«НАС СПАСЕТ РУССКИЙ ФАШИЗМ!»

«НАС СПАСЕТ РУССКИЙ ФАШИЗМ!»

Не удивляйтесь, но именно такой лозунг выдвинул в своей программе переустройства жизни в Советском Союзе Николай Зинин. Не забывайте, что Гитлер еще не пришел к власти, что о войне никто не думал, концлагерей не было, евреев не уничтожали, а славян не считали низшей расой. Фашизм тогда воспринимался как национал-социализм, то есть как раз то, за что боролись большевики, но с национальной окраской. В понимании русского человека это было не что иное, как борьба за создание Великой России.

Когда на одном из допросов у Зинина спросили, сам ли он составлял программу, или ему кто-то помогал, он ответил довольно своеобразно:

— Сгусток программы мой, а идею позаимствовал у Дай-дера.

— У Дайдера? Кто такой Дайдер? — встрепенулся следователь. — Где служит? В каком звании?

— Да нигде он не служит, — улыбнулся Зинин. — Его вообще нет на этом свете.

— Вот как! Он умер? Расстрелян?

— Он даже не рождался. Но никогда не умрет, потому что расстрелять его невозможно.

— Невозможно? — усмехнулся следователь. — Кому вы это говорите?!

— Дайдера невозможно расстрелять, потому что он живет вот здесь, — постучал Зинин по своей голове. — Дайдер — литературный герой. Его придумал писатель Анов и вывел этого белогвардейца в рассказе «Пыль».

— Ах вот оно что, — понимающе кивнул следователь, — литературный герой. Но расстрелять его можно, если бабахнуть по той голове, в шторой он живет.

— Таких голов много, — сразу помрачнел Зинин.

— Ничего, патронов у нас хватит, — зловеще осклабился следователь. — Так поведайте нам, бывший красноармеец Зинин, что вы взяли у этой белогвардейской сволочи Дайдера, а что придумали сами.

— Дайдер обозначил цель: свержение советской власти, — вдохновенно начал Николай. — Его метод — ставка на взрыв изнутри. Интервенция уже не пройдет, это ясно. Все остальное в известной вам программе — мое. Я убежден, что нашей опорой должно стать раскулаченное крестьянство, таких людей миллионы, а также казачество и исключенные из партии оппозиционеры. Нельзя забывать и о молодежи, которую не принимают в вузы из-за непролетарского происхождения. Короче говоря, недовольных советской властью в нашей стране — легионы. Если их объединить и дать хорошие лозунги — большевикам несдобровать. Но чтобы объединить, нужна такая партия, как у Муссолини. Ведь итальянских фашистов вначале было ничтожно мало, а теперь их больше, чем у нас коммунистов.

— Значит, партия должна быть фашистской? — уточнил следователь.

— Именно фашистской!—вскочил Николай. — Ведь в переводе с итальянского фашизм—это связка, пучок, а еще точнее— объединение. Вы понимаете, объединение! Объединение людей, свято верящих в идею построения нового общества. Но наша партия должна быть фашистской по названию и в то же время русской по духу. Русский национал-социализм, что может быть прекраснее! Это будет протестом гнилому еврейскому интернационализму. Со временем за нами пойдут и многие коммунисты, особенно пролетарского и крестьянского происхождения, они сохранили русское лицо, и у них в крови неприязнь к еврейскому интернационализму. И вообще, я глубоко убежден, что национальные струны — самые чувствительные, важно умело их тронуть, и люди пойдут за нами, не рассуждая! — грохнулся на стул Зимин. — Все, главное я сказал, — сипло выдохнул он. — Дайте воды, а то я...

— Воды-то я дам,—протянул следователь кружку.—Пейте. Но допрос еще не закончен... Меня вот что интересует. Черт с ним, с вашим фашизмом, в конце концов, это не больше чем теория. А вот как вы относитесь к террору? Террору в вашей программе место есть?

—В принципе, я против террора, так как он ничего не решает. Эсерка Каплан помогла отправиться на тот свет Ленина—его место занял Сталин. Если убрать Сталина — в его кресло сядет Каганович. Ну и что? Линия-то останется прежней. Но Сталин — случай особый. Он заслуживает того, чтобы его убрали. Никто не причинил России столько бед, сколько он, а за эго надо платить — платить своей жизнью.

— И как вы намеревались это сделать?

— Как — это второй вопрос. Я бы придумал, как с ним рассчитаться. Главное, я пришел к выводу, что это необходимо сделать.

— И вы этого не скрывали?

— От своих друзей, нет. И должен упредить ваш следующий вопрос, они меня в этом поддерживали.

Трудно понять, чем руководствовался Николай Зимин, так откровенно беседуя со следователем, скорее всего, он решил, что терять ему уже нечего, так пусть хоть в проколах допросов и он, и его взгляды выглядят достойно.

А 27 января 1933 года состоялось заседание печально известной «тройки» ОГПУ. Николая Зинина, Алексея Хакова и Михаила Аброшина приговорили к расстрелу. Ивану Самойлову и Александру Модестову дали по 5 лет. Ивана Смирнова сослали на 3 года, а Серафим Струков получил 3 года условно.

Странные испытываешь чувства, закрывая папку с делом № 1810. С одной стороны, нам никогда не понять, на что рассчитывали бунтовщики: до Сталина им не добраться, крестьянство не понять, казаков к вооруженному выступлению не подтолкнуть. А с другой — так и хочется воскликнуть словами поэта: «Да, были люди в наше время!» В наше—это, само собой разумеется, не в нынешнее, а в те, теперь уже далекие, 30-е годы прошлого века.

Был страшный репрессивный аппарат, была нелюдь, готовая за похлебку с большевистского стола пытать и расстреливать, были партийные бонзы, ради власти сметающие все и вся на своем пути. Но были и честные, чистые люди, понимавшие, что страна превращается в огромный концлагерь, что идеалы революции попраны, что Россию нужно спасать. Как? Этого они зачастую не знали. Но в том, что за правое дело нужно бороться, были уверены. И платили за это самым дорогим, что есть у человека, — своей жизнью.