Эйнштейн и фашизм

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Эйнштейн и фашизм

Доколе я еще могу выбирать, я буду жить лишь в такой стране, где торжествуют гражданская свобода, толерантность и равенство всех граждан перед законом. В сегодняшней Германии этих условий не существует.

Альберт Эйнштейн, 1933

Как леволиберальный демократ, живший в Германии, да к тому же еврей с мировым признанием, Эйнштейн находился в неизбежном противостоянии с Гитлером. Нацистский режим был для него квинтэссенцией всего, чем могли увенчаться немецкие традиции национализма и милитаризма, которых он так опасался. Откровенный антиинтеллектуализм правых он просто презирал. В 1930 году он выступил соавтором эссе «Наука и диктатура» в сборнике «Диктатура предстает перед судом», где, в частности, писал: «Диктатура означает повсеместную цензуру, и как следствие – деградацию. Наука способна процветать только в атмосфере свободы слова».

Даже в 1931 году Эйнштейн еще вроде бы верил, что Гитлер вот-вот сковырнется, что его политический капитал – всего лишь результат экономической неразберихи, возникшей после Первой мировой войны в результате Версальского договора, гиперинфляции и массовой безработицы. «Он живет (а точнее, сидит) на голодном брюхе Германии, – говорил Эйнштейн. – Но как только экономические условия улучшатся, он тут же перестанет что-либо значить». В этом контексте его, конечно, можно назвать политически наивным, однако не стоит забывать, что и куда более маститые политики недооценили опасность Гитлера в те времена.

Когда же нацистский лидер был «помазан» в канцлеры, Эйнштейн уже не питал насчет его звериной натуры ни малейших иллюзий. В 1935 году он писал: «Появился Гитлер – человек с ограниченными умственными способностями, не пригодный ни для какой полезной работы, исходящий желчью и завистью к любому, с кем обстоятельства и природа обошлись добрее, чем с ним». Уже через несколько месяцев после прихода Гитлера к власти, в 1933 году, Эйнштейн начал спрашивать: «Неужели мир не видит, что Гитлер стремится к войне?»

Как один из самых известных немецких евреев, он попал под самое пристальное наблюдение нацистской партии. Говорят, за его голову была назначена награда, а в национал-социалистских списках «врагов народа» появилась фотография Эйнштейна с хладнокровной припиской: «Еще не повешен». Когда Эйнштейн и Эльза отправлялись в краткосрочную, как они полагали, поездку в США, они еще не знали, что больше никогда не вернутся в Германию. Однако рассказывают, что, покидая их любимый летний домик в Капуте, в нескольких километрах к югу от Потстдама, Эйнштейн обернулся к жене и сказал: «Посмотри на этот дом хорошенько. Ты больше никогда не увидишь его». Нечего и удивляться, что уже через несколько месяцев нацисты перевернули это жилище вверх дном. А вслед за тем конфисковали всю собственность Эйнштейнов, включая яхту, хранившуюся на берегу.

Эйнштейн принял вызов – и отреагировал на это тем, что повторно отказался от немецкого гражданства и вышел из состава Прусской академии наук (успев сделать это до того, как его исключили бы «за еврейство»). В конце того же года он выступил с речью в Лондоне с атакой на варварский немецкий режим, заявив: «Если мы собираемся противостоять силам, которые грозят подавлением интеллектуальной и личной свобод, мы должны четко понимать, чем рискуем… Без этих свобод не появилось бы ни Шекспира, ни Гёте, ни Ньютона, ни Фарадея, ни Пастера, ни Листера».

Он пришел к убеждению, что Германия, веками погрязавшая в «рабской покорности, военной рутине и зверской жестокости», не собирается отступать от края пропасти. Наступив, пускай и временно, на горло собственному пацифизму, он заявил, что у других стран Европы нет иного выбора, кроме как готовиться к вооруженному ответу, ибо это будет меньшим злом для защиты от большего. Пока европейские дипломаты практиковали нейтралитет в злополучных поисках мира, Эйнштейн, как ни иронично, оставался одним из немногих, кто открыто и внятно призывал использовать против Гитлера силу чуть ли не с первых же дней прихода фюрера к власти. Кривой усмешкой политики тех лет выглядел факт, что в 1938 году – за год до начала войны – согласно результатам студенческого опроса в Принстоне, в качестве «величайшего из живущих людей на Земле» Эйнштейн был указан вторым после Гитлера.

Расцвет нацизма и развязывание Второй мировой войны доказали, что многолетние опасения Эйнштейна в отношении национализма и авторитаризма были не напрасны. Мысль о неспособности немецкой интеллигенции выступить против Гитлера (слишком многие из бывших коллег Эйнштейна активно сотрудничали с режимом и активно поддерживали его) не давала ученому покоя до конца жизни. Как гласит старая мудрость, когда хорошие люди бездействуют, зло торжествует…

Вытесненный со своей родины, Эйнштейн обрел новый дом в США – стране, которая радовала его в той же степени, что и бесила. Когда сенатор Джозеф Маккарти затеял свою печально известную «охоту на ведьм» 1950-х, Эйнштейн не мог не выступить против того, что счел очередной атакой государства на свободу личности. Некий Уильям Фрауэнгласс, учитель из Бруклина, которого пригласили давать показания в комиссии по расследованию «антиамериканской активности», обратился к ученому за советом, и тот посоветовал ему не сотрудничать со следствием – поскольку для ни в чем не виновного гражданина «позорно подчиниться подобной инквизиции».

На этот совет Маккарти отреагировал яростно: «Любой, – заявил он, – кто советует американцам скрывать информацию о шпионах и саботажниках, которой те могут располагать, является врагом Америки». Некоторые газеты тех лет клеймили Эйнштейна как «неблагодарного иммигранта» и «пособника врагов народа». Так, всю жизнь боровшийся за свободу Эйнштейн, даже оказавшись в «свободной стране», ощутил себя, как всегда, вызывающим подозрение аутсайдером.