Глава вторая. Сатира Лермонтова на старую дворянскую Москву

Глава вторая. Сатира Лермонтова на старую дворянскую Москву

«Булевар»

I

Весной 1830 года Лермонтов впервые столкнулся лицом к лицу с царем и ощутил на себе тяжесть николаевского режима.

11 марта в перемену воспитанники высыпали из классов. Вдруг в конце коридора появилась высокая фигура незнакомого генерала. Твердым, мерным шагом двигался он в толпе подростков, которые не обращали на него никакого внимания. Чем дальше шел он по коридору среди шума и возни, тем жестче становился его взгляд.

Распахнув дверь, генерал вошел в пятый класс. Многие ученики уже сидели на местах в ожидании урока.

– Здравия желаю вашему величеству! – раздался звонкий голос одного из них. Остальные были удивлены такой странной выходкой товарища и громко выражали свое негодование на неуместное приветствие незнакомого генерала. Разгневанный генерал направился в соседний класс и только тут натолкнулся на воспитателя. Появилось трепещущее начальство. Пансионеров свели в актовый зал и расставили шеренгами.

Гнев царя, – незнакомый генерал оказался не кто иной, как император Николай I, – был страшен. В его глазах юноша Лермонтов мог впервые прочитать свою трагическую судьбу.

На следующий день ждали упразднения пансиона. Оно не последовало, но 29 марта появился указ о реорганизации Университетского благородного пансиона в рядовую гимназию. Вводились розги[97].

В апреле этого же года Лермонтов подал прошение об увольнении и летом в Середникове готовился к поступлению в университет.

Приехав в июле в Москву по делам, связанным с поступлением в университет, Лермонтов отправляется на Тверской бульвар, любимое место прогулок москвичей.

С двух до трех часов дня на Тверском бульваре масса гуляющих. Тут и светские модницы, и молодые щеголи, и старики.

Вернувшись с прогулки к себе в мезонин на Молчановке, Лермонтов, со свойственной ему стремительностью, берет лежащую на его письменном столе тоненькую тетрадку, сшитую пестрым шнурком[98].

Отчеркнув ранее написанное стихотворение жирной чертой, он быстро пишет внизу страницы:

«В следующей сатире всех разругать, и одну грустную строфу. Под конец сказать, что я напрасно писал, и что если б это перо в палку обратилось, а какое-нибудь божество новых времен приударило в них, оно – лучше»[99].

Страница кончилась. Писать больше негде.

Пока юноша-поэт просушил чернила песком и перевернул страницу, возникли стихи:

Булевар

С минуту лишь с бульвара прибежав,

Я взял перо – и право очень рад,

Что плод над ним моих привычных прав

Узнает вновь бульварный маскерад;

Сатиров я для помощи призвав,

Подговорю, – и все пойдет на лад. –

Руган людей, но лишь ругай остро;

Не то – …ко всем чертям твое перо!..

Так начинает юноша Лермонтов свою сатиру на фамусовскую Москву.

Стихотворение «Булевар» написано под непосредственным впечатлением «Горя от ума».

13 апреля на сцене Большого театра шел третий акт комедии Грибоедова под заглавием «Московский бал». В июньских номерах «Московского телеграфа»[100] была опубликована большая статья, которая касалась не столько постановки, сколько комедии в целом. Это был первый опыт критического анализа «Горя от ума».

Автор статьи В. Ушаков выражал мнение передовой, прогрессивной Москвы о комедии и ее героях. «Чацкий, – писал он, – томим желанием лучшего», «страдает, глядя на несовершенство, на предрассудки своих современников», «он облегчает душу свою высказыванием горьких истин».

Передовая молодежь 30-х годов видела в Чацком борца со старым, отжившим миром, это был образ декабриста. Он воплощал для поколения Лермонтова «деятельную сторону жизни, негодование, ненависть к существующему правительственному складу общества»[101].

Страстные, обличительные речи Чацкого и все его поведение как бы подсказывали Лермонтову выход из томящей его бездеятельности. Юноша-поэт подражает Чацкому и, как он, «облегчает душу свою высказыванием горьких истин».

Самый эпитет «бульварный», который Лермонтов повторяет дважды: «бульварный маскерад» и «бульварная семья», – заимствован из монолога Чацкого:

А трое из бульварных лиц.

Которые с полвека молодятся?[102]

Стихотворение «Булевар» – пародия на монолог Фамусова о Москве. Предметом сатиры Лермонтова являются те же московские старики, дамы и женихи, которые вызывают восторг Фамусова.

Юноша-поэт очень подчеркнуто пародирует при этом все фамусовские зачины: «А наши старички?», «А дамы?»-восклицает Фамусов. «И ты, мой старец…», «О женихи!» – пишет Лермонтов.

Переосмысливая содержание монолога, Лермонтов вместо дифирамба создает сатиру.

А наши старички?? – Как их возьмет задор,

Засудят об делах, что слово: – приговор…[103]

Как бы в ответ Фамусову Лермонтов рисует портреты двух стариков на Тверском бульваре:

И ты, мой старец с рыжим париком,

Ты, депутат столетий и могил,

Дрожащий весь и схожий с жеребцом,

Как кровь ему из всех пускают жил,

Ты здесь бредешь и смотришь сентябрем,

Хоть там княжна лепечет: как он мил!

А для того и силится хвалить,

Чтоб свой порок в Ч**** извинить!..

Воздав хвалу дамам, Фамусов хвалит московских девиц:

А дочек кто видал, всяк голову повесь!

Его величество король был прусский здесь;

Дивился не путем московским он девицам,

Их благонравью, а не лицам.

И точно, можно-ли воспитаннее быть!

Умеют же себя принарядить

Тафтицей, бархатцем и дымкой,

Словечка в простоте не скажут, все с ужимкой…[104]

Коснувшись дам, отмстив «спесь в их пошлой болтовне», Лермонтов переходит к дочкам, изображая их гуляющими на бульваре в сопровождении «маменек».

О верьте мне, красавицы Москвы,

Блистательный ваш головной убор

Вскружить не в силах нашей головы.

Все платья, шляпы, букли ваши вздор,

Такой же вздор, какой твердите вы,

Когда идете здесь толпой комет,

А маменьки бегут за вами вслед.

Особенно резко выступает Лермонтов против мужской молодежи фамусовской Москвы, против московских женихов, невежественных отпрысков родовитых дворянских фамилий, которым, несмотря на их личное ничтожество, воздается честь по заслугам отцов. Это о них, преклоняясь перед знатностью и богатством, говорит Фамусов:

Вот, например, у нас уж исстари ведется,

Что по отцу и сыну честь;

Будь плохенький, да если наберется

Душ тысячки две родовых,

Тот и жених[105].

Лермонтов зло смеется над этими новыми московскими Митрофанушками:

О женихи! о бедной Мосолов;

Как не вздохнуть, когда тебя ианду,

Педантика, из рода петушков,

Средь юных дев как будто бы в чаду; –

Хотя и держишься размеру слов,

Но ты согласен на свою беду,

Что лучше все не думав говорить,

Чем глупо думать, и глупей судить.

Невозможно установить, какого именно Мосолова имеет в виду Лермонтов. Их было много. Были Мосоловы и в Пензенской губернии, неподалеку от Тархан. Пензенские Мосоловы – родственники Арсеньевой, и она ездила к ним в гости с внуком.

Кроме Мосолова, в стихотворении «Булевар» упоминается еще два имени. Фамилия одного из старцев: Ч****. Нам не удалось выяснить, кого в данном случае имеет в виду Лермонтов. В другом случае он называет фамилию полностью. Сравнив московских красавиц с толпой комет, юноша-поэт прибавляет:

Но для чего кометами я вас

Назвал, глупец тупейший то поймет,

И сам Башуцкой объяснит тотчас. –

Башуцкий умел очень красно говорить. Он был известен своим умением объяснять самые невероятные вещи. Башуцкий – петербуржец, гвардейский офицер и светский литератор. Имя его было ненавистно передовой молодежи 30-х годов. Он принимал участие в подавлении восстания декабристов. На Сенатской площади, 14 декабря 1825 года, в качестве адъютанта Милорадовича Башуцкий присутствовал при ранении генерала и любил повсюду об этом рассказывать[106].

В своем стихотворении «Булевар», направленном против московского дворянского общества, Лермонтов пользуется случаем, чтобы задеть хорошо известного в Москве представителя петербургского света, человека, который не только был врагом казненных и сосланных декабристов, но и любил это подчеркивать.

Критикуя светское общество, состоящее из господ-дворян Мосоловых, Лермонтов противопоставляет ему русский народ.