Письмо

Письмо

Жоре Лепскому

Вот и мы дожили,

Вот и мы получаем весточки

В изжеванных конвертах с треугольными

   штемпелями,

Где сквозь запах армейской кожи,

Сквозь бестолочь

Слышно самое то,

То самое, —

Как гудок за полями.

Вот и ты,

   товарищ красноармеец

   музвзвода,

Воду пьешь по утрам из заболоченных

   речек.

А поля между нами,

А леса между нами и воды.

Человек ты мой,

Человек ты мой,

Дорогой ты мой человече!

А поля между нами,

А леса между нами.

(Россия!

Разметалась, раскинулась

По лежбищам, по урочищам.

Что мне звать тебя?

Разве голосом ее осилишь.

Если в ней, словно в памяти,

   словно в юности:

Попадешь — не воротишься.)

А зима между нами.

(Зима ты моя,

Словно матовая,

Словно р?сшитая,

На большак, большая, хрома ты,

На проселочную горбата,

А снега по тебе громада,

Сине-синие, запорошенные.)

Я и писем тебе писать не научен.

А твои читаю,

Особенно те, что для женщины.

Есть такое в них самое,

Что ни выдумать, ни намучить,

Словно что-то поверено,

Потом потеряно,

Потом обещано.

(…А вы все трагической героиней,

А снитесь — девочкой-неспокойкой.

А трубач «т?ри-т?ри-т?» трубит:

   «по койкам!»

А ветра сухие на Западной Украине.)

Я вот тоже любил одну, сероглазницу,

Слишком взрослую, может быть,

   слишком строгую.

А уеду и вспомню такой проказницей,

Непутевой такой, такой недотрогою.

Мы пройдем через это.

Мы затопчем это, как окурки,

Мы, лобастые мальчики невиданной

   революции.

В десять лет мечтатели,

В четырнадцать — поэты и урки.

В двадцать пять — внесенные в смертные

   реляции.

Мое поколение —

   это зубы сожми и работай,

Мое поколение —

   это пулю прими и рухни.

Если соли не хватит —

   хлеб намочи п?том,

Если марли не хватит —

   портянкой замотай тухлой.

Ты же сам понимаешь, я не умею бить

   в литавры,

Мы же вместе мечтали, что пыль, что

   ковыль, что криница.

Мы с тобою вместе мечтали пошляться

   по Таврии

(Ну, по Крыму по-русски),

А шляемся по заграницам.

И когда мне скомандует пуля

   «не торопиться»

И последний выдох на снегу воронку

   выжжет

(Ты должен выжить, я хочу, чтобы ты

   выжил),

Ты прости мне тогда, что я не писал

   тебе писем.

А за нами женщины наши,

И годы наши босые,

И стихи наши,

И юность,

И январские рассветы.

А леса за нами,

А поля за нами —

Россия!

И, наверно, земшарная Республика

   Советов!

Вот не вышло письма.

Не вышло письма,

Какое там!

Но я напишу,

Повинен.

Ведь я понимаю,

Трубач «т?ри-т?ри-т?» трубит:

   «по койкам!»

И ветра сухие на Западной Украине.

Декабрь, 1940