Глава 5 НЕСЧАСТЬЕ ПО-СВОЕМУ

Глава 5

НЕСЧАСТЬЕ ПО-СВОЕМУ

Суровый и заслуженный

Банда Сохина, которую недавно судили в Москве, занималась захватом автомобилей — как большегрузных, так и легковых. Кто-то из бандитов «голосовал» на шоссе, предлагая шоферу хорошие деньги за небольшой крюк в сторону от трассы. В пути водителю наносили удар ножом или монтировкой. Труп закапывали, машину продавали. На момент задержания за бандой числилось 13 эпизодов. Сохин, главарь, был схвачен в Белоруссии, где он, терзаемый видениями окровавленных жертв, потерял сон и был близок к помешательству. Суд дал членам банды по пятнадцать лет.

Сохин и его сообщники были классическими разбойниками — наподобие тех, что бряцали цепями по Владимирскому тракту и томились вместе с Достоевским в Омском централе. При последних Романовых смертной казни за уголовные преступления не было, как нет ее и теперь в России. В правление Николая I разбойников подвергали жестокому наказанию кнутом, а лицо клеймили каленым железом. Но в 1863 году телесные наказания и пытки были в Российской империи отменены.

Можно предположить, что лет сто тридцать назад разбойники Сохина получили бы примерно те же пятнадцать лет заключения. Здесь опять-таки любопытно вспомнить Достоевского, который в работе над своими романами использовал текущую уголовную хронику. Какие сроки определяли его героям? Парфену Рогожину за убийство любовницы суд назначил пятнадцать лет. Дмитрию Карамазову, обвиненному в убийстве отца, — двадцать. Конечно, бандиты Сохина убили гораздо больше людей, но за молодостью лет они могли бы рассчитывать на некоторое снисхождение. Их ровесник Родион Раскольников, зарубивший топором двух женщин, отделался, как известно, всего восемью годами.

При советской власти банда Сохина, конечно, пошла бы под расстрел. Но теперь уголовные законы вновь несколько смягчились. Все знают, что условия жизни в российских тюрьмах тяжелые, что отсидеть пятнадцать лет непросто. Приговор сохинским разбойникам особого ажиотажа в России не вызвал.

В Тамбове местный «авторитет» предстал недавно перед судом по обвинению в убийстве участкового милиционера, который застал братву на рыбалке в заповедной зоне. Следствие установило, что обвиняемый ранил участкового из ружья, а затем, когда тот пытался отползти в заросли, добил его вторым выстрелом. Приговор — двенадцать лет лишения свободы — российские газеты оценили как суровый и заслуженный…

Мои соседи по американской тюрьме «Фиппсилл», которым я весной 2000 года рассказывал о процессах в Москве и Тамбове, поначалу думали, что я их разыгрываю. Потом они впали в состояние неподдельного умопомрачения.

— Да ведь двенадцать лет — это минимальный срок, наверное? Потом могут еще набавить?

— Нет, в России срок фиксированный. Через двенадцать лет осужденного обязаны отпустить, если, конечно, он не совершит новых преступлений в тюрьме. Бывает даже досрочное освобождение, помилование, но с такой статьей он, скорее всего, отсидит до звонка…

— Ну, а те, что делали carjacking — водителей убивали? Пятнадцать лет — это, наверное, за каждый труп? Пятнадцать умножить на тринадцать… это сколько будет?

— Не грузи напрасно мозги. Пятнадцать лет — это все, по совокупности.

— Быть не может.

— Да ты что, не знаешь, — вмешался в наш спор старый негр по прозвищу Бруклин, — у них в России пятнадцать лет — это все равно что у нас «желтая мама».[36] Представь себе — работаешь четырнадцать часов в день, на хлебе и воде, а к ноге у тебя приковано чугунное ядро. Сколько ты так протянешь?

— Ну, это ты, наверное, в кино видел, — сказал я. — Но, конечно, сидеть в России гораздо тяжелей, чем в США. В следственных тюрьмах бывает, что и спят по очереди. Молоко на завтрак не дают, как на острове Рай-керс. В тюрьмах для осужденных немного лучше, но без подогрева с воли и там очень тяжело жить.

— Да если бы даже и с ядром на ноге, — грустно сказал подвижный коротышка-пуэрториканец по прозвищу Gato,[37] застреливший приятеля во время ссоры за карточным столом. — Предложи только людям в Аттике или в Клинтоне[38] двенадцать лет в Сибири — но потом освобождение, с гарантией. Очередь выстроится, могу поспорить.

— А по мне — дураками будут, если согласятся, — отозвался другой убийца, тоже пуэрториканец, по имени Франсиско. — Здесь тепло, три раза в день кормежка, телевизор можно смотреть. У меня срок — «от двадцати пяти до пожизненного», ну и что? Я вот в парикмахерской работаю, уже классно стричь научился. Это пригодится на воле. Отсижу свои двадцать пять спокойно, не напрягаясь.

— Да кто тебя выпустит через двадцать пять лет? — закричал Gato. — Разбежался! Вот Бруклин стоит, с таким же сроком, как у тебя. Двадцать пять уже отсидел, старый, больной, пошел на комиссию — а они ему еще навешали! И будут набавлять, пока он в инвалидную коляску не сядет. Тогда он уже не будет опасен для общества.

Последние слова Gato произнес с ненавистью.

В штате Нью-Йорк есть три пересыльные тюрьмы, где все без исключения заключенные проходят санобработку Вновь прибывших арестантов поливают жидкостью от паразитов, бреют наголо, проверяют на туберкулез. Заодно с заключенного снимают мерку — чтобы знать, какого размера одежду и обувь выдать ему со склада. Стандартный комплект включает куртку на искусственной вате, три рубашки, три пары брюк, по полдюжины трусов и маек, тоненький пуловер, ботинки и кеды.

На всех предметах верхней одежды пришивают бирку с личным номером осужденного. Поскольку каждому заключенному выдают еще и удостоверение личности, которое он обязан всегда иметь при себе, с одежды номера разрешают спарывать. Но узнать номер другого человека всегда можно: номера эти указаны на большом щите у входа в каждый блок, а также на дощечках у входа в камеру или барачный отсек. Например, табличка на двери моей камеры в Фишкиллской тюрьме в 1998 году выглядела так:

Harris 75А0633

Starostin 95R5373

Fogel 96А4217

Почему эти номера вообще имеют значение? А потому, что по ним можно сразу же узнать, сколько лет тот или иной заключенный находится за решеткой. Как нетудно догадаться, первые две цифры номера означают год, когда человек начал отбывать свой срок. Правда, нужно иметь в виду, что многие арестанты проводят год-два в городских тюрьмах до приговора суда. Вот и мой сосед по камере, задумчивый очкастый негр Хэррис, срок получил в 1975 году, но в тюрьме находился с 1973-го. 1973-й — это год, когда я родился.

Майкл Хэррис проходил по статье «убийство». Здесь следует заметить, что в уголовном кодексе штата Нью-Йорк существуют две категории этого преступления. Первая по-английски называется «manslaughter» и включает в себя неумышленное убийство, убийство по преступной халатности, а также деяние, которое в российском законодательстве именуется «тяжкие телесные повреждения, повлекшие смерть потерпевшего». Вторая категория называется «murder». Это подразумевает любую форму умышленного убийства.

Грань между двумя категориями на практике весьма нечеткая. Всем понятно, что строитель, уронивший с крыши кирпич на голову прохожему, совершил «manslaughter», а наемный убийца, разрядивший в кого-то рожок автомата, совершил «murder». Но большинство убийств не укладываются точно ни в ту, ни в другую категорию. Американские прокуроры предпочитают для верности паять всем «murder», то есть убийство умышленное. Потом доказывай на суде, что у тебя не было заранее обдуманных намерений.

Соединенные Штаты — государство весьма популистское, и прокуратура работает на публику. Так, по статье «умышленное убийство» в Нью-Йорке привлекли врача, сделавшего поздний аборт со смертельным исходом, и рабочего, бросившего в мусорный бак бутыль с серной кислотой, которая потом взорвалась и убила мусорщика. Об умышленном убийстве в обоих случаях говорить было просто нелепо, но прокуратуре это сошло с рук благодаря поддержке истерической бульварной прессы. Она преподнесла эти трагические случайности как чудовищные злодеяния и смаковала слезы безутешных родственников погибших.