№ 28 Диакону Иосифу Потапову. 25 февраля 1941 г. Белбалтлаг
№ 28
Диакону Иосифу Потапову.
25 февраля 1941 г. Белбалтлаг
12/25–II-41
Милый и дорогой мой о. Иосиф!
С праздником Царицы Небесной сердечно приветствую Вас и с исполнившимся 19–летием. За год с небольшим пред тем, приветствуя Вас с первою степению, я желал Вам вящего сподобитися служения и радовался, когда мог сказать о Вас: «аксиос». Теперь очень бы хотел в третий раз воспеть «святые мученицы», хотя бы в такой обстановке, в какой оно было воспето, напр[имер], о. Дам[аскину] и другим. «Не яве, но яко тай»[192], сказано негде в Евангелии…
Я часто пишу Вам за последнее время, — реже получаю от Вас. Особенно хотел бы поскорее знать о бабушке, да и о Вас беспокоюсь. 8/21 получил письмо от Поли Слепцовой. Скорбит, а я не знаю подробностей. Что написать во утешение? Вчера сказали, что привезена мне посылка, — думаю, от Поли. По получении напишу ей. Надеюсь, что там будет что–либо и для заговения.
<…>
Оказывается, пред новым годом принимали посылки и из Петушков. Со мной находится некто Ковалев Влад[имир] Феод[орович]. Его жена Нина Николаевна работает в Петушинской больнице, кажется, статистиком (познакомьтесь с ней), она прислала посылку из Петушков, отправленную в последних числах декабря. Вместе с письмом Поли Получил ответ на мое заявление в Верх[овный] Суд Кар[ело] — Ф[инской] Республики, — что порядок досрочного освобождения отменен. Очевидно, там или совсем бестолковые люди сидят, что дают ответ, совершенно не соответствующий просьбе. Я и не думал просить о досрочном освобождении, а просил о пересмотре дела и об отмене несправедливого приговора. Или же это только дипломатическая увертка. Будем ждать ответа из Москвы. Я думаю подать заявление прокурору К[арело-]Ф[инской] Республики], что не прошу досрочного, а прошу пересмотра. Но, видимо, все же мало надежды на благоприятный исход. Суд скорый, но не милостивый. Впрочем, нам нельзя и ждать чего–либо от здешних судов и здешних судей. Суды наши у Господа. Восхощет Он — и немилостивого судию заставит быть милостивым. Ну что же, — 64 недели[193], или 429 дней, — как–либо с Божией помощию проживем. Я уже писал, что не так заботит оставаться в тяжелых лагерных условиях еще на год, — хотя и это очень тяжело, — как хотелось бы поскорее увидеться с друзьями, вкусить от Хлеба, испить от Чаши, кому–либо воспеть «Исаия, ликуй» и заняться задуманной и начатой, но пять лет тому назад прерванной работой. Обаче воля Божия да будет.
<…>
В посылке была записочка помолиться о болящем. Ее мне не отдали, содержание ее узнал стороной, но не знаю имени болящего. Исполняю просьбу и молюсь о болящем: «Егоже имя Ъл Сам, Господи, веси»… Но все же при случае сообщите мне. Вчера имел освобождение, но весь день спал. Отказываюсь от работы дневальным. Не знаю, будет ли лучше. На дневальстве есть много преимуществ, в особенности с большим удобством готовить обед. Но я измотался совсем, нет покоя ни днем ни ночью, и главное то, что я не могу делать кое–как, втирать очки. А мои товарищи иначе смотрят на вещи, и, напр[имер], в местах общего пользования при четырех дневальных мне приходится через три дня в четвертый одному вывозить всю грязь, которая после того опять в течение трех дней копилась до моего дежурства. А те трое только подсмеиваются: дураков–де работа любит. Были у меня прошлой весной и осенью помощники добросовестные, с ними легко было работать. Ну, что Бог даст. Помолитесь, чтобы хуже не было. Может быть, отправят на инвалидский л/п. Только здесь все знакомые, и когда нужно всегда сумею достать и хлеба, и картофеля, и еще чего. А там придется на одном пайке сидеть. Ну, да как Господь дает. Буди воля Его. А свет не без Добрых людей.