Песнь II

Песнь II

Зазвенело в ушах.

Н.Минаев.

На вилле у прелестной Нэти

Все вкуса тонкого полно.

В ее никитинском буфете

Есть драгоценное вино

Из лоз профессора Бабенки

И славный шиловский коньяк.

Как жар блестят под желтый лак

Отполированные стенки.

Везде порядок, чистота.

Хоть есть звонок, но дверь открыта

И никому не заперта.

Ковром передняя обита.

В гостиной под стеклом висит

Поклонников огромный список.

В железном ящике лежит

Переплетенный том записок

Предсмертных от самоубийц,

Известных и почтенных лиц,

С собой покончивших от страсти

К жестокой Нэти.

«Барин, слазьте.

Приехали! Я ванну вам

Сейчас живым манером сам

Устрою, ежели хотите.

Что ж, дело плевое для нас:

Возьму мочалку, мыло, таз.

А вы маленько обождите,

Покуда я для куражу

Еще бутылку осажу,

Меня ведь знает вся Европа!..»

И у двуглазого Циклопа

Сползает кресло прямо с рук:

Не человек и не паук,

А нечто вроде домового.

То литератора хромого

Миненков в Нижнем отыскал,

Чтобы хозяйку развлекал

И сочинял ей мадригалы.

Поэты вообще нахалы.

И наш герой Борис Санпье

Не из последних в их числе,

Засев за стих, он не выходит

И глаз от книги не отводит:

Так за рулеткою крупье

Вслед шарику глазами водит.

Бумаги пропасть переводит,

Но в честь хозяйки – хоть бы стих!

Спит много, ест за семерых

И каждый вечер пьян как стелька.

Спустились сумерки. Горят

На вилле люстры. Поварят,

Лакеев и не счесть. Постелька

Поэта спрятана в чулан.

Сегодня раут. Где же Нэти?

В гостиной, в зале, в кабинете?

Есть в доме комната. Диван

И скромный стол – вся обстановка.

А там у печки, при огне,

В кудрях подстриженных головка,

На круглом носике пенсне,

За спинкой крылья. На стене

Лук перламутровый и стрелы

В колчане легком. Плечи белы

И пышны. Розовый хитон

На грудь сползает. Кто же он,

Сей комнаты волшебный житель –

Дух, человек иль небожитель?

Нет, это просто Купидон.

Его воспел Анакреон.

Он в морфологии описан,

Но Марьей Кафровной прописан

В участке. Ах, в него влюблен

Санпье, но только в телефон

Он слышит, как божок смеется.

А ночью Купидон несется

Вдоль комнат, сея сладкий сон,

Чертя магические знаки.

В курильнице дымятся маки.

И сходит на мужей и жен

Дремота в коридорном мраке,

Где на стене изображен,

Подняв ладонь, гигант во фраке.

Что, Марья Кафровна больна?

Зачем так бешено она

Античные сжимает губки?

Она в алькове не одна.

Воркуя, точно две голубки,

Сидят две дамы у окна:

Хозяйка Нэти и… Не смею.

Нет, нет, боюсь, что не сумею

Вторую даму описать.

Она, коль попросту сказать,

Раисой Хитровной зовется.

Из тонких губ ее слегка

Яд незаметной струйкой льется,

И змейка вместо языка,

Как жало розовое, вьется.

Оккультной мудрости она

Когда-то в Киеве училась

И очень много добилась.

Евлашка, мелкий сатана,

Подвластен ей. В былую пору

На Лысую летала гору

Раиса Хитровна. С зари

До поздней ночи кобзари

При ней гопак плясали, пели,

Горилку пили, сало ели

И отдыхали под кустом.

Раиса Хитровна потом

Окончила пять факультетов,

Вполне освоила санскрит

И в обществе друзей-поэтов

На нем свободно говорит.

У Нэти личико горит:

«Ах, что мне делать, чтобы скромно

Санпье спровадить? Тяжкий крест

Несу я с ним. Всё только ест

Да пьет, а я ведь экономна

И каждый грошик берегу.

Клянусь, я больше не могу

С ним обходиться хладнокровно.

Съедает по семи котлет!

Да и какой же он поэт?

Когда ни строчки…» – «Погодите.

Не плачьте и волос не рвите,

Я научу Вас, что сказать,

Как выжить с виллы и прогнать

Отсюда грубого нахала».

И Марья Кафровна шептать

В ушко хозяйке тихо стала.

Раиса Хитровна шептала

В другое ухо между тем.

Тут Нэтн, радостная, встала,

Подпрыгнула, захохотала

И успокоилась совсем.