ГЛАВА XIV

ГЛАВА XIV

«Смерть на виселице и женитьба… во власти Судьбы», — писал Джордж Фаркер[50]. Переписка Байрона с Аннабеллой Милбэнк, «красавицей философом», была возобновлена. В их письмах речь шла о христианстве, Горации, Таците и других назидательных предметах, но тема брака пока не обсуждалась. Это «эпистолярное ухаживание» — чудо красноречия, жизненной правды и поразительного притворства. Он просит прощение за то, что слишком глубоко вторгается в ее жизненное пространство, покушаясь на ее время, не говоря уж о терпении; он превозносит ее добродетели, ее ум, ее нравственность и умоляет не составлять о нем дурного мнения. Со своей стороны она растаяла. Его поэзия, даже «Абидосская невеста», доставила ей больше удовольствия, чем красота Евклидовых теорем. Его сонная служанка миссис Мьюл могла бы предостеречь его от поспешности, но Байрон уверил себя, что влюблен в Аннабеллу, а она со своей стороны, хотя и пыталась подавить свои чувства, была влюблена в него с первого взгляда, как почти все женщины, которых он встречал. Ее первый многословный отказ, выдуманная другая привязанность, ее эмоциональный срыв при известии, что он собирается уехать за границу, — все указывало на тайные муки.

Он знакомился с другими кандидатками, которых предлагала Августа, полагавшая, что те, кто нравился ей, должны понравиться и ему. Одна из них, леди Ливсон-Гоуэр, имеет «душу», легко краснеет и вскоре получает прозвище «антилопа». Но она оказалась своенравной и несколько побаивалась Байрона. К огорчению Августы, она исчезла, когда ее бывший поклонник вновь появился и попросил ее руки.

Скорее от скуки, чем от страсти, когда они с Августой еще были в Ньюстеде, он послал Аннабелле довольно короткое письмо: «Те возражения, на которые Вы когда-то ссылались, непреодолимы или существуют какие-либо изменения в поведении, которые могли бы убрать их?» Августа считала это письмо «самым прелестным из возможных» — каковым оно не являлось. Согласно Августе, Байрон только и делал, что сидел на ступеньках в волнении, ожидая почты, которая принесет ответ Аннабеллы.

Несколько ранее садовник вломился в господские комнаты в крайнем волнении — он только что выкопал обручальное кольцо Кэтрин Байрон, которое она потеряла много лет назад. Байрон сказал, что, если Аннабелла даст согласие, она пойдет под венец с этим кольцом — едва ли уместным фамильным украшением, учитывая недолгое и несчастливое замужество Кэтрин.

Байрон, по рассказам Августы, «чуть не потерял сознание от волнения», когда читал письмо, в котором Аннабелла дала свое согласие. Аннабелла не скрывала свою радость и клялась, что отныне ее единственная цель в жизни — составить его счастье. Байрон не испытывал такой радости. В его беглом ответе на следующий день отмечалось, что их жизненные устремления очень близки, так как они не стремятся к светской жизни и оба полагаются прежде всего на интеллект, и что хотя он «грешил», но и был жертвою греховного поведения других, и оставался очень одинок.

Даже самый невнимательный наблюдатель может спросить, почему его не дожидалась карета, почему прошло почти два месяца, прежде чем Байрон отправился на север и преодолел три сотни миль до Сихема, чтобы повидать Аннабеллу и ее отца и мать, сэра Ральфа и леди Джудит, которых он надеялся назвать и своими родителями.

Сихэм был Богом забытой деревушкой с россыпью домишек и родовым особняком Милбэнков, прижавшимся к утесам, обращенным к неспокойному Северному морю. Аннабелла считала дни. Мама и папа тоже считали дни. Мама суетилась. Сэр Ральф подбирал вино к августейшему визиту. Однако поездке мешало великое множество «досадных случайностей и огорчительных происшествий», причем поэзия к этой задержке почти не имела отношения. Поверенный Байрона мистер Хэнсон и поверенный сэра Ральфа мистер Хоуэр должны были составить брачный договор. Им следовало решить немало вопросов, однако оба «законника» находились в противоположных концах Англии и никак не могли встретиться, неотложные дела не позволяли им отлучиться. Обсудить надлежало множество вещей, связанных с собственностью, ежегодным доходом, арендной платой от шахт сэра Ральфа и собственных шахт Байрона. Правда, Байрон, проявив осмотрительность, не упомянул, что его долги составляют 30 000 фунтов и что ему вновь угрожает продажа Ньюстедского аббатства из-за проблем с мистером Клафтоном.

Его отсрочки становятся для нее «слишком похожи на сон», и она сравнивает его поведение с промедлением Гамлета. Однако от Байрона все же приходили письма, и это ее поддерживало. Он вспоминает их первую встречу у леди Мельбурн, когда он выделил ее из круга других дам за красоту, манеры, невинность; она для него — «не обычное существо», а настоящее светило в мире ветреных и искусственных созданий, которые кружились в вальсе. Да, ей суждено стать «супругой его души», он принадлежит ей всем сердцем, она — его проводник, его философ, его друг. Аннабелла ездит в дом кузнеца, чтобы получать его письма и читать их подальше от пытливых взглядов матушки и слепой любви и заботливости отца. В домике кузнеца она находит покой и утешение, так как деревенские жители, не менее наблюдательные, чем специалисты по черепам, заметили, что «мисс» выглядела так, будто была замужем последние двадцать лет и пришла к заключению о высоких идеалах брачного счастья. Какая-то незнакомая женщина даже спросила ее, кто тот «славный парень», который увезет от них «милую голубушку».

Только «славный парень» все еще находился в Олбани, как он утверждал, в одиночестве, со своим птичьим хозяйством, ежеутренними встречами с тренером по боксу и позированием в албанском костюме для Томаса Филипса, портретиста; единственной женщиной в его окружении была миссис Мьюл.

Правда, он не упомянул о визитах мисс Элайзы Фрэнсис, еще одного предполагаемого автора, которая считала, что общение с Байроном вдохновит ее. Она оставила собственный рассказ об этих встречах: все было залито солнечным светом, только крысы сновали туда-сюда. Байрон поднялся ей навстречу из своего кресла и протянул к ней руки, когда она отважилась уточнить цвет его глаз. Потом она в ужасе отшатнулась и почти потеряла сознание, потому что Байрон обнял ее за талию, приподнял несколько маленьких прядей, которые выбились из-под шляпки, поцеловал ее и прижал к груди так крепко, что она испугалась.

Помолвка с Аннабеллой, вызвавшая большой интерес, была объявлена в дарэмской газете, потом опровергнута в «Морнинг кроникл» — Байрон был уверен, что это дело рук Каро, которая объявила, что, если Байрон женится, она купит пистолет и покончит с собой прямо на глазах у счастливых молодоженов. Однако она послала ему письмо, полное благословений, хотя Джону Меррею сказала, что Байрон никогда не свяжет себя с женщиной, которая регулярно посещает церковь и имеет плохую фигуру. Похоже, Аннабелла поглощала в больших количествах свиные отбивные и ячменные лепешки, которыми закармливал ее отец. Но Байрон не заметил никакого обжорства, так как видел ее всего дважды.

Полковник Ли, который, разумеется, не был настолько слеп, чтобы не заметить, с каким восхищением Августа смотрит на своего единокровного брата, закрывал на это глаза, потому что Байрон не раз брал его на поруки. Он открыл букмекерскую контору в Ньюмаркете и принимал ставки на то, состоится ли свадьба. Внутренне он был против этого, так как в случае брака Байрона Августа не будет его наследницей.

Терпение обитателей Сихэма подверглось серьезному испытанию. Лорд Уэнтуорт, дядя Аннабеллы, предполагаемой наследницей которого она считалась, специально прибыл из Лестершира, чтобы познакомиться со знаменитым женихом, но был вынужден ни с чем уехать обратно. Байрон заручился согласием Августы написать Аннабелле и «успокоить» ее в связи с его досадной задержкой в Лондоне. Аннабелле так понравилось содержание письма, что она убедила родителей пригласить и Августу, в надежде, что это подтолкнет Байрона покинуть столицу. Выразив величайшее сожаление, Августа отклонила приглашение: она была нянькой для малютки Медоры, гувернанткой для старшей дочери, а для двух средних детей — и тем и другим. Она писала, что надеется вскоре назвать Аннабеллу сестрой и уже любит ее как сестру.

Растущее отчаяние Аннабеллы проявлялось в ее письмах, в том числе в трепетности, с которой она передавала указания леди Джудит для путешествия Байрона на север: «После того, как Вы доберетесь до Боробриджа, ближайший путь к нам таков: Тирск, Тонтайн-инн, Стоктон, Касл-Иден, Сихэм», — она писала это, воображая, что Байрон уже в пути.

При мысли об их первой встрече она очень нервничала, однако была уверена, что они окажутся достойными восхищения философами с внешне холодными манерами, хотя и отнюдь не холодными внутри. Байрон тоже «трепетал» перед предстоящей встречей. Он сообщил, что возьмет с собой Флетчера, чтобы избавить их от поисков слуги. В Сикс-Майл-Боттоме, который он использовал как свою «гостиницу», его чувства приняли совсем другой оборот, и в письме к леди Мельбурн он признавался: «Я продвигаюсь очень медленно… Пробуду там не больше недели… Я в очень дурном настроении». Следующую ночь он провел в гостинице Уэнсфорда, неподалеку от Питерборо. В Сихэм приехал вечером 2 ноября, на два дня позже, чем его ожидали раздраженные родители и взволнованная невеста.

Аннабелла сохранила этот момент для последующих поколений:

Я сидела в своей комнате, когда послышался стук колес. Я потушила свечу и колебалась, что делать дальше. Мы встретились, когда в комнате никого не было. Он стоял в гостиной у камина. Он не пошел мне навстречу, только взял мою протянутую руку и поцеловал ее. Помолчав, он произнес низким голосом: «Как давно мы не виделись!»

Не в силах справиться с наплывом чувств, Аннабелла покинула комнату и пошла звать родителей.

Однако за обедом Байрон овладел собой, слушал дежурные шутки сэра Ральфа, в семье их называли «крючочками», про блох, лягушек, электричество и свиную лопатку. Леди Джудит отметила неуемное тщеславие Байрона — как он поигрывал своими золотыми часами, пока распространялся о театральной жизни; кроме того, она была потрясена тем, что он не сделал общепринятого при помолвке подарка — не преподнес невесте бриллиантового кольца.

Той ночью, рассказала миссис Клермонт, камеристка Аннабеллы и будущая врагиня Байрона, ее светлость плакала, когда она ее раздевала. Байрон писал леди Мельбурн, что чувства его невесты переливаются через край — сплошь возвышенные эмоции и угрызения совести; вдобавок она каждые три дня чувствует себя больной. У него были большие сомнения относительно того, какая семейная жизнь из всего этого получится, так как атмосфера была чрезвычайно серьезной, а это не сулило ничего хорошего для человека, чей девиз был «посмеивайся и давай смеяться другим». Но кости, как он выразился, были брошены, поверенные уже встретились, брачный договор в процессе подготовки, и теперь ни одна из сторон не могла отступить.

К тревоге Байрона, Аннабелла устроила ему сцену вполне в духе Каро, во время которой он побледнел и потерял сознание. Он намекнул на некую таинственную тень, омрачавшую его прошлое, ссылался на вред, который она нанесла первым своим отказом, за который теперь он взял реванш. Она, ощущая ужасные препятствия, решила разорвать помолвку. В этот-то момент Байрон и лишился чувств, а Аннабелла в ужасе опустилась перед ним на колени. Спустя каких-нибудь сорок лет она описала этот момент Гарриет Бичер-Стоу, потому что, хотя вся ее жизнь в пересказах, письмах и тщательных расследованиях была посвящена самооправданию, она хотела сказать миру, что Байрон все же любил ее. Ей хотелось скрыть свое унижение из-за того, что Байрон так легко обольстил ее.

По ее просьбе Байрон уехал раньше, чем намеревался: жизнь с ним под одной крышей, пока они еще не женаты, как оказалось, действует ей на нервы. В Боробридже он вновь обрел свою галантность. «Душа моя, мы вновь разлучены, потому что расстояние в одну милю столь же огорчительно, как и в тысячу миль», — пишет он, убаюкивая себя обманчивой надеждой, что, когда они поженятся, различия между ними улетучатся.