ЭПИЛОГ

ЭПИЛОГ

После гражданской войны Мирон Яковлевич увидел Варейкиса снова лишь в 1923 году, в Киеве. В огромном, как городская площадь, цехе «Арсенала».

Легендарному заводу вручался орден Трудового Красного Зпамени республики. Цех был полон: кроме самих арсенальцев здесь присутствовали также делегации от предприятий Киева и воинских частей округа. В составе делегации от 14-го стрелкового корпуса прибыл сюда и командир Черкасский.

На трибуне он увидел своего комкора Якира — молодого, оживленного, любимца красноармейцев и киевлян. Тут же — богатырская фигура другого прославленного комкора — Котовского. Оба о чем-то переговариваются с двумя партийными руководителями. В одном из них Мирон Яковлевич узнал Постышева, а другой… Твердые скулы, жесткие усики… Не было ведь усиков! И волосы короче вроде. Но глаза… глаза остались такими же — цвета вечернего неба. Да, это, несомненно, он! Секретарь Киевского губкома партии Варейкис.

Чем-то схожи лица стоящих на трибуне. Прически, усики? Нет, не у всех ведь усики, Якир — безусый… Так что же? Глаза, быть может? Да, глаза! У Варейкиса темно-синие, у Якира карие — не в цвете дело. Но у всех одинаково честные, одинаково трезвые, чистые. С волевым прищуром, но никакой сановности во взоре. Ясная мысль и честная душа — вот что рсднит их меж собой.

Орден прикрепляется к боевому знамени арсенальцев, Мирон Яковлевич вместе со всеми аплодирует — похлопывает левой ладонью по правой черной перчатке. Вместе со всеми кричит «ура!», вволю, во всю силу голоса, как бывало в атаках.

Возникает желание подойти после торжества к секретарю губкома партии и обратиться: «Здравствуйте, товарищ Варейкис! Помните ли вы прапорщика-левшу, обучавшего ваших красногвардейцев в Ёкатеринославе и явившегося по приказу в Симбирский губиснолком?» Может, вспомнит?..

Так пересекаются порой на путях и распутьях Истории судьбы разных людей. Казалось бы, случайно. Но все же — закономерно…

Один из командиров 14-го корпуса рассказал потом Мирону Яковлевичу, что столь заинтересовавший его нынешний секретарь Киевского губкома партии был перед тем еще некоторое время вожаком симбирских большевиков, а затем работал в Баку. Но каких-либо подробностей к своему рассказу товарищ добавить не мог. А поведать о них хотя бы вкратце следует. Посему — оставив Черкасского служить в Киевском военном округе — сосредоточим наше внимание на судьбе Варейкиса.

Вернувшись осенью 1918 года в освобожденный Красной Армией Симбирск, Иосиф Михайлович продолжал возглавлять организацию местных большевиков. В суровую зиму на стыке 1918 и 1919 годов — вместе с Гимовым и другими товарищами — он жил в двухэтажном домике на Дворцовой улице. Жили скромно и дружпо, своеобразной коммуной. А когда кончилась суровая зима, Иосиф Михайлович отправился в Москву — делегатом VIII съезда РКП (б), где выступил в прениях по докладу Ленина.

Осенью того же девятнадцатого года Варейкиса свалил сыпняк. С отросшими едва ли не до плеч темно-русыми кудрями пришлось расстаться, теперь в его облике ничто больше не напоминало разночинца-шестидесятника либо художника…

Кончилась гражданская война, по борьба за новую жизиь только начинались, и — как прежде — мы встречаем Варейкиса там, куда считает нужным направить его партия.

В 1921–1923 годах он — заместитель председателя Бакинского Совета.

Когда в одну из теплых весенних ночей местные эсеры подожгли Сураханские нефтепромыслы — в первых рядах борющихся с огнем можно было увидеть почерневшие от копоти лица Кирова и Варейкиса. Такие люди всегда находили себе место там, где трудно и опасно. Там, где жарко, а не там, где тепленько… И видя рядом с собой, а то и впереди себя своих руководителей, люди становились еще самоотверженнее и сильнее. Ибо не зря издавна говорится, что добрый пример — лучшая проповедь.

В Вану тех дней одной из острейших была проблема городского транспорта. Восемнадцать лет дебатировалась она в дореволюционной городской управе. Давно устаревшая и явно не справлявшаяся с возросшими требованиями и нагрузками конка, ее неуклюжие вагончики то и дело сходили с рельс, проложенных еще в 1910 году, потешая и развлекая уличных зевак. За решение этой проблемы — проблемы доставки бакинцев на работу и с работы — принялся заместитель председателя горсовета.

Наукой хозяйствования Иосиф Михайлович овладевал в деле, времени на предварительную и обстоятельную учебу отпущено не было. Десять дней, не поднимая головы, просидел он в Михайловской библиотеке города, штудируя все имеющиеся в ней пособия по финансированию.

Удалось составить тщательно продуманный бюджет городского хозяйства. Тогда же и затеял Варейкис пуск трамваяя — первого в Баку и вообще первого при Советской власти. Затею поддержал Киров. И, заручившись этой поддержкой, Иосиф Михаилович отправился в Москву — на переговоры с частными фирмами, еще не вытесненными на первых порах государственным сектором. Представители фирм заломили такую баснословную цену, что Варейкис предпочел от столь дорогих услуг отказаться. И принял дерзкое решение: строить трамвайную линию своими силами. Решение это поддержал Совнарком и отпустил на его осуществление полмиллиона рублей. Среди бакинцев были распространены облигации шестинроцентного выигрышного займа. Удалось привлечь опытного инженера Радцига, которому уже доводилось сооружать трамвайные линии — в Воронеже и Царицыне. Он и взялся возглавить работы.

«Бакинский пролетариат, — обращался Варейкис к рабочим, — будет первым… который построит трамвай при Советской власти собственными внутренними силами на своих собственных заводах». Года не прошло — и трамвай был пущен. Ликующие бакинцы отныне шутливо величали Иосифа Михайловича «товарищем Трамвайкисом».

Там же, в Баку, Иосиф Михайлович познакомился с Любой — молодым инструктором горкома партии. Это великое счастье, когда взаимное чувство укрепляется и дополняется общностью идеалов, мировоззрения и мировосприятия… Варейкис стал отцом семейства. И отныне всегда, до конца, в победах и бедах, рядом с ним будет Любовь Григорьевна — близкий человек, верный друг и единомышленник…

После Баку Варейкис был секретарем Киевского губкома партии — тогда-то и повстречал его на митинге в стенах легендарного «Арсенала» красный командир Черкасский…

Несколько месяцев 1924 года Варейкис — на посту секретаря ЦК Компартии Туркестана.

С октября 1924-го по январь 1926 года он заведует отделом печати ЦК РКП (б) и является ответственным редактором журнала «Красная печать». Иосиф Михайлович встречается и беседует с Дмитрием Фурмановым, Демьяном Бедным, Михаилом Кольцовым и другими советскими писателями. Он крепко подружился с Александром Серафимовичем.

И снова партийная работа на местах: Варейкис — последовательно — секретарь Саратовского губкома, Центральночерноземного и Воронежского обкомов, Сталинградского и Дальневосточного крайкомов ВКП(б). Будучи секретарем обкома партии Центральночерноземной области, он вносит немалый личный вклад в освоение неоценимых богатств Курской магнитной аномалии. Не без его участия строится Сталинградский тракторный, организовываются первые колхозы, подготавливается текст Конституции СССР…

Вот, в середине тридцатых годов, встреченный овацией, поднимается он на трибуну и говорит о задачах Сталинградского края. Над притихшим залом звучит знакомый каждому из собравшихся голос партийного вожака — спокойный без благодушия, уверенный без бахвальства, порой немного ироничный.

Нетерпимый к любым проявлениям разгильдяйства и анархии, Варейкис видел одну из важнейших задач в повсеместном и всестороннем укреплении социалистического государства.

— Надо самым решительным образом, — настаивал он, — бороться против всякой болтовни о наступившем якобы отмирании государства. Это вреднейшая политическая ошибка!

Он был чужд какой бы то ни было национальной ограниченности. «…Изживание национального недоверия, — писал он, — есть необходимое условие установления межнационального мира». Сын Литвы, последовательный ленинец-интернационалист, Варейкис стал верным сыном России, а когда потребовалось — с присущей ему беззаветностью отдавал все силы души и разума народам Украины, Азербайджана, Средней Азии, Поволжья и Дальнего Востока.

Нет, он не был непогрешим. Не исключено, что он знал и помнил знаменитое утверждение Цицерона, что человеку свойственно ошибаться, а глупцу — настаивать на своей ошибке.

— Безнадежными людьми мы были бы, — заявил он однажды, — если бы вовремя не признавали своих ошибок. Если бы со всей решительностью и большевистской прямотой не приступали к их исправлению…

Был Варейкис членом ВЦИК и ЦИК СССР. На XIII, XIV и XV съездах партии его избирали кандидатом в члены ее Центрального Комитета, а на XVI и XVII съездах — членом ЦК.

Конечно, все это весьма скупые, порой лишь анкетные сведения. Писать о Варейкисе можно бы не одну еще книгу. Но предоставим это другим. И завершая свое повествование, вспомним: бессмертие человека — в доброй памяти о нем, сбереженной в душе и разуме живых.