МОЛОДЫЕ СОСНЫ

МОЛОДЫЕ СОСНЫ

Посвистывая и обдавая паром засохшие колючки вдоль путей, маленький четырехколесный паровоз с высокой трубой тащил мимо апельсиновых рощ

Флориды восемь вагончиков, в которых дребезжало каждое стекло. Заложив пальцы за проймы жилета, Марти смотрел, как в сгущавшихся за окном сумерках проплывали столь милые его сердцу кроны флоридских пальм.

До Тампы, построенной на американской земле руками эмигрантов кубинцев, оставалось четыре часа, и с каждой минутой Марти все больше ждал своей первой встречи с этим городом. Он словно предчувствовал, что именно здесь, в какой-то сотне миль от Гаваны, должна решиться судьба борьбы, которую он и его друзья с медленно, слишком медленно приходившим успехом вели уже много лет.

Богатые эмигранты в Нью-Йорке не торопятся помочь революции, которой нужно оружие. Смогут ли и захотят ли помочь ей простые табачники Тампы? Поймут ли они, что борьба развертывается, наконец, не во имя нового каудильо, а ради блага всех кубинцев?

В полночь поезд остановился у перрона Ибор-сити, пригорода Тампы. Прямой крупный дождь бил по дощатому настилу. Марти раскрыл зонт, спрыгнул с подножки и оказался среди маленькой, но по-кубински шумной толпы. Со всех сторон ему улыбались черные и белые лица, тянулись руки. Кто-то подхватил его чемоданчик, и, высоко поднимая керосиновые фонари, пять десятков человек отправились по залитым водой улицам к отелю «Чероки».

Ранним утром Нестор Леонело Карбонель, подписавший посланное в Нью-Йорк приглашение, уже представлял почетному гостю своего сына Эмилио, местного газетчика Рамона Риверо, вожака негров Корнелио Брито, марксиста Карлоса Балиньо и многих других. После шумного завтрака все вышли на улицы, и Марти бросились в глаза гирлянды кубинских флажков над фасадами домов и необычное количество букетов на окнах.

Карбонель повел Марти в помещение клуба «Игнасио Аграмонте», где их ждало еще несколько десятков человек, а оттуда — на фабрику «Эль Принсипе де Галес». Когда Марти вошел в большой зал, где рабочие сворачивали сигары, все встали и приветственно застучали по столам отполированными чавета[52]. Марти постарался, чтобы его речь была как можно теплее и как можно короче. Он отложил большой разговор до вечера.

Весь остаток дня его не покидало ощущение тревожного ожидания. «Их уже столько обманывали, — думал он о патриотах Тампы, — быть может, невольно, искренне веря в успех, но обманывали. Что, если революция захлебнется снова? Вправе ли я подчинять своей вере в победу сердца и веру других? Вправе ли звать их от семейных очагов на тернистый путь восстания, когда они заняты повседневной борьбой за хлеб насущный?»

Марти вспомнил разговор с Карлосом Балиньо. «За рабочих не беспокойся. Они не испугаются и не отступят. Им нечего терять», — так сказал Карлос. Кое-кому из кубинцев в Нью-Йорке, по-видимому, не понравится, что Марти так быстро подружился с «красным». Да, Балиньо социалист, но разве он плохой друг или ненастоящий кубинец? Разве он не отдает себя целиком делу свободы Кубы?

Самый большой в Тампе зал Кубинского лицея был переполнен. И пока не стихали аплодисменты, он успел заметить портреты борцов за кубинскую независимость на стенах, гирлянды флажков с белой звездой на красном треугольнике, зелень, цветы… Но он заметил также, что в первых рядах нет черных лиц, что они видны только в конце зала, и горечь снова сжала сердце. Неужели и здесь еще не поняли, что свобода белых немыслима без свободы черных?

Марти сделал шаг вперед, и в зал упало первое слово:

— Кубинцы!

Если из всех благ, необходимых моей родине, мне было бы дано выбрать одно важнейшее благо — основу и источник народного счастья, то я сказал бы: я хочу, чтоб первым законом нашей республики стало уважение к человеческому достоинству. Мы боремся за свободу кубинцев, всех кубинцев…

Он заметил в первом ряду настороженные щели глаз полнеющего господина, и они напомнили ему глаза тех, кто жалел на оружие песо, нажитые на табаке и сахаре. Он ненавидел эти глаза, и металл зазвучал в его голосе:

— Война неизбежна; ее как избавления ждет наша родина, и враг бессилен разгромить нас, ибо мы начинаем не авантюру, а революционную войну во имя жизни и справедливости за подлинную свободу…

Невысокий молодой негр протиснулся к сцене и неотрывно глядел на Марти снизу. Он весь тянулся навстречу летящим словам, и, невольно отвечая порыву юноши, Марти чуть повернулся в его сторону:

— Прав человека — вот чего ищут кубинцы в борьбе за независимость… И поэтому, решаясь снова броситься в кровавую битву, мы ищем республики, а не смены формы угнетения, не стремимся заменить хозяина испанца новым господином в американском мундире…

Полнеющий господин сделал недовольный жест, но весь остальной зал взорвался приветственными криками. Марти говорил, чувствуя, что победил в войне за сердца этих людей, зная теперь уже наверняка, что его слова доходят до них и зажигают:

— Конечно, с нами не пойдут легковесные политиканы, нас осудит и барский надушенный патриотизм, ибо трудовой народ пахнет потом, а не розами…

Крики «Вива Куба!» не давали говорить. Марти поднял руку, призывая к тишине. Резкое слово не должно закрывать двери перед истинными патриотами, идти вперед можно, лишь когда все кубинцы будут вместе.

— Но пусть стоящий высоко не судит второпях и односторонне, и пусть тот, кто стоит внизу, не осуждает пристрастно, мучимый тайной завистью… Наша революция быстро роднит героев — богатого наследника с безземельным крестьянином, господина с рабом.

А теперь — довольно слов! Мы должны показать отчаявшимся, изверившимся и впавшим в уныние силу наших идей и крепость наших рук, свое единство и способность идти до конца. Только объединение может дать нам победу.

Так стройтесь в ряды, не теряя ни минуты! Не ожидание, а действие создает народы… Поднимемся во имя настоящей республики, которую мы, люди справедливости и труда, сумеем сохранить, и напишем вокруг звезды на нашем знамени девиз торжествующей любви: «Со всеми и для блага всех!»

Кубинцы Тампы, так привыкшие к пустым речам безответственных ультрареволюционеров, вдруг словно увидели ясный завтрашний день Кубы. Каждый честный человек в зале почувствовал, что судьба родины зависит и от него. Марти обнимали, женщины размахивали красно-бело-голубыми платками, люди смеялись и плакали.

Когда Марти покидал зал, молодой негр тронул его за рукав:

— Учитель, рядом с тобой идет наш хозяин. Мои товарищи-сигарочники послали меня сказать: не верь этому человеку!

— Но он обещает деньги для покупки оружия!

— В Тампе двадцать фабрик, и среди их хозяев есть патриоты. Но этот обманет. Не верь ему, Учитель, мы сами достанем деньги!

Тяжелая рука отодвинула негра, приторно зазвучал голос:

— Дорогой Марти, позвольте выразить вам свое восхищение. Мне кажется, однако, что вы недооцениваете дружественные чувства янки. Вы можете быть уверены: наши североамериканские друзья весьма и весьма заинтересованы в кубинском процветании…

На следующий день, 27 ноября, исполнялось двадцать лет со дня расстрела волонтерами восьмерых гаванских студентов-медиков. С самого утра Марти вел беседы с руководителями патриотов Тампы.

— Вы можете рассчитывать на меня и на всех честных кубинцев, — сказал ему седоусый Бенхамин Герра, владелец нескольких сигарных фабрик. — Вы совершенно правы, нам нужно единство!

Вечером в зале снова было тесно.

Годовщина была печальной, но оптимизм переполнял Марти. Вчера он поднимал Тампу, а сегодня она подняла его, и, быть может, поэтому вторая речь в Тампе стала едва ли не самой сердечной, лиричной и решительной из всех его речей. Он покорил даже тех, кто все еще считал его трусом за отход от Гомеса и Масео в 1884 году и расхождения с полковником Русом. Вера в завтрашний день, в силу нового поколения бойцов прозвучала, когда он вспомнил символичную картину, увиденную из окна вагона:

— Вдруг солнце пробилось сквозь разрыв в тучах, и в ярких и ослепительных лучах этого неожиданного света я увидел, как из-под черных упавших стволов гордо поднимаются над желтоватой травой распускающиеся ветви молодых сосен. Это мы — молодые сосны!..

«Мы — молодые сосны!» Эти слова повторял весь город. Марти узнавали на улицах, подходили, чтоб пожать руку, обнять. А он отвечал на приветствия, целовал детей и разговаривал с каждым так, словно знал собеседника с давних пор.

Он не мог забыть некоторого отчуждения между белыми и черными, бросившегося ему в глаза в день первого митинга, и рассказал Корнелио Брито о «Лиге» и ее борьбе за братство и справедливость. Через час несколько десятков созванных Брито негров основали отделение «Лиги» в Тампе.

Кончался третий день пребывания Марти в Тампе. В праздничных костюмах кубинцы собрались на торжественные проводы, заполнив городской театр. Гирлянды цветов и флаги украшали огромный плакат со словами «Вива Хосе Марти!».

Отзвучал гимн Педро Фигередо[53]. Рамон Риверо звонким голосом прочел составленные Марти «Резолюции кубинских эмигрантов Тампы». В чуткой тишине прозвучали слова о необходимости «объединения в общем действии, республиканском и свободном, всех революционных элементов». Зал аплодировал, казалось, нескончаемо долго, а потом маленькая Кармита Карбонель, путая недоученные слова приветствия, преподнесла Марти перо и серебряную чернильницу.

Марти вынесли из зала на руках. На вокзал его провожала шеститысячная колонна жителей Тампы. Оркестр пожарников в униформе играл кубинские песни и гимн Педро Фигередо. А Марти, то и дело глухо кашляя, шел во главе невиданного в Тампе шествия и по-человечески просто радовался окружавшим его признанию и уважению, знаменам, музыке и цветам, а еще больше — нескольким листам бумаги, лежавшим в левом внутреннем кармане сюртука, — «Резолюциям».

Прочный фундамент свободы был наконец-то заложен.