Гляди на мир иначе

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Гляди на мир иначе

Воображение куда важнее знания. Знание ограничено. Воображение охватывает весь мир.

Альберт Эйнштейн, 1929

Наряду с доверием к интуиции, Эйнштейна толкала вперед и несокрушимая вера в силу воображения. Именно она помогала ученому брать привычные знания и реконструировать их на свой, совершенно оригинальный манер. Его воображения (равно как и смелости выпускать этого джинна из бутылки) хватало на то, чтобы видеть мир совершенно не так, как это видел кто-либо до него. Как однажды заметил нобелевский лауреат по физике Артур Комптон: «Эйнштейн велик потому, что показал наш мир в более истинной перспективе и помог нам понять чуть яснее, как мы связаны с окружающей нас Вселенной».

Кроме того, он обладал всеми необходимыми навыками, чтобы донести свое уникальное мировоззрение до других. Хотя работы Эйнштейна неизбежно таят в себе некоторые сложности для восприятия, любому читателю с умеренно широким кругозором всегда будет несложно отследить, как именно этот гений реформировал вековые пласты научной мудрости.

Когда в 1910 году Эйнштейну предлагали новую академическую должность в Пражском университете, огромное число студентов Цюриха подписало пламенную петицию с требованием, чтобы власти их университета уговорили его остаться. «Профессор Эйнштейн, – говорилось в петиции, – обладает поразительным талантом объяснять сложнейшие проблемы теоретической физики так внятно и всесторонне, что мы считаем великой радостью внимать его лекциям, на которых царит атмосфера идеального взаимопонимания». Иначе говоря, это был прорицатель, умевший транслировать свои идеи на широчайшую аудиторию, – дар, редчайший во все времена.

Из чего именно возникало его выдающееся ви?дение мира – угадать крайне сложно, хотя для этого существует несколько возможных подсказок. Например, не вызывает сомнения, что Эйнштейн, в отличие от большинства из нас, не мыслил вербально. «Я очень редко думаю при помощи слов, – заявил он однажды. – Мысль приходит сама по себе, а уж потом я могу попытаться выразить ее словами». Но если не слова – то что же именно рождалось у него в голове в моменты озарений?

Создается впечатление, будто его мысли рождались в физической реальности, не доступной для большинства из нас. Выступая соавтором в выдающемся исследовании Жака Адамара «Психология процесса изобретения в области математики» (1945), Эйнштейн объяснял, что «слова как единицы языка, написанные или произнесенные, не играют в моем механизме мышления никакой особо заметной роли». И далее описал некие «физические сущности, которые словно бы служат составными элементами мысли… и представляют собой более-менее отчетливые образы, которые можно воспроизводить и комбинировать так, как сам сочтешь нужным… В моем случае, – продолжил он ниже, – эти упомянутые элементы ощущаются как субстанции визуального или мускулаторного типа».

Этот «бессловесный мыслительный процесс» все-таки был неразрывно связан с языком – но с языком математики, в котором, как верил Эйнштейн, и сокрыты ключи к секретам окружающей нас Природы. Он обладал способностью «видеть» тождества – и, как описывал один из его учеников, всякий раз, когда представлял себе абстрактные формулы, всегда находил для их демонстрации точный пример в физическом мире.

Возможно, хотя научно это и не доказано, его сверхспособности объясняются необычным строением мозга. В 1999 году группа нейробиологов под руководством Сандры Вительсон из университета Макмастера (г. Гамильтон, Канада) опубликовала научную статью по анатомии мозга Эйнштейна. Работая преимущественно с фотографиями, эти ученые пришли к выводу, что теменные доли Эйнштейна – части мозга, отвечающие за математические способности, а также визуальное и пространственное восприятие – были на 15 процентов крупнее, чем у обычного мужчины того же возраста (и это несмотря на то что общий вес его мозга оказался для современного человека более чем средним). Несколько лет спустя антрополог Дин Фолк из университета Флориды (Таллахасси) стала утверждать, что характерные бороздки и рельефы, отличавшие эти лобные доли от обычных, скорее всего, и отвечали за способность Эйнштейна обращать физические проблемы в теоретические концепции.

Именно эта способность – думать преимущественно образами и озарениями, преобразуя физическую реальность в абстрактные математические конструкции, и питала гениальные прорывы его воображения. Но были и другие аспекты, сформировавшие уникальные рамки его восприятия. Например, неутолимая жажда к простым объяснениям великих проблем явно исходила из его искренне-детского (но отнюдь не «сопляческого») желания удивляться чудесам этого мира. О важности подобного взгляда на вещи он написал в 1921 году: «Борьба за знания, как и битва за правду и красоту вообще, – это сфера деятельности, где нам дозволено всю жизнь оставаться ребенком».

Отдельно стоит отметить и его постоянное желание брать заведомо разрозненные научные рельсы и отслеживать, как и в чем они все-таки сходятся. Иными словами, там, где другие были склонны видеть сплошную бессвязность, его разум стремился какие-то связи найти. Однажды он объяснял в письме другу, Марселю Гроссману: «самое интересное – обнаружить скрытое единство в совокупности явлений, которые кажутся совершенно не связанными между собой».

Также мы не должны забывать о том, что Эйнштейн не рассматривал свою персону в узком смысле слова «ученый». Как гласит его знаменитый афоризм, «величайшие ученые – непременно еще и художники». Посыл сего изречения очевиден: разработки великих ученых требуют столь же масштабных навыков, широты обзора и созидательности, какие он наблюдал у своих кумиров мировой культуры, от Моцарта и Баха – до Толстого и Шоу. В сердце любого художника таится мощнейший заряд воображения, и, как признался Эйнштейн все тому же Вьереку, в нем самом было «достаточно художника, чтобы создавать миры исключительно из собственных фантазий».