Тюремный поэт

Тюремный поэт

Моя профессия обязывала меня общаться с людьми, совершившими то или иное правонарушение. Когда человек, никак не связанный с криминальным миром, оказывается за решеткой, каждый день, проведенный в неволе, кажется годом. И, выбравшись оттуда, он вычеркивает срок заключения из своей жизни, стараясь стереть из памяти этот трагичный период. Под «ластик» попадает все подряд, в том числе и бывшие товарищи по несчастью. И любая весточка из прошлого, любой телефонный звонок воспринимаются как досадная помеха.

Не таков Дима. Никто из тех, с кем он сидел, не получил от него отказа в какой-либо просьбе. Он помогал одеждой, посылал семьям деньги, обеспечивал и трудоустраивал тех, кто освобождался. И по-прежнему раз в месяц он отправляет в колонию продуктовые передачи.

Любая колония достаточно уникальна, потому что там находятся люди, вынужденные жить по правилам страны за колючей проволокой. Но 13-я зона все-таки особенная, во-первых, по достаточно высокому интеллектуальному потенциалу зеков, а во-вторых, по составу. Как известно, там отбывают наказание люди, ещё недавно сами представлявшие закон и власть: государственные чиновники, сотрудники правоохранительных органов. Все, естественно, бывшие.

Александру Васильевичу 45 лет. В колонии все зовут его либо «дедом», либо Васильевичем, либо просто по имени-отчеству. Но Сашей его никто не называл, хотя сам он никому не запрещал обращаться к нему по имени. Он собирал разные высказывания умных людей, записывал их в тетрадочку, а некоторые даже вешал на стену. Причем эти «настенные» изречения постоянно обновлялись и становились тюремным достоянием, выходя впоследствии за пределы зоны. «Я не доллар, чтобы всем нравиться» — это тоже из копилки Васильевича.

«Дед» — бывший опер из уголовного розыска. При задержании случайно завалил двоих, за что и получил пятнадцать лет лишения свободы. Дима познакомился с ним чуть ли не в первый день своего пребывания в колонии, и у них сложились очень хорошие отношения.

Александр Васильевич — человек несомненно одаренный, с интересным внутренним миром. Он пишет удивительные стихи. В свое время я пыталась напечатать пару стихотворений в городской газете, но из этого начинания ничего не вышло. Стихи были хорошие, но редактор, участник ещё Куликовской битвы, сказал, что его газета стихи зека не опубликует.

Дима обещал «деду», что, как только освободится, обязательно издаст его стихи. Тому, конечно, очень хотелось в это поверить, но, по-моему, он боялся даже мечтать о такой перспективе. Ему казалось слишком невероятным, что он, зек, однажды откроет книжку собственных стихов…

Но Дима такой человек, что если обещает что-то, то, как правило, слов на ветер не бросает. И в один прекрасный день московское издательство выпустило эту книжку под названием «Вам!».

Стихи предваряются графически исполненным портретом «деда» на фоне уходящего вдаль черного коридора с просветом, забранным колючей проволокой, и строками Анны Ахматовой:

Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда,

Как желтый одуванчик у забора,

Как лопухи и лебеда.

А это уже поэт. Вслушайтесь в его слова, почувствуйте его душу:

ЗАЧЕМ ГЕРАСИМ УТОПИЛ СВОЕ МУМУ?

Приелись афганцы, путаны, наркотики,

Распутин и Сталин, Чубайс и Немцов.

И два журналиста, желая экзотики,

Примчались на зону для бывших ментов.

Ведь каждому помнится «тот» участковый,

Что в детстве казался страшнее войны,

И наглый сержантик в шинелечке новой,

Что бил мужика на глазах у жены.

А сколько «гаишники» крови попили,

А скольких сломал беспредельный ОМОН.

Но вот наконец-то их всех посадили,

Лишив пистолетов, дубинок, погон.

В тюремную робу их всех обрядили,

Не в моде на брюках здесь краповый кант.

В спецзоне прописаны в Нижнем Тагиле

И бывший полковник, и бывший сержант.

Здесь чище и строже, чем в «правильных» зонах,

Режимом отмерен и отдых, и труд,

А службу несут здесь менты при погонах

И бдительно бывших коллег стерегут.

Здесь к бывшим коллегам придирчивы крайне,

Мол, вы — это вы, ну а мы — это мы!

Здесь служат по принципу: «Jedem das seine»[1],

Зарекшись навек от тюрьмы и сумы.

И два журналиста сюжетик отсняли,

И он в «Новостях» был показан стране,

Смотрели, смеялись, плевались, кричали;

Но был обыватель доволен вполне.

Ему торжество показали Закона,

Живи, мол, спокойно, тебя берегут,

Но стало ль преступников меньше в погонах?

Этапы в Тагил все идут и идут.

В истории этой не будет морали,

Ведь вся наша жизнь аморальна, увы!

И сколько б по тюрьмам ментов не сажали,

Известно, что рыба гниет с головы.

Когда ж для политиков зону откроют,

Что целый народ утопили в дерьме?

Они разрушают, а вовсе не строят —

Им место в Кремле или все же в тюрме?

Мы не стали заранее сообщать «деду», что привезем с собой тираж его стихов. Когда мы с Димой приехали в Нижний Тагил, из вещей у нас был огромный чемодан, набитый книгами. Когда на проходной нас спросили, что в чемодане, мы ответили: «Стихи Александра Васильевича». Надо было видеть изумление на лицах сотрудников колонии! Их потрясли два момента: во-первых, они своими глазами увидели книги человека, отбывающего наказание в данной колонии, а во-вторых, этот интеллектуальный груз привез сам Дмитрий Якубовский, который не держал в руках ничего тяжелее Уголовного кодекса…

Ну а «дед», когда увидел свои книги, испытал самый настоящий шок. Мне не хватит слов, чтобы выразить всю гамму чувств, охвативших этого человека.