Глава первая. Лермонтов в Москве 20-30-х годов

Глава первая. Лермонтов в Москве 20-30-х годов

Осенним днем 1827 года через Покровскую[4] заставу в Москву въезжал обоз. Впереди медленно двигалась большая старомодная карета. В ней сидела барыня в темном салопе и смуглый мальчик лет тринадцати. В углу кареты виднелось горбоносое лицо француза-гувернера с чахоточным румянцем на впалых щеках. Следом тянулось несколько телег с домашними пожитками, на которых разместилась дворня.

Женщина в карете была гвардии поручица Арсеньева. Она ехала в Москву из своего пензенского имения с внуком Михаилом Лермонтовым.

Обоз долго тащился по пустынным улицам, мало отличавшимся от улиц любого провинциального города средней полосы России – Пензы или даже Чембар. Но когда подъехали к Москве-реке, перед путешественниками открылась живая, яркая, величественная картина. Вдоль набережной и на мосту толпился народ, гремели экипажи, по реке сновали баркасы с высокими мачтами и разноцветными флагами, а на противоположном берегу, на горе, высился Кремль с древними зубчатыми стенами и стройными башнями.

Лермонтов ехал в Москву не в первый раз. Москва – его родина. Он родился в доме у Красных ворот[5]. Это было 13 лет назад, в 1814 году, в ночь со 2 на 3 октября[6]. Спустя несколько месяцев ребенка увезли в село Тарханы, где прошло детство поэта. Мальчика привозили в Москву, когда ему было пять лет. Москва тогда еще не успела оправиться от войны 1812 года. Рядом с ноеыми, только что отстроенными домами чернели остовы обгорелых зданий. Вдоль стен кремлевского Арсенала стояли отбитые у французов пушки.

Елизавета Алексеевна Арсеньева, бабушка и воспитательница Лермонтова, переселялась в Москву на жительство. Она везла внука учиться.

Приехав из Тархан в Москву тринадцатилетним подростком, Лермонтов уехал в Петербург восемнадцатилетним юношей. В Москве протекли годы отрочества и юности поэта.

Жизнь Лермонтова очень коротка. Он умер двадцати шести лет. Пять лет, проведенные в Москве, имели большой удельный вес в его недолгой жизни. Это были годы юношеского восприятия жизни, обостренной впечатлительности, напряженной мысли, – годы бурного роста.

Арсеньева поселилась на Сретенке, в Сергиевском переулке, у своих родных Мещериновых, а весной перебралась на Поварскую, где жила Екатерина Аркадьевна[7] Столыпина, жена ее покойного брата.

В 1829 году к Арсеньевой приехали из деревни родственники Шан-Гирей, и она перебралась в соседний дом, сняв квартиру попросторнее. Но и здесь она прожила недолго.

Весной 1830 года Елизавета Алексеевна переехала с Поварской на Малую Молчановку, в дом купчихи Черновой, у которой на Поварской жила Столыпина[8]. Владения Черновой были смежными. Они хотя и выходили на разные улицы, но соприкасались дворами.

Летом Арсеньева ездила гостить в подмосковную Столыпиных Середниково. Там собирались родные и знакомые.

Елизавета Алексеевна Арсеньева – урожденная Столыпина. Своей многочисленной родней она прочно связана со старой дворянской Москвой, нашедшей яркое воплощение в комедии Грибоедова «Горе от ума».

Алексей Емельянович Столыпин, отец Арсеньевой и прадед Лермонтова, создал себе громадное состояние винными откупами при Екатерине II. Все это богатство поглотила широкая праздная жизнь в Москве.

Друг и собутыльник Алексея Орлова, брата фаворита Екатерины, Алексей Емельянович Столыпин вместе с ним увлекался кулачными боями и разными другими потехами, но больше всего крепостным театром. Его дом в Знаменском переулке, близ Арбатской площади, был одним из центров фамусовской Москвы. Празднества и увеселения, балы, маскарады, театральные представления сменяли друг друга. Разорившись, Столыпин продал свою крепостную труппу в казну.

Район дворянской Москвы имел своеобразный характер. Тихие, поросшие зеленой травой улицы – Пречистенка, Остоженка, Поварская, Молчановка, Никитская – лежали в стороне от многолюдной торговой Москвы. Но в этих уютных с виду, утопающих в зелени домах было далеко не так мирно и спокойно, как казалось. Быт дворянских особняков строился на рабском труде. Каждая дворянская семья была окружена громадной крепостной дворней. На 14 тысяч дворян в Москве приходилось 53 тысячи слуг[9].

Фамусовская Москва жила своеобразным родовым бытом, в атмосфере сплетен и дрязг. Она представляла собой как бы одну громадную семью. Отношения внутри этой семьи были сложны и запутаны. При кастовой замкнутости дворянства выбор для браков был ограничен. В результате получалось, что почти все между собой находились в родстве. В таком родственном окружении жила на Поварской и Молчановке Арсеньева.

Время жизни Лермонтова в Москве – мрачные годы николаевской реакции после восстания декабристов. Во многих московских особняках оплакивали далеких изгнанников. Женщины тосковали по мужьям, братьям, сыновьям, томившимся в холодной Сибири. А в мезонинах и антресолях подрастало молодое поколение, разбуженное громом пушек на Сенатской площади, младшие братья декабристов.

* * *

Днем улицы района дворянской Москвы были пусты. В полдень можно было изредка встретить детей с гувернером, которые шли на бульвар. Позже случалиось увидеть большую тяжелую карету. Запряженная четверкой, с форейтором впереди и двумя лакеями на запятках, она медленно двигалась по безлюдной улице. Молодое лицо выглядывало из-под шляпки с цветами и газовыми лентами рядом со сморщенным лицом старухи в старомодном чепце. Из будки в конце улицы появлялся охранитель порядка – будочник – и отдавал честь проходящему офицеру.

Вечером улицы оживали. В парадных комнатах с высокими потолками и большими окнами зажигались люстры. В окнах мелькали бальные туалеты, фраки светских щеголей, блестящие мундиры военных, или проносилась в вихре мазурки причудливая толпа маскарадных масок.

Музыка стихала, гасли огни. Гости разъезжались, и улицы снова становились пустынны. Ночную тишину нарушал лай собаки да стук в доску караульщика.