Ашеру, Звулуну и Нафтали, и все они пришли на встречу с ним. И было их тридцать две тысячи.

Гидон собрал свои силы в южной части Изреэльской долины, на склонах над источником Харод. Мидианиты расположились в самой долине, что между горой Море и горой Гилбоа. Войско их было очень разношерстным: в него входили «дети Востока», явившиеся из пустынь Аравии, амалекитяне — с Синая и Негева и мидианиты — из Моавских степей, раскинувшихся к югу от Мертвого моря. И было их великое множество, были они «как саранча, верблюдам их не было числа, много было их, как песку на берегу моря». Гидон, сын Иоаша, как и Барак, сын Авиноама, надеялся одержать победу, внеся смятение и расстройство в стан противника. Но действовал он по-иному. Он знал, что мидианиты, в отличие от ханаанеев, главной силой которых были железные колесницы, ездили на верблюдах. Верблюды не пугались трубных звуков и не разбегались в разные стороны, как лошади, запряженные в колесницы. Припадая к земле и жуя жвачку, гурты верблюдов не двигались с. места, пока не слышали команды своих наездников. Если бы израильтяне ворвались в их стан при свете дня, мидианиты имели бы перевес над ними. Они отлично владели мечом и луком и были проворны, как лани.

В полночь, «в начале средней стражи», сразу же после смены дозорных, Гидон подошел к стану мидианитов. С ним были триста отборных воинов, которых он разделил на три отряда, по сто человек в каждом. Остальных ополченцев он отослал домой. Подойдя к краю стана противника, он подал знак. Воины первого отряда затрубили в трубы и разбили кувшины, которые они держали в руках. Они взяли факелы, спрятанные в кувшинах, в левую руку. Правой же они держали трубы. И издали громогласный боевой клич: «Меч Господа и Гидона!» Они трубили в трубы и размахивали факелами, но не двигались с места. Каждый стоял на своем месте у стана. Этого было вполне достаточно, чтобы вызвать страшный переполох среди мидианитов. Те решили, что сыны Израиля напали на них. В ночной темноте они не различали между своими и чужими, союзниками и врагами и разили друг друга мечами. Затем началось повальное бегство.

Мидианиты бежали на восток, в местность Бет-Шитта, а оттуда на юг, к долине Бет-Шеан, «до предела Авел-Мехола».

Колена Нафтали, Ашер и Менашше были предупреждены и преследовали их. Гидон предвидел, что мидианиты попытаются переправиться через Иордан, и «послал послов на всю гору Эфраимову сказать: выйдите навстречу мидианитам и перехватите у них переправу». Воины Эфраима последовали его совету: устроили засады у переправ через Иордан, завлекли в ловушку, умертвили двух князей мидианитских — Орева и Зеэва и принесли их головы Гидону. Гидон со своими воинами переправился через Иордан и поспешил вслед за отступающими мидианитами. Они прошли Суккот и Пнуэль, взошли на высоты Аммонские и, продолжив свой путь к «живущим в шатрах», достигли стана мидианитов в Каркоре. Цари мидианитов, Зевах и Цалмунна, были схвачены, и Гидон поразил их мечом.

Так смирились мидианиты перед сынами Израиля, и не стали уже поднимать головы своей, и покоилась земля сорок лет во дни Гидона». Гидон вернулся домой, умер в глубокой старости и был погребен «в гробе отца своего Иоаша, в Офре Авиэзеровой».

Поход Барака, сына Авиноама, против Сисры и война Гидона, сына Иоаша, с мидианитами принесли израильтянам две величайшие военные победы в эпоху Судей. Театром действий обеих этих кампаний была Изреэльская долина, и места, упоминаемые в Библии, знакомы мне с малолетства. И ныне, как в древние времена, Харод и Кишон струят свои воды, Таанах и Мегиддо сторожат вход в долину с юга, а гора Тавор высится над окрестностями, и с ее вершины открывается вид на расстилающиеся внизу поля.

Имена арабских деревень тоже хранят память о древнем Израиле. Деревня у подножья Тавора называется Дабурией, по имени Деворы пророчицы, а Хирбет-Шитта около Бет-Шеана — тот самый Бет-Шитта, к которому отошли мидианиты.

Для меня Изреэльская долина — это не поле боя, вид которого пробуждает воспоминания о войне. С того момента, когда я шестилетним мальчиком пришел сюда, и по сей день она символизирует в моем понимании честный физический труд и дары земли. Вся она покрыта хлебными полями и фруктовыми садами, на ней бегут ручьи и пасутся большие стада, пахарь идет за плугом, жнец несет свою жатву на гумно.

Столкновения, которые происходили в Изреэльской долине и в которых я принимал участие, были, как правило, стычками мирного времени, по большей части с нашими арабскими соседями, но иногда и с кочевниками, которые приходили с востока и юга.

В годы засухи в страну проникали феллахи из Хаурана и бедуины с восточного берега Иордана и из Негева. Жители Хаурана шли кучками вдоль полотна железной дороги Дамаск — порт Хайфа. В Хайфе они устраивались на работу в качестве портовых грузчиков. Они брели, распевая свои монотонные песни, каждый куплет которых выкрикивался запевалой и подхватывался остальными. Ночью они устраивали привал на обочине дороги и совершали набеги на сады и курятники. Когда их ловили на месте преступления и приводили в караульную, они сидели, сжавшись в комочек на полу, не протестуя и не прося о пощаде, с голодным блеском в глазах. Поселковый стражник награждал их парой тумаков в знак того, что он выполнил свой служебный долг, и отпускал на все четыре стороны. С наигранным гневом он кричал им вдогонку, чтобы они больше не попадались ему на глаза, но в душе сомневался в том, что такие ходячие скелеты смогут добраться до Хайфы.

Набеги бедуинов приносили больший вред, и с их участниками было трудней справиться. Правда, в отличие от мидианитов, они не обрушивались на страну «как саранча», но без драк дело никогда не обходилось. Бедуины племени Сагар из Заиорданья приходили обычно в поисках пастбищ со стадами овец. Племя Азазме из Негева и Синая пригоняло коз и верблюдов. Я с трудом понимал их гортанную арабскую речь, и манерами и повадками они также отличались от израильских бедуинов. Предметом их гордости были волосы, которые они отращивали, заплетали в косички и мыли в верблюжьей моче, чтобы придать им мягкость и блеск. Они носили рубашки из белого полотна, туго перетянутые крест-накрест кожаными ремнями. Они не стеснялись пасти свои стада на хлебных и кормовых посевах. Когда их ловили, им доставалось, но по большей части они пускались наутек при нашем приближении и оставляли стада на попечении своих младших братьев. Способ их бегства был поистине подвигом искусства. Сначала они кололи своего верблюда, чтобы он стронулся с места, и затем, когда он переходил в гон, прыгали ему на шею и, наконец, сползали на горб. Или они хватали его за одну из его задних ног и, опершись о его выдающуюся коленную чашечку своими босыми ногами, подтягивались, пуская в ход ногти, на спину галопирующего животного. Мы преследовали их верхом на конях или в полицейском тендере, и когда нам удавалось догнать их, начиналась потасовка. Они были свирепыми бойцами и пускали в дело камни и ножи. Стычки, в которых участвовали мы, сдержанные нахалалцы, ограничивались парой оплеух и криками. Но когда они вторгались на поля наших молодых и горячих соседей из Кфар-Баруха, схватки часто кончались вмешательством полиции из Назарета и вызовом санитарных машин, высылаемых из центральной больницы.

После того как мы отваживали их от наших полей и отгоняли их стада за реку Кишон, отношения между нами улучшались. Было в них что-то необычное, дикое и свободное, и это пленяло меня. Свой хлеб они изготовляли, прожаривая немолотые зерна только что срезанных в поле колосьев и выпекая его в горячей золе. Питались они главным образом продуктами, которые давали им их стада. За спиной они носили деревянные миски, в которые доили верблюдиц и из которых пили. Сыр они приготовляли из козьего молока. Они давали молоку прокиснуть и затвердеть и делали из него катыши, которые сушили затем на своих палатках. Эти катыши они брали с собой в странствия. Перед едой они размачивали их в воде. Но их излюбленной пищей были финики, плод, на котором они росли. Куда бы они ни отправлялись, их «аджва», прессованные финики, хранящиеся в бурдюке, всегда были с ними. Бродить по пустыне, вытянуться на теплой земле под голубым небом, грызть сушеные финики, козий сыр и прожаренные пшеничные зерна — чего еще желать человеку.

В 1936 году я был призван в британскую армию и служил в ней в качестве проводника в Изреэльской долине. Вооруженные арабские банды часто выводили из строя нефтепровод Ирак-Хайфа, и для охраны его были посланы войска. Нефтепровод проходил через Иордан около «Звезды ветров», огибал деревню Эйн-Дор и пролегал между горой Тавор и горой Море, а затем шел вдоль реки Кишон.

Штаб батальона размещался в Афуле. По мнению археолога Ахарони, здесь стояла древняя Офра, в которой жил Гидон, сын Иоаша. Британская армия приняла меня с распростертыми объятиями. Она наделила меня от своих щедрот деревянной складной кроватью и тремя одеялами, местом в углу палатки около войсковой лавки и оловянной посудой. А жалованье — 8 палестинских фунтов в месяц, ружье и мундир я получил от полиции. Мой мундир был формой гафира («охранника»), скроенной по лучшим образцам турецкой военной моды, и висел на мне как мешок. Особенно хорош был головной убор — род папахи, которая все время лезла на уши. Когда я смотрел на себя в зеркало, я не мог не вспоминать о головных уборах, которые носили мои предки — священники: «И сынам Аароновым… повязки головные сделай им для славы и благолепия…«…Охрана основывалась на принципе патрулирования и устройства засад вдоль всей линии нефтепровода и на подъездных путях. Моя функция состояла в том, чтобы показывать солдатам, отправляющимся в эти районы, проселочные дороги и тропинки и служить переводчиком в их переговорах с арабами и евреями. Свои операции батальон Королевского Шотландского полка проводил главным образом ночью. Но несмотря на все патрули и засады, им не удавалось поймать ни одного арабского диверсанта и предотвратить акты диверсий.

Англичане передвигались в своих «железных колесницах» — бронированных машинах, производивших страшный грохот, а сидя в ночной засаде, они курили и ругались. Арабы, узнавая об их присутствии издалека, обходили их, подбирались к нефтепроводу, делали по нему несколько выстрелов, поджигали вытекшую нефть и исчезали в темноте. Столбы горящей нефти взметались ввысь, освещая все окрестности, и были видны за много километров. Празднуя арабскую победу, толпы молодых бездельников высыпали на улицы Шхема и Дженина. Они хлопали в ладоши и распевали: «Ат-таярат ве-д-дебабат ма ягдруш ле-ль-асабат», что означало: «Самолеты и танки бессильны против диверсантов».

На душе у меня скребли кошки. Мои симпатии были всецело на стороне англичан, но учение Гидона о проведении ночных операций немногими и избранными осуществлялось нашими врагами, арабскими бандитами, а я, наподобие ханаанеев, разъезжал в «железной колеснице».

Вскоре шотландцев сменили йоркширские стрелки. Новый командир батальона, лысеющий офицер с рыжими баками, с франтовато закрученными кончиками усов, проявлял больший интерес к бутылке, чем к моим рекомендациям об устройстве хитроумных засад. Однажды, когда мы проезжали через деревню Эйн-Дор, он велел мне вызвать мухтара деревни. Тот не замедлил явиться, расточая улыбки и поклоны направо и налево. «Скажи этой шельме, — велел мне командир, — что если не прекратятся диверсии, я взорву его дом. А если и это не поможет, я велю подорвать остальные дома в деревне». Я повторил его слова на своем незатейливом арабском, и мы продолжили свой путь.

Ночью нефтепровод был снова поврежден, и на другое утро взорвали дом мухтара. Эти подрывы с обеих сторон продолжались в течение некоторого времени, но в конце концов йоркширские стрелки взяли верх. «Я здесь, — объяснял мне командир батальона, — не для того, чтобы учить британского солдата ползать по вашей паршивой земле. Я здесь для того, чтобы показать паршивым арабам, как действует британец».

У каждого поколения — свой спаситель.

Последним освободителем Израиля и «сильным мужем» (до введения монархии) был Самсон (Шимшон). В течение сорока лет филистимляне господствовали над Израилем, пока не восстал Самсон, чтобы освободить его. Самсон был «судьей Израиля во дни филистимлян двадцать лет».

Его предшественники — Барак, сын Авиноама, и Гидон, сын Иоаша, — были выходцами из северных колен, Нафтали и Менашше. Они сражались на севере страны и в Изреэльской долине. Самсон был из колена Данова, чей удел был в центре страны, и воевал против филистимлян, которые удерживали всю прибрежную полосу и юг.

Первый удар он нанес им в Ашкелоне, одном из пяти городов «правителей филистимских». Его невеста, женщина из Тимны, «из дочерей филистимских», выдала своим соплеменникам решение загадки, которую Самсон должен был загадать им на пари во время своего свадебного пиршества. Ставками в этом пари были тридцать перемен одежд. Самсону пришлось отдать им одежды. Но предательство и обман вызвали в нем гнев. «И сошел на него Дух Господень, и пошел он в Ашкелон, и, убив там тридцать человек…отдал перемены платья разгадавшим загадку». Жену же свою за то, что она выдала его тайну, он отослал в дом ее отца.

Во время жатвы пшеницы решил он навестить ее. Но ее отец не пустил его в ее спальню. Он сказал Самсону: «Я подумал, что ты возненавидел ее, и я отдал ее другу твоему». Самсон воспользовался этим как предлогом для того, чтобы нанести второй удар по филистимлянам. С этого времени между ними разгорелась вражда. Самсон не призывал на помощь другие колена Израилевы. Даже к своим родичам и домочадцам он не обращался за помощью. Он боролся с филистимлянами в одиночку. Его народ склонил выю перед ними, и не было у него силы, чтобы восстать. Величие Самсона заключалось не только в его огромной телесной силе. Неукротимый дух свободы, пылавший в его груди, — вот что побудило его восстать против поработителей своего народа.

Время от времени Самсон нападал на филистимлян и вселял страх в их сердца. Он поймал триста лисиц, привязал горящие факелы к их хвостам и пустил их на филистимские поля и сады, «и выжег и копны, и несжатый хлеб, и виноградники, и масличные сады». Толпы филистимлян отправились в погоню за ним, но Самсон ушел от преследования и засел в ущелье скалы Этам, в Иудейской пустыне, где он был вне пределов досягаемости для своих врагов, После этого выступили филистимляне, расположились станом в Иудее и потребовали от израильтян выдать им Самсона. Малодушные люди из колена Иехуды подошли к ущелью скалы Этам и сказали Самсону: «Разве ты не знаешь, что филистимляне господствуют над нами? что это ты сделал нам?» Самсон отвечал: «Как они со мною поступили, так и я поступил с ними».

Израильтяне предпочли выдать его врагу, нежели страдать от мести филистимлян. «Мы пришли связать тебя, — сказали они ему, — чтобы отдать тебя в руки филистимлян». Самсон согласился и сошел со скалы. Его связали двумя новыми веревками и привели в филистимский стан Эйн ха-Коре у реки Сорек. Филистимляне встретили его прибытие криками ликования. Но сошел на него Дух Господень, «и веревки, бывшие на руках его, сделались, как перегоревший лен, и упали узы с рук его». Найдя неподалеку ослиную челюсть, он поднял ее и убил ею тысячу филистимлян. «Челюстию ослиною, — воскликнул Самсон, — толпу, две толпы, челюстию ослиною убил я тысячу человек».

После этой победы он стал национальным героем, и народ Израиля возложил на него все свои надежды и видел в нем своего спасителя и предводителя.

Отношение Самсона к филистимлянам было двойственным. Когда они умышляли зло против него и народа Израиля, он умел дать им отпор. Но в мирные периоды он часто искал их дружбы и общества. Даже после того, как он убил такое множество ослиной челюстью, он отправился ухаживать за блудницей в Газу. Филистимляне попытались убить его, но он перехитрил их и выскользнул из расставленной ими западни.

Самсона погубила женщина. Далила, которую он любил, предала его. Она срезала его кудри — источник его силы, — когда он спал, и получила за это от каждого из правителей филистимских по тысяче шекелей серебром. Господь отступился от него, и сила его иссякла. Филистимляне схватили Самсона, выкололи ему глаза, привезли в Газу, оковали медными цепями и заставили молотить зерно в темнице.

Однажды, когда они собрались в храме принести жертву своему богу Дагону, велели они доставить Самсона, чтобы потешиться над ним. Самсон попросил отрока, который вел его за руку, чтобы тот поставил его между столбами, на которых утвержден дом, дабы он мог опереться о них. Потом воззвал он к Господу и воскликнул: «Господи Боже! вспомни меня, и укрепи меня только теперь, о Боже! чтобы мне в один раз отметить филистимлянам за оба глаза мои!» И он «сдвинул с места два средних столба, на которых утвержден был дом, упершись в них, в один правою рукою, а в другой левою». Со словами: «Умри, душа моя, с филистимлянами!» — он уперся всею силою и обрушил дом на правителей Филистеи и на весь народ, бывший в нем. «И было умерших, которых умертвил Самсон при смерти своей, более нежели сколько умертвил он в жизни своей».

О Самсоне говорят: он начал освобождать Израиль от филистимлян. Но это было только начало борьбы с филистимлянами, заклятыми врагами Израиля в период Судей и в начальный период монархии. Жизнь Самсона с момента его зачатия и до смерти была связана с филистимлянами. Он воевал с ними и дружил с ними, побеждал их и был побежден ими. Они заточили его в темницу и выкололи ему глаза, и он отомстил им, совершив свой последний подвиг. После его смерти пришли братья его и весь дом отца его и похоронили его между Цорой и Эштаолом во гробе Маноаха, отца его. Но страной, в которой он жил, воевал и умер, была страна филистимская.