ГЛАВА 5 Член губернского статистического комитета

ГЛАВА 5 Член губернского статистического комитета

1859 году владимирский губернатор Егор Сергеевич Тиличеев отправился по губернии с ревизией, захватив с собой редактора неофициальной части «Владимирских губернских ведомостей», секретаря статистического комитета, помощника правителя канцелярии Константина Никитича Тихонравова. Приехав во Мстёру, губернатор остановился у предводителя уездного вяз-никовского дворянства, помещика Ивана Александровича Протасьева, в Татарове.

Зашел у них разговор о Голышевых, вывеску на литографии которых начальник губернии только что видел, проезжая по Мстёре. Протасьев уважительно отозвался о молодом Голышеве:

— Самородок, талантлив, умен, работать умеет. Все за книгами ко мне бегает…

«Любопытно было бы посмотреть заведение», — подумал Тиличеев, но навестить крепостного крестьянина посчитал зазорным для себя и послал знакомиться с литографией Тихонравова.

Голышевы видели, как промчалась мимо их дома по тракту губернаторская пролетка, и захотелось Александру Кузьмичу заманить губернатора в литографию, а покорить его он решил своим Апокалипсисом.

— Сбегай к Протасьеву, пригласи губернатора, — велел он сыну. Но Иван засопротивлялся. В его памяти еще жили слова Тиличеева: «Дрянь, дрянь, дрянь!»

Вдруг Иван увидал, как, приплюснув к стеклу нос, в подвальное окно литографии заглядывает незнакомый человек. Иван уже привык к любопытствующим посетителям. Всяк, останавливающийся на мстёрском постоялом дворе Паниловых, фасонисто названном гостиницей «Париж», обязательно заглядывал к Голышевым, ибо Панилов, сам того не зная, делал им рекламу, оклеив стены нумеров голышевскими картинками. Путешественник непременно спрашивал: «Откуда такие, чай, из Москвы привозите?» А хозяин, поднимая тем самым и собственный авторитет, сообщал:

— Свой у нас издатель. Да какой! Мальчишка еще, токмо год, как в совершеннолетие вошел, а уж — хозяин. Хозяином-то, знамо, числится отец: отколь у малого, хоть и грамотного, деньги? Отец-от прижимист, ни за что свое не отдаст. Так хозяин-от — отец вроде, а в самом деле — сын, мальчишка, Ванька Голышев, большой мастер по части рисования и выдумок. Иноземные станки из Москвы привез, иностранные книжки читает. Сам на камне рисует, сам отпечатывает, девки наши, мстёрски, эти картинки раскрашивают.

Всех поражала эта сельская печатня, потому гостей было полно. Ивану льстило такое внимание, и в этот раз он заспешил навстречу заглядывающему в окно незнакомцу.

— Прошу прощения за беспокойство, — говорил, бросившись ему навстречу, широколицый, с высоким лбом, посетитель. — Я — помощник губернского правителя канцелярии, сопровождаю губернатора. Он остановился у помещика Протасьева, а я, прослышав о вас, непременно захотел познакомиться. Тихонравов Константин Никитич.

— Дорогим гостям завсегда рады, прошу вас, проходите, — вежливо раскланялся Иван, зовя гостя в дом.

Сначала Тихонравов оглядел книжный склад, потом литографию и долго рассматривал оттиски, развешанные по стенам печатни и стопами сложенные на полу.

Издавать картинки начал несовершеннолетний юноша, и это в значительной мере определило тематику: «Хищные волки, напавшие на проезжающих» с незатейливыми стихами:

Лихой ямщик на тройке мчался В степи пространной, снеговой, И колокольчик заливался Веселой песнью под дугой…

Много было былин и сказок о Бове Королевиче, Илье Муромце, Емеле-дураке — красном колпаке, об Иване-царевиче и сером волке, потом шли всякие диковинные животные, которых Иван начал печатать еще в литографии Ефимова.

От своих бывших московских хозяев Голышев позаимствовал многие сюжеты. У Лаврентьевой — картинку «Александр Великий — царь Македонский», у Абрамова —

«А ну-ка, Мишенька Иваныч», у Логинова — «Взятие Казани царем Иоанном Васильевичем Грозным в 1552 году». Царь на коне, в сопровождении большой свиты въезжал в покоренный город, где его встречали коленопреклоненные татары. Эта картинка легко раскупалась. «Въезд императора Александра II в Москву на коронацию», который Иван наблюдал лично, тоже издавался теперь в литографии Голышевых. Много они выпускали портретов царей, эти рисунки народ тоже любил.

А картинка «Панюшка и Сидорка осматривают Москву», вызвавшая у Тихонравова улыбку, напоминала Ивану о том времени, когда он, одиннадцатилетний крестьянский мальчишка, бродил по Кремлю, закидывая голову, чтобы получше рассмотреть Ивана Великого.

В центре картинки и стояла кремлевская колокольня Ивана Великого. Два подростка, в лаптях, полосатых штанах и рубахах до колен, вели потешный разговор об увиденных в Москве чудесах. Возле театра один другому говорил: «Гляди, Сидорка. Ето киятр, тут всяку комедь представляют, и гром загремит, и речка потечет, и горы, и леса появятся». А возле царь-пушки: «Гляди, Сидорка, эка пасть ненасытная, я чаю, как плюнет, так и деревни нашей мало».

Тихонравов посмеялся, сказал:

— Шутки, былины, сказки — это хорошо. Но побольше бы в народ нести стихов великих поэтов, таких, как Пушкин.

Потом Константин Никитич попросил Ивана сходить с ним в Богоявленский собор и был удивлен богатым внутренним убранством церкви, говорил о том, что они собираются печатать в «Губернских ведомостях» описания древних храмов и монастырей владимирского края.

Вернулись опять в литографию, потому что Иван захотел показать гостю прежние свои рисунки, в частности отлитографированный «Вид города Вязники» и вязников-ский Благовещенский монастырь.

— Вот это замечательно, — восхищался Тихонравов. — А как бы хорошо было, если б вы для нашего статистического комитета сняли вид суздальского Спасо-Евфимьевского монастыря. Мы собираемся «Труды» комитета выпускать, так вот для них. Слышали, в Суздале найдена могила князя Пожарского?

Иван слышал и даже читал об этой истории.

Князь Дмитрий Михайлович Пожарский, создавший вместе с нижегородцем Мининым в 1612 году народное ополчение, умер в 1642 году. И так случилось, что к девятнадцатому веку могила этого народного героя затерялась. По одной версии, он покоился в своем Суздальском поместье, по другой — в селе Пурех (Юрино) Балахнинского уезда, при церкви, оставшейся после устроенного им монастыря. А в Суздале шла молва, что тело князя Пожарского погребено в стенах Спасо-Евфимьевского монастыря. Говорили, что ранее была тут усыпальница, в которой похоронены многие Пожарские, суздальские уроженцы. Они делали в монастырь немалые вклады, а монахи берегли их могилы. Но потом род Пожарских кончился.

Когда и монастырское крепостное право было упразднено, вотчины у монастыря отобрали, монастырский архимандрит, в досаде, разобрал палатку над усыпальницей Пожарских, а камни употребил на выстилку при церкви рундуков.

В 1850 году путешествовали по России великие князья Николай и Михаил Николаевичи и в августе приехали в древний Суздаль. Осматривая знаменитую Спасо-Евфимь-евскую обитель, услышали они предание о том, что здесь якобы погребен князь Дмитрий Пожарский. Вернувшись в столицу, князья пожертвовали значительную сумму на сооружение приличного памятника спасителю Отечества. А министр внутренних дел, по их поручению, откомандировал в Суздаль знающего историю и археологию чиновника для производства местных исследований — графа Алексея Сергеевича Уварова. Говорили, что Уваров сам напросился в эту экспедицию. Он тогда уже серьезно занимался археологией, писал книги о своих находках. Во Владимирской же губернии было у него одно из имений.

Искал Уваров могилу Пожарского на совершенно ровной поверхности, заросшей бурьяном, руководствуясь древними рукописями. И докопался до фундамента усыпальницы Пожарских. Найдено было двадцать три гроба, среди них гроб Дмитрия Михайловича. Над могилой Пожарского поставили пока столбик с надписью.

И когда Тихонравов предложил Ивану Голышеву снять вид Спасо-Евфимьевского монастыря с могилой Пожарского, тот с радостью согласился и вскоре отправился в Суздаль.

Суздаль поразил Ивана своей красотой и древностью. Очарованный, слушал он обедню в Рождественском соборе и вечерню в соборе Спасо-Евфимьевского монастыря, с Удивительной алтарной стенописью.

У него глаза разбежались, хотелось рисовать и древние большие соборы, и ансамбль Лазаря и Антипия, и совсем маленькую Козьмодемьянскую церквушку. Даже в самом Спасо-Евфимьевском монастыре можно было сделать особые рисунки — и замечательно украшенной проездной башни, и небольшой надвратной церковки. Но для этого надо было поселиться в Суздале надолго, а он выбрался всего на три дня.

Набросав только заказанный вид Спасо-Евфимьевско-го монастыря с могилой Пожарского, Иван Голышев на обратном пути, проезжая через Владимир, решил воспользоваться приглашением Тихонравова, тот велел ему приходить к себе домой запросто.

Квартира Тихонравова ошеломила Ивана не менее Суздаля". Тесная, плотно заставленная шкафами с божественными и мирскими книгами и старинными рукописями, она напоминала библиотеку. Иван никогда еще не видел столько книг в частном доме, хотя у Сенькова и Протасье-ва было их немало.

Тихонравов приветил молодого художника, сделал надписи к его рисункам, подарил Ивану свое сочинение «Владимирский сборник».

— Постарайтесь, — уговаривал он Ивана, — зарисовать и другие местности и древние предметы.

Некоторое время спустя Иван Голышев получил письмо, подписанное губернатором и председателем губернского статистического комитета. В нем начальник губернии спрашивал, не желает ли Голышев принять звание почетного члена комитета, и если желает, то какую в комитет может пожертвовать сумму. Это озадачило Ивана. Оказывается, почетные звания зависят от вложенного капитала. Почетным членом статистического комитета стать хотелось, но средства были ограниченны. Потому Иван, изъявив благодарность губернатору, отвечал, что всякий рисовальный труд готов исполнить с усердием, о деньгах же не обмолвился. Отец и так ворчал, что Иван «безмездно» печатает картинки для статистического комитета.

Губернские и областные статистические комитеты кроме своей непосредственной деятельности занимались описанием губернии, ее городов, печатали этнографические статьи и статистические отчеты в «Губернских ведомостях», издавали «Памятные книжки» и даже монографии. Все это делалось под председательством губернаторов и членов комитета — непременных, действительных, почетных — и секретаря. Средства комитета складывались из пожертвований его членов. И оплачивалась, очень скудно, только должность секретаря комитета. Им во Владимире в течение почти тридцати лет был Константин Никитич Тихонравов. Увлеченный археолог, коллекционер старинных вещей, человек, влюбленный в свой край, он, являясь одновременно и редактором «Владимирских губернских ведомостей», сумел за короткое время сплотить вокруг газеты и комитета кружок местных краеведов, почти в каждом городе и большом селе завел нештатных корреспондентов.

До почетного члена статистического комитета, не имея достаточного капитала, Иван Голышев, стало быть, не дорос, но рисовальный его вклад в общественное дело способствовал тому, что 8 июня 1861 года он тайным голосованием единогласно был принят в действительные члены комитета, и это был первый в губернии случай избрания в статистический комитет крестьянина.

Вел это заседание сам губернатор Тиличеев. Он отметил заслуги Голышева перед комитетом, вручил ему диплом действительного члена и объявил благодарность от министра внутренних дел «за труды по званию члена-корреспондента статистического комитета».

Рядом с Иваном сидели вице-губернатор и владимирский голова, губернский предводитель дворянства и директор училищ всей губернии. И все они слушали речь о заслугах его, Ивана Голышева, малограмотного мстёрского парня, крепостного крестьянина. Душа Ивана ликовала.

В комитете Иван познакомился со своим земляком Владимиром Александровичем Борисовым из Шуи, их же Вязниковского уезда. Борисов захотел посмотреть голышевскую литографию, и теперь они вместе ехали во Мстёру.

— Не робей, молодой человек, — говорил Борисов, — и я тоже учился только у причетчика в приходской школе. Дедова библиотека — мое образование. Предки были не Дураки. Ты знаешь своих предков?

Голышев пожал плечами.

— Обязательно узнай. Мои еще при Петре I торговали в Сибири и на Украине/Потом возили хлеб из Моршанска в Москву. По отцу-то я из Нижнего Ландеха, слыхал, поди, про такое село в Гороховецком уезде, тоже вотчина графа Панина.

— Слыхивал.

— Вот-вот, Нижний Ландех. Им владел потом князь Черкасский, так мои откупились. Сперва офенями промышляли, а потом и в купцы выбились. Мать — тоже купецкая дочь, только уж шуйских купцов, Барановых. Да отец рано помер, нас у матери четверо осталось. Она и вернулась на родину, в Шую. Купила землю в деревне и завела бумажно-ткацкую фабрику, и я ей помогал, торговал бумажно-ситцевыми и холщовыми товарами. Только прогорели мы, и я уж много всего после испытал. Был приказчиком у одного купца, потом сам завел кирпичный заводишко, да в убыток он пошел. Теперь вот каменный заводишко у меня. Не густо, успевай только вертеться, но хоть семья по миру не скитается. Знаешь, как я к книжкам пристрастился? Нашел дома старинную краткую географию. Прочитал — в восторге от нее. Читал?

— Нет.

— Прочитай. Потом нашел в дедовой библиотеке шесть частей «Собрания путешествий» Циммермана — еще интереснее. Брат привез мне из Москвы «Пространную всеобщую географию» Княжева — и пошло-поехало. Читал?

— Эту читал.

— Вот с этих книг я и начал глотать книжки. «Московские ведомости» выписываешь? Непременно выпиши. Там много всего по истории Отечества печатается. Им в подражание и я начал писать. Потом у нас тут кружок купеческий образовался, из интересующихся историей. А практическими наставлениями я обязан историку и археологу Михаилу Яковлевичу Диеву-Нерехтскому, удивительный человек…

Новый знакомый нравился Голышеву. Прямодушен, начитан и примерно скромен. Иван встречал его статьи во «Владимирских губернских ведомостях», многие из них перепечатывали потом московские и петербурские газеты и журналы. Тихонравов называл его «единственным сотрудником».

Но более всего Ивана Голышева поразило, что этот шуйский мещанин был членом нескольких ученых обществ, имел всемилостивейшие награды и… за свою работу в губернском статистическом комитете получил звание личного почетного гражданина. «Вот бы и мне так!» — думалось Голышеву. Это звание освобождало от крепостной зависимости.

Литография Борисову понравилась. Он уговорил Ивана поехать к нему в Шую, посмотреть его коллекцию древних актов.

У Борисова Голышев уткнулся в книги, их было великое множество.

— Дед еще собирать начал, — говорил, улыбаясь и радуясь удивлению Ивана, Борисов. — А вот мой главный труд, — он взял с полки свою книжку «Описание города Шуи и его окрестностей, с приложением старинных актов, с двумя планами, видом Шуи и картою уезда». — Книжка в Москве издана. Эх, будь я сколько-нибудь правильно поучен, то и это дело шло бы у меня легче. Этот труд я преподнес государю-наследнику и получил за него вот этот перстень.

Перстень был бриллиантовый.

— Пиши такую же вот книгу — о Мстёре.

— А что? — засветились глаза у Ивана.

— Твоя Мстёра полюбопытней моей Шуи будет. Один собор Богоявления чего стоит. Вот смотри, тут поболе двухсот древних актов, XVI–XVII века. Это уже, брат, история. Не каждый их теперь и прочитать может.

— У меня тоже есть древний акт, я наизусть знаю: «Квитанция в отпуске девки Василисы Киреевой замуж в слободу Мстёру. По Указу ея императорского величества самодержицы всероссийской…

Дворцового города Ераполча из приказной избы во-лодимирского уезда дворцовой Ераполченской волости, боровской пятины деревни Круглиц девка Василиса Киреева дочь отпущена против челобитной отца ея богоданного Григория Данилова замуж Суздальскаго уезду вотчины тайного действительного советника князя Ивана Федоровича Ромодановского Богоявленской слободы за крестьянина его Андрея Федорова, и вывод за тое девку купочные три рубля в Ерополч в приказную избу приняты и в приход записаны. Стряпчей Семен Носов. Генваря девятого дня семьдесят второго года».

— Молодец! Этой бумаге теперь цены нет. В музеи такие листы собирают.

— У меня и еще есть, челобитные разные. — Где взял?

— У старинщиков.

— Правильно, собирай все акты про свою Мстёру. У меня вишь сколько старинных свитков. Тут и рукописные книги, и писцовые, и старопечатные. Писцовых книг у меня что-то около пятидесяти на разные поместья. Опиши все мстёрские обычаи, народные предания. Наблюдай и описывай все подряд: и сени с чуланом, и праздники, и присказки, поговорки разные…

Знакомство с Тихонравовым и Борисовым дало толчок качественно новому периоду жизни Ивана Голышева.

Этому способствовало и время. Шел 1861 год — год отмены крепостного права.