20. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ПОСЛЕДНЕГО МЕСЯЦА

20. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ПОСЛЕДНЕГО МЕСЯЦА

В последние дни последнего в семнадцатом году месяца рабочие дружины Екатерипослава, наспех обученные инструкторами из фронтовиков, померились силами с частями Центральной рады.

У большевиков не было сомнений в том, что появившийся в городе гайдамацкий броневик будет использован не против Каледина или германцев, а исключительно против рабочих. Как это уже было в Полтаве. Ясно также, что не случайно гайдамаки устанавливают на крышах домов пулеметы, вывозят за город пушки и поворачивают их дулами к заводам. Не случайно расторопные связисты тянут провода полевых телефонов к новым артиллерийским позициям.

Иосиф не был фаталистом, он считал непозволительной роскошью пассивное упование на судьбу и предпочитал брать ее решительно, как быка за рога, тем более что рога эти недвусмысленно нацелены на тебя и вот-вот ударят. Когда слащавые тенора пели с подвыванием романс, где челну предлагалось плыть по воле волн, Иосиф злился и в знак протеста начинал напевать упрямые строки из другой песни:

Будет буря: мы поспорим

И помужествуем с ней.

Сформированная им дружина, как и другие красногвардейские отряды, была приведена в состояние боевой готовности. К сожалению, уехал инструктор-прапорщик: сослался на спешную необходимость отправиться в Киев, к невесте. Вот и доверяй!.. Впрочем, какой спрос с офицера, которому интересы рабочего класса не близки? И все же… Что-то такое приглянулось в том прапорщике, вселяло надежды. Не оправдались — жаль! Но надо отдать должное инструктору: свое дело он сделал на совесть — дружина обучена отнюдь не хуже тех, где инструкторами были большевики, будь то солдаты или младшие офицеры.

Всем своим нутром ощущал Иосиф, как накалена обстановка в Екатеринославе. Кабы не зима, можно было бы назвать ее предгрозовой — вот-вот сверкнет и загремит…

Ждать долго не пршплось. Сверкнуло и загремело.

Три десятка красногвардейцев с Брянского завода захватили у перепившихся гайдамаков вышеупомянутым броневик.

26 декабря в десять утра гайдамаки предъявили ультиматум: не позднее полудня всем рабочим Брянского завода разоружиться и вернуть броневик. Брянцы же единогласно постановили: «На позор отдачи оружия врагам революции не идти».

В полдень над Екатеринославом вздрогнуло небо: загодя вывезенные за город гайдамацкие пушки открыли огонь по заводам и рабочим поселкам. Палили беспорядочно — то ли полевой телефон плохо срабатывал, то ли артиллеристы попались неопытные, то ли черт знает почему. Но один снаряд все же попал в барак, где содержались военнопленные австрийцы, избежавшие смерти в окопах и теперь добросовестпо трудившиеся на заводе, — двадцать восемь из них получили ранения, а шестеро были убиты.

К пяти часам пополудни, захватив почту, гайдамака начали пулеметный и ружейный обстрел здания Совета. Один из красногвардейцев неосмотрительно подошел к окну и тотчас был сражен.

Беспечные гайдамаки, уверенные в своем превосходстве, решили было взять здание Совета штурмом и — после особенно яростных пулеметных очередей — пошли в атаку. Их, однако, встретил вполне организованный ружейный огонь. Не предвидя такого отпора и заметив, что при первых же красногвардейских выстрелах один из атакующих свалился замертво, остальные дали стрекача. Даже подстреленного своего товарища не подобрали. В то же время несколько отчаянных красногвардейцев, невзирая на непрекращавшийся огонь со стороны почты, умудрились все же подобрать брошенное тело того гайдамака и втащить его в здание Совета; надеялись, может, жив еще, так зачем зря погибать живому человеку…

Обстрел здания Совета не прекращался всю ночь, но попыток штурмовать больше не было.

Увы, силы оказались явно неравными. А главное, подвергались великой опасности мирные жители. Последнее обстоятельство оказалось решающим для большевиков — они предпочли добиваться перемирия. Даже меньшевики и эсеры поддержали их в этом благородном стремлении.

Но гайдамацкие полковники, чуя на своей стороне изрядный перевес, упрямились, хорохорились, гордо покручивали усы. Наконец согласились приостановить обстрел жилых кварталов и принять парламентеров-брянцев.

Они их приняли, мирных парламентеров. Но как! Продержали всю ночь под арестом, всячески оскорбляли, грозили физической расправой. А с семи утра 28 декабря снова открыли огонь по Брянскому заводу.

Тем же утром отряды красногвардейцев и полки революционных солдат двинулись отовсюду к зданию Совета, все еще находившемуся под обстрелом, и к зданию почты, где — под охраной офицеров и юнкеров — засело гайдамацкое командование. В то же время уже спешили на подмогу рабочие и солдаты из Синельниково — ехали в классных вагонах и в теплушках. Под ритмичный стук колес летела, в обнимку с паровозным дымом, песня:

Пидэм, Галю, з нами,

з намы, козакамы!

Краще тоби будэ,

як в риднои мамы.

Ой ты, Галю,

Галю молодая!..

Лишь два вагона в составе грозно помалкивали, оба бронированные.

Оттуда же, из Сипельниково, прибыли в Екатеринослав бывалые бойцы Московского отряда, усиленного броневиком. Тотчас отбив у гайдамаков еще и тот броневик, с которого все началось, они подтянули обе боевые машины к зданию почты и заняли своими стрелковыми цепями все прилегающие улицы. К вечеру 28 декабря почта, ставшая гайдамацким штабом, была надежно блокирована. Теперь расстановка сил переменилась — господам следовало бы поубавить спеси.

Но большевики не желали кровопролития. И в тот же вечзр в здании Совета приступила к работе мирная конференция. Здесь собрались представители революционных воинских частей, рабочих дружин и Совета. Они предложили засевшему на почте противнику капитулировать на следующих условиях:

«1. В течение получаса гайдамакам и прочим вооруженным лицам, находящимся на почте, приступить к сдаче оружия.

2. Всех офицеров и всех посторонних на почте вооруженных чиновников арестовать до решения их дела пленарным заседанием Совета.

3. Охрана почты принадлежит караулу из равного количества красногвардейцев и сердюков,[2] причем количество караульных определяется военно-революциоинным штабом.

4. Все оружие, находящееся на почте, сдать в распоряжение военно-революционного штаба.

5. Солдаты-гайдамаки до выяснения вопроса должны жить в казармах сердюцкого полка».

Тем временем в рядах войск Центральной рады началась сумятица.

Первыми, как обычно, дезертировали и расползлись тараканами по темным щелям всякие уголовные элементы, извечно примыкающие к той либо иной из противоборствующих сторон, чтобы половить рыбку в мутной водице, поживиться при любой возможности и любыми средствами. Пока суд да дело, они приступили к обычным своим подвигам — принялись терроризировать и грабить безоружных мирных жителей. Красногвардейцам, однако, удалось выловить немало этой нечисти.

Многие в панике покидали здание почты, переодевшись кто во что горазд, даже в женское платье.

Рядовые гайдамаки, так называемые вольные казаки и введенные в заблуждение солдаты некоторых частей, также заколебались.

— Що ж цэ таке, хлопци? Невже своих же братив быты?

— Отож! Паны бьються, а у хлопцив чубы трищать…

Условия капитуляции были приняты. Гайдамацкий курень сдал все оружие — от пушек и пулеметов до винтовок и револьверов. Правда, чтобы ускорить такое разумное решение и помочь колеблющимся, пришлось все же послать парочку снарядов…

К Новому году все было кончено. Более двух десятков убитых, множество раненых — такова оказалась цена…

Скорбная песня звучит над центральным проспектом Екатеринослава. Идут по проспекту поющие — в светлых шинелях, в темных пальто. Над головами — три дубовых гроба, чуть покачиваются. В гробах — павшие бойцы Московского отряда: Шибанков, Смылига, Хомыненко.

Иосиф узнал, что у одного из них два брата погибли во время революционных боев в Москве. И еще один, четвертый, из всей семьи оставшийся в живых, шел теперь за гробом, со слезами на окаменевшем лице.

Вы жертво-ою пали-и в борьбе ро-ковой…

Иосиф не может больше петь, он стискивает зубв сдвигает брози, справляется. В горе — становиться сильнее. Иначе нельзя.

Процессия задерживается у здания Совета. Давно здесь гремели выстрелы? Теперь — звучат голоса ораторов.

— Наши братья москвичи, — доносится суровый, звучный голос председателя Совета Эммануила Квиринга, — принесли себя в жертву, чтобы всем нам проложить путь к светлому будущему…

— Мы заверяем товарищей москвичей! — надсадно, глотая слезы, выкрикивает представитель Брянского завода Аверин. — Знамя социализма будет водружено! Как бы ни свирепствовало черное воронье на Дону и Украине! Давайте же все, здесь, над телами погибших товарищей торжественно поклянемся! Никогда, что бы ни случилось, не выпускать из рук алое знамя социализма!

«Не выпустим!» — мысленно откликается Иосиф. Произнеси он сейчас это вслух — прозвучало бы уверенно и грозно. Только вместе с самой жизнью смогут вырвать у него это святое знамя — пускай попробуют!

И оружия тоже выпускать из рук нельзя. Пока не наступит тот светлый день, во имя которого отданы молодые жизни товарищей. И не давать воли слезам. В горе — становиться сильнее!

И не мириться с врагами никогда — сражаться с ними без устали, пока не останется от них одно лишь поучительное воспоминание… «Это есть наш последний и решительный бо-ой…»

«Революция, — обращается к горожанам президиум Екатеринославского Совета, — побеждая по всей России, побеждает и в Екатеринославе…

Екатеринославский Совет, стоя на страже интересов революции, обращается к товарищам и гражданам с призывом и с приказом немедленно вернуться к мирным занятиям, нарушенным контрреволюционным мятежом.

Все магазины немедленно должны быть открыты, все учреждения немедленно должны приступить к работе, всякое промедление грозит полным разрушением хозяйственной жизни.

Совет, охраняющий революционный порядок, не допустит никаких эксцессов и погромов…

Победа за революцией!»

Иосиф разворачивает свежий номер газеты «Звезда», читает редакционную статью, дважды перечитывает то, что особенно созвучно его мыслям: «Екатеринославскал битва и победа — лишь частица общей борьбы».

Почему-то принято считать, что после победы — отдых. После победы — непочатый край дел, забот, сложнейших задач. Поэтому:

«Военно-революциониын штаб предлагает всем красногвардейцам, не имеющим специальных назначений, немедленно приступить к обычным работам».

Поэтому Екатеринославский Совет призывает:

«Начиная со второго января все рабочие должны быть на своих местах.

Ни одни сознательный рабочий не может уклониться от исполнения своей работы.

Все к станкам!

Все за работу!

Да здравствует свободный труд!

Да здравствует революционный порядок!»

Так завершился в Екатеринославе первый год Великой Революции и начинался ее год второй для члена городского комитета партии большевиков, члена Президиума и секретаря Екатеринославского Совета рабочих и солдатских депутатов Иосифа Михайловича Варейкиса.