И. Чернов, подполковник милиции В. Таранченков, лейтенант милиции ЧЕРЕЗ ГОДЫ, ЧЕРЕЗ РАССТОЯНИЯ…

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

И. Чернов,

подполковник милиции

В. Таранченков,

лейтенант милиции

ЧЕРЕЗ ГОДЫ, ЧЕРЕЗ РАССТОЯНИЯ…

Годы Великой Отечественной войны связали между собой многих людей отношениями боевого братства, дружбы, сердечной человеческой благодарности, не менее прочными и сильными, чем родственные связи. Товарищ вытащил тебя, раненого, из гущи боя, спас, рискуя своей жизнью… Семья крестьянина под угрозой расстрела спрятала попавшего в окружение красноармейца… Мальчик укрыл пленного, помог ему бежать к своим…

Обстоятельства и время нарушили эти связи. Но через годы и десятилетия проносит уже стареющий ветеран мечту обнять боевого друга, поблагодарить своих спасителей. И тем, кто спас человека, хочется узнать его судьбу, вместе с ним вспомнить давние грозовые годы и все пережитое вместе.

У нас нет розыскного бюллетеня, какой выпускался после войны в некоторых странах, у нас нет специальной организации, занимающейся подобными розысками, а на огромной территории нашей советской земли найти человека нелегко. И добрыми волшебниками в этом тяжелом деле становятся работники нашей милиции. Сколько кропотливой долгой работы порой приходится выполнить им, проводя такие розыски. Без искреннего сочувствия к людям, без участливого желания принести им радость и счастье долгожданной встречи, словом, без щедрого человеческого сердца вести такие розыски было бы невозможно.

С. С. СМИРНОВ, писатель, лауреат Ленинской премии.

На рассвете 18 октября 1941 года до ста пятидесяти вражеских танков и не меньше полка мотопехоты начали наступление на поселок Осташево под Волоколамском.

Весь день шел жестокий бой. Только на следующие сутки врагу удалось ворваться в поселок…

Две ночи провел красноармеец Макар Докучаев в лесу над речкой Рузой. Спал, стоя по колено в снегу, прислонившись к дереву. Два дня бродил вокруг Осташева, надеясь выбраться к своим частям. Дела солдата были плохи: еще в перовую ночевку обморозил он руки и лицо, потом провалился в полынью. Ноги в лед обуты, а не в валенки.

Из трех домиков, стоявших на отшибе, Докучаев выбрал средний. Черными, негнущимися пальцами поскреб в стекло:

— Пустите, свой я, красноармеец, из окружения иду.

Сквозь иней заметил, как испуганно прижалось к окну женское лицо. На крылечко выскочил парень лет семнадцати в наспех накинутой телогрейке.

Облако ворвалось в сени вслед за Докучаевым, и он поначалу не разглядел хозяев. А те бросились к нему, раздели, разули, вымыли.

— Как звать, солдат, откуда? — пожилая женщина, чуть не плача, смотрела на Макара.

— Не повезло нам, мать. Уж и не знаю, кто из наших в живых остался. Эх, нам бы людей да техники побольше, танков бы… А до Москвы, верно говорят, недалеко?

— Недалеко, недалеко, — бормотал сердито хозяйкин сын, тот, что с крыльца привел. — Чего спрашивать-то? Ишь куда гадов допустили.

— Ты, Тихон, не ругай его. Разве он виноват? — мягко, не по возрасту рассудительно сказала меньшая девочка.

— Прячь скорей автомат, одежду. Ну как немцы нагрянут.

День минул спокойно. Но за околицей уже гудели моторы, слышались крики.

— Если придут, — поучала Анна Ефимовна детей, — говорите, что наш родной, обгорел, мол, когда детишек из горящего дома вытаскивал.

Едва забрезжило, застучали в дверь тяжелые сапоги:

— Матка, яйки, млеко! Немцы шумно ввалились в избу.

— Рус зольдат?

— Что вы, что вы! — скороговоркой объясняла Анна Ефимовна. — Он детишек спасал, не троньте его!

Фашисты стащили с Докучаева одеяло, заставили снять белье. Они искали солдатские метки. Не найдя ничего подозрительного и набрав из печи съестного, да прихватив добротную шубу, немцы ушли. Концовы привели в порядок избу, уложили в постель своего солдата.

— Тихон, — подозвал Докучаев мальчика, — может, мне уйти? Убьют ведь вас, если дознаются.

Вскоре наведался и полицай из местных, подозрительно покосился на Макара.

Ночью Концовы отвели Докучаева в другой дом, за лесочком. Жила там старшая дочь Анны Ефимовны, Анна, с мужем и детьми. Здесь советский солдат нашел заботу и тепло.

В тревоге прошел месяц. С Макара сняли бинты; он повеселел, почувствовал силу. Тихон приносил радостные вести — фашисты удирают, Волоколамск освобожден.

16 января ранним утром в Осташево пришла наша разведка, чуть позже вступили передовые части. Макар Докучаев стоял на крыльце, поправлял шинель, ушанку, поглаживал только что смазанный автомат. Искал своих. И нашел.

— Товарищ Гусев! Товарищ Гусев! Это же я — Докучаев!

Старший политрук обернулся, внимательно пригляделся, крикнул изумленно:

— Докучаев! Ты? Живой? А мы жене сообщили — пропал без вести. Давай в штаб скорее. Наступаем. Гоним немцев от Москвы. Дождались, понимаешь, дождались!

Вскинул Докучаев вещмешок, побежал догонять роту. Только и успел своим спасителям рукой махнуть.

…Этого дня они ждали десятилетия. Ждали Мария Максимовна и Анна Максимовна Концовы. Анна Ефимовна не дожила, на фронте погиб боевой парнишка Тихон.

А как торопил время Макар Федорович Докучаев! Сколько он писал, сколько искал! И все напрасно. В 1942-м из Осташева сообщили — выехали; через несколько лет пришел ответ — не проживают. В 1965 году снова написал председателю сельсовета — не ответили. Не смогла помочь и газета «Известия».

Солдат искал своих спасителей. Обидно ему было. Скольким обязан, а как отблагодарить людей? Где они? А Концовы решили: погиб их солдат, иначе откликнулся бы.

Когда Докучаев писал в волоколамскую милицию, надежды особой на запрос не возлагал. И вдруг в Челябинск пришло письмо. Всего три строчки:

«Концова-Молчанова М. М. проживает в гор. Лыткарино, Коммунистическая, 18. Начальник Волоколамского отдела внутренних дел полковник милиции М. Рыженков».

Что испытал солдат, прошедший от Москвы до Германии, трудно передать словами. Но чувство признательности добрым людям никогда не покидало его.

…Михаил Николаевич Рыженков оторвался от дел — навстречу шел пожилой седой человек и протягивал руку:

— Спасибо, товарищ полковник. От меня, от детей моих.

Робко вышел из-за спины и восьмиклассник Саша:

— Спасибо…

Отец и сын остановились на опушке леса. Сосны сбегали к самой Рузе, неузнаваемой, полноводной.

— Смотри, сынок. Отсюда поднялся я на берег. Прошел по тропке к избушке. Столько лет прошло. Но разве можно такое забыть?

Там, где на пепелище старого концовского дома поднялись молодые березки, стояли Мария Максимовна и Анна Максимовна. Женщины платками смахивали слезы…

Встречи, встречи… Через двадцать пять лет, через тридцать. С той поры, как гремели залпы войны, с надеждой ждут люди этих встреч. Сколько времени прошло! А все ищут, ищут друг друга родные и знакомые. Ищет Красный Крест, Всесоюзное радио, милиция.

Мы видим слезы радости. Мы удивляемся, восхищаемся. А где-то в скромном паспортном столе отделения милиции изо дня в день в ответ на запросы получают из разных концов страны листочки со штампами адресных бюро.

Документ к документу полнится папка. Уже включена настольная лампа, а перед инспектором еще немалая стопка конвертов. А где-то к полуночи заказан телефонный разговор с далеким городом.

— Люберцы, Люберцы! Макеевка слушает.

— Евгений Федорович! Женя! Братишка…

Взрослый, солидный человек не может сдержать слез. Смущенно смотрит он на инспектора паспортного отделения Люберецкого отдела внутренних дел А. М. Соколенко.

— Анастасия Матвеевна, не могу…

А из далекого шахтерского города несется по проводам:

— Юра, Юра, это ты?

Двадцать пять лет прошло, и вот братья вновь услышали друг друга…

Долгие годы сын тосковал по матери, близким. Уж и не верилось, что доведется когда-нибудь встретиться. Страна не оставила мальчишку, затерявшегося в лихую военную годину, воспитала его, поставила на ноги. Твердо идет по жизни донецкий шахтер Евгений Федорович Боков. Трудится, растит дочь. Вокруг дружная горняцкая семья. Однако грустит, и товарищи знают о причине его грусти.

— Ищи, Женя, мать, ищи.

— Да как? Времени-то сколько пролетело! Где уж теперь!

— Напиши на радио, в передачу «Найти человека». Помогут.

С этого первого письма и началась большая работа по розыску потерявших связь родственников Боковых. Бюро розыска Красного Креста и Красного Полумесяца сообщило в Люберецкий отдел внутренних дел:

«Нам известно, что Евгений был найден 24 июня 1943 года на Рогожском рынке г. Москвы и отправлен через 33-е отделение милиции в Центральный детский приемник, оттуда его отправили в Юсьвинский детский дом Пермской области. В личной карточке Евгения указано, что отец Боков Федор находится в РККА, мать Бокова работает.

В детской картотеке нашего бюро имеется сторожевой листок на Бокова-Соловова Евгения Федоровича, 1938 года рождения, в котором записано, что 24 июня 1943 года мальчика увезла гр-ка Тихачева, местожительство родителей — Ухтомский район, розыск Евгения производил Ухтомский райотдел милиции.

Мы полагаем, что этот сторожевой листок относится к нашему заявителю Бокову Евгению. Просим проверить по архивам бывшего Ухтомского РОМ, нет ли данных о том, кто разыскивал Бокова-Соловова Евгения Федоровича».

Розыск был поручен инспектору паспортного отделения люберецкой милиции Анастасии Матвеевне Соколенко. У инспектора Соколенко богатый опыт: скольких она разыскала, скольким людям помогла в жизни! Сердце ее не знает покоя, болит за чьи-то поломанные судьбы. Судьба самой Анастасии Матвеевны тоже не из легких. С пяти лет росла без отца. Их, семерых, кормила, одевала, учила мать.

И вот перед Анастасией Матвеевной сидит старушка и с трудом выводит под заявлением свою фамилию — Бокова.

«Начальнику Люберецкого горотдела милиции от Боковой Прасковьи Леонтьевны, 1900 года рождения, проживающей в поселке Малаховка Люберецкого района, ул. Малаховская, 13.

Прошу разыскать моего сына Бокова-Соловова Евгения Федоровича, 1938 года рождения. 24 июня 1943 года Евгения увезла в Москву моя знакомая Тихачева Евдокия. Вечером и в последующие дни знакомая и сын не вернулись. С 1943 по 1955 год мы разыскивали Евгения, но результатов это не дало».

— Расскажите, Прасковья Леонтьевна, о себе, о сыне, — просит Соколенко.

Нелегко дается рассказ пожилой женщине, тяжело воспоминание.

— У нас с мужем, Федором Сергеевичем Солововым, было двое детей. Юрий родился в 1929 году, Евгений — в 1938 году. Муж как ушел на фронт, так и пропал без вести. Осталась я с ребятишками одна, сама работала стерженщицей на заводе. Дружила я в ту пору с Евдокией Тихачевой. Приходит она как-то и говорит, что собралась в Москву за продуктами, пусть, мол, Женя с ней поедет. Ни к вечеру, ни на другой день они не явились. Поехала я сама в Москву, в управление милиции. Искала и наша районная милиция…

Заполнен протокол объяснения. Через два дня Соколенко вновь приглашает Бокову и ее сына Юрия. Протягивает Прасковье Леонтьевне маленькую фотокарточку, присланную из бюро розыска Красного Креста. Мать мучительно вглядывается в снимок, рука теребит кончик платка.

— Женя…

— Да, это брат, — уверенно подтверждает Юрий Боков.

Но ведь надо еще доказать, что Е. Ф. Боков, который обратился в Красный Крест, и Боковы, что сидят в кабинете Соколенко, родственники. Мало ли людей, в чьих биографиях много схожего. Ошибиться нельзя: не дано такого права скромному труженику паспортного отделения милиции. Все было бы ладно, все бы пошло своим чередом. Да вот уж так получилось, что адреса Бокова-неизвестного паспортный стол не получил. Все, чем располагала Соколенко, это маленькая частичка почтового штампа на краешке конверта — УССР…

Вздохнула Анастасия Матвеевна, поняла, что не скоро еще состоится встреча. Надо же такому случиться! Живут мать и сын на одной земле, ищут друг друга, а разлуку пока не преодолеть.

— Будем искать Бокова-неизвестного Евгения Федоровича, проживающего на Украине, — решила Соколенко.

По одному, по два стали возвращаться адресные листочки в Люберцы. Слетались из десятков городов республики:

«Гр. Боков-неизвестный Е. Ф. на территории Житомирской области не значится», «По сведениям Днепропетровского областного адресного бюро прописанным не значится», «По г. Николаеву Боков-неизвестный Евгений Федорович, 1938 года рождения, в прописке не значится», «Адресное бюро города Севастополя сообщает, что гр. Боков-неизвестный Евгений Федорович прописанным не значится».

Тернополь, Сумы и Енакиево, Полтава и Ровно, Харьков, Чернигов… Не значится, не значится. Но живет же на Украине Женя, в сорок третьем на долгие годы уехавший из Малаховки! И снова пишет Анастасия Матвеевна, снова перед ней карта и справочники.

Из Запорожья ответили:

«Боков-неизвестный Евгений Федорович, 1938 года рождения, не значится. Есть Боков Евгений Семенович, 1938 года рождения. Многое сходится. Воспитывался в детском доме, потерял родителей в том же году».

Может, он?

Соколенко пишет письмо. Увы, ответ не обрадовал…

«Я не тот человек, которого вы разыскиваете. Могу сообщить, что в 1945—1946 годах в детском доме у нас были и другие Боковы. Со мной учились Виктор, Владимир и, кажется, Евгений».

Подходили октябрьские праздники. Все реже почта приносила ответы адресных бюро. Больше стало поздравительных открыток. Многие семьи желали счастья «крестной маме». А рядом в Малаховке не знала покоя семья, в тревоге жила старая мать. Что сказать ей? В папке аккуратно подшиты телеграммы и справки, копии записи акта о рождении Евгения Соловова. 26 ноября 1938 года Малаховским поселковым Советом было зарегистрировано рождение сына у Соловова Федора Сергеевича и Боковой Прасковьи Леонтьевны. Но в военные годы Женя жил с матерью, и звали их в поселке Боковы…

Не хватало самого главного — письма самого Евгения Бокова, получившего, видимо, еще в детприемнике добавление «неизвестный». Те, кто нашли пятилетнего мальчика на Рогожском рынке во время бомбежки, не очень-то тогда поверили ему.

— Кто ты?

— Женя Боков.

— Как зовут маму?

— Мама.

— Папу?

— Федор.

— Где ты живешь?

— У нас дома сосны во какие огромные растут. И поезд ходит высоко-высоко, — рассказывал малыш работнику милиции под грохот рвущихся бомб.

Решили, что мальчонка издалека. И от родного Подмосковья поехал Женя в Пермскую область, подальше от войны, в детский дом.

На стол Соколенко в тот осенний день лег тридцать девятый по счету конверт с примелькавшимся штампом адресного бюро. Только взглянула Анастасия Матвеевна, и радостно забилось сердце.

«Боков Евгений Федорович, 1938 года рождения. Донецкая область, г. Макеевка, ул. Ленина, д. 2, кв. 2».

…Евгений ответил Анастасии Матвеевне скоро. Рассказал о своей жизни, сообщил, что тщетно ищет свою мать, родных, как щемит порой сердце от тоски по домику под соснами. В конверте лежала фотография. А потом состоялся телефонный разговор с братом.

Очень переживала Соколенко за больную Прасковью Леонтьевну. Как-то она выдержит встречу? И потому уговорила ее не ездить на вокзал, ждать дома.

От станции братья шли в обнимку, вспоминали, вспоминали. Вдруг Евгений остановился как вкопанный, побледнел. Перед ним среди высоких сосен стоял маленький деревянный домик. По высокой железнодорожной насыпи с грохотом мчался тяжелый поезд. Евгений сорвался с места, распахнул калитку, вбежал на крылечко.

В памяти вспыхнули дни далекого детства.

Вот он ранним утром, когда солнышко слепит еще сонные глаза, выходит на крыльцо, провожает отца на работу. Вот сюда, под эти половицы, забился его щенок, и он горько плакал и звал маму. Последний раз он сошел по этим ступенькам с тетей Дуней, отправляясь в Москву за продуктами. Мама только что вернулась с завода и, усталая, провожала их на крыльце.

Грохот бомб, крики испуганных людей, милиционеры, торопливо записавшие его имя. Детский дом, и школа, и шахта. И через четверть века — отчий дом, ухоженный заботливыми мамиными руками…