IV Арсенал, а не склад
IV Арсенал, а не склад
Но «Энциклопедия» была не только Книгой всех книг, не только зеркалом жизни, не только источником практических знаний и сведений. Она служила не только складским помещением, в котором ученые могли обозревать накопленные ими сокровища, а мастера механических искусств делиться своим опытом, но и осадной машиной — арсеналом с заготовленным для нападения на старый порядок оружием.
По старому порядку била уже статья «Власть» («Аutoritet politique»), напечатанная в первом томе и содержащая взгляды более радикальные и демократичные, чем вышедший десятью годами позже «Общественный договор» Жан Жака Руссо.
Дидро писал в ней: «Правление, которое наследуется от предков, не более как частное благо, оно никогда не будет восхищать народ… Государство принадлежит принцу, но и принц принадлежит государству, потому что оно выбрало его для себя, пригласив от имени народа управлять делами, и он со своей стороны обязался подчиняться соответствующим законам. Тот, кто носит корону, легко может ее снять, если захочет, но не может водрузить ее на голову другого без согласия народа, который водрузил ее на его собственную голову. Правление, корона и власть существуют, только если их признала главная часть нации. Руководители общества-государства не более чем члены этого общества, подданные этого государства…»
«Скипетр Людовика XV по наследству перейдет к его старшему сыну. Это не более как возможность, которой не будет сопротивляться ни нация, потому что это условие договора, ни сам отец наследника престола по той же причине…»
Очевидно, для смягчения цензуры идет успокоительное заверение. «Если это произойдет во Франции, это будет большим несчастьем, старшая ветвь царствующей фамилии будет истреблена для младших отпрысков, и скипетр и корона вернутся к нации…»
И все равно статья о власти заставила тех, кто не мог не стать противниками «Энциклопедии» — иезуитов, содрогнуться. Тот же аббат Бертье, который недавно расточал комплименты «Проспекту», теперь вооружился тройными очками, вчитываясь не только в первые статьи тома, но и в «Предварительное рассуждение». Он разразился длиннейшей статьей, полной нападок на сенсуализм, который усмотрел в «Рассуждении». Проэкзаменовал статьи первого тома и обнаружил, что религия не окружена в них должным почтением.
Редакторы «Энциклопедии» тем самым были призваны к осторожности, атака «Журналь де Треву» вынуждала их еще больше заботиться о маскировке своих взрывчатых взглядов.
Жан Франсуа Бое, епископ Морена, воспитатель дофина, член Французской академии, член Академии надписей, директор духовных учреждений, бенефиций и прочая, и прочая, и прочая, отправился к своему сыну Мальзербу, недавно назначенному директором управления книжной торговли.
Едва выйдя из кареты, Бое заявил Мальзербу, что цензоры, предложенные покровителем «Энциклопедии» Дагессо, были обмануты. Им показали статьи по медицине, физике и другим наукам, а статьи, в которых не мог не быть обнаружен криминал, — по теологии— от них скрыли.
Надо сказать, что «Энциклопедия» была первым делом, которым пришлось заняться новому директору книжной торговли, и этот визит был первым препятствием на пути великого труда, которое Мальзерб помог устранить. Все его симпатии, взгляды, убеждения были на стороне новых идей и их проповедников — энциклопедистов.
Историческая правота Дидро и его единомышленников подтверждалась тем, что и в лагере врагов у них нашлись друзья. Одним из этих друзей был Мальзерб.
Директор книжной торговли ответил своему отцу, что у редакторов «Энциклопедии», несомненно, были ошибки, заслуживающие осуждения, — мог ли он ответить иначе? — и предложил ему, как директору духовных учреждений, назвать цензоров, через которых должны пройти все статьи по теологии. Бое назвал аббатов Коссуля, Тампонье и Миле и, удовлетворенный, уехал. Делом Мальзерба было провести второй том через горнило духовной цензуры.
Он провел его, и второй том вышел из-под пресса цензуры в самом начале 1752 года не только лучше, основательнее подготовленным, чем первый, но и более радикальным и заставил противников энциклопедистов еще больше насторожиться и перейти в прямое наступление.
Повод для этого нашелся. Некий аббат де Прад, один из ученых богословов, деятельно сотрудничавших в «Энциклопедии», автор статьи «Достоверность»,
18 ноября 1751 года представил в Сорбонну тезисы своей докторской диссертации «Иерусалим небесный» по-французски и по-латыни. По решению синдика университета защита должна была состояться 27 января 1752 года на богословском факультете; присудить аббату степень доктора теологических наук должны были восемьдесят два голоса против пятидесяти четырех, а двумя днями позже их решение должно было быть утверждено архиепископом парижским. Но разразился грандиозный скандал. Официальный диспут превратился в сражение, парламент приговорил диссертацию к сожжению. Парижский архиепископ под влиянием насевших на него иезуитов разразился «пасторским посланием», расцвеченным духовным красноречием, где метал громы и молнии против своего подчиненного, осуждая его за еретические мысли, проливая слезы мнимой скорби, в которую он якобы впал, и глухо намекал на какие-то книги, сеющие неверие и заблуждения.
Еще дальше, чем глава парижского духовенства, пошел янсенист, епископ Окзеррский. Этот в своем послании прямо выступил против «Энциклопедии» и заодно задел Монтескье и Бюффона.
Казалось бы, какое отношение имели «Энциклопедия», Монтескье и Бюффон к богословской диссертации! Имели. И не только в представлении иезуитов, янсенистов и прочих противников энциклопедистов.
Аббат де Прад изучал теологию в семинарии святого Сульпиция, той самой, куда якобы собирался поступить Дидро. Это не помешало де Праду подпасть под влияние английских сенсуалистов и их французских продолжателей.
Стремился ли он к опровержению религии или употребленные им сравнения и доказательства имели целью всего лишь удостоверить истинность книг Нового завета и подкрепить их библейскими преданиями? Кто знает! Но рациональное объяснение чудес, данное им, было очень дурно встречено богословским факультетом Парижского университета. Де Прад позволил себе сравнивать чудесные исцеления, описанные в евангелии, с чудесами Эскулапа. Так или иначе, эти сравнения и аргументы, а еще больше — высказанные де Прадом мысли об естественном состоянии общества и то, что он, следуя Локку, отрицал врожденные идеи, отдавало духом «Энциклопедии» и не могло не привести диссертацию на костер, а ее автора в ряды записных безбожников.
Если бы на этом кончилось! Мракобесы — иезуиты и янсенисты, как можно убедиться из послания епископа Окзеррского, метили в мишень гораздо более значительную, чем де Прад и его диссертация. В авторстве злополучного сочинения обвинили Дидро. А тут уже было рукой подать до требования запретить «Энциклопедию». Посыпалась серия новых доносов на Дидро, они не уступали тем, которые привели его в Венсеннский замок. Дидро забрасывали грязью в пасквилях.
Появился даже пасквиль-эстамп.
На нем дата — 1752. Из тучи выходит рука монаха в широкой манжете, его кулак, вооруженный орденской лентой святого Франциска, разит коленопреклоненного человека с пером в руке, до смерти напуганного. Рядом с ним на земле распластана большая книга, открытая на странице, где написано «Христианство». По этим признакам можно узнать в человеке Дидро. Поодаль две другие фигуры, одна из них — аббат де Прад.
Старания мракобесов увенчались успехом. Едва успел выйти в свет второй том «Энциклопедии», как 7 февраля 1752 года королевский совет запретил оба вышедших тома.
«Его величество, — говорилось в решении совета, — признал, что в этих двух томах есть много положений, стремящихся уничтожить королевскую власть, укрепить дух независимости и возмущения и своими темными и двусмысленными выражениями заложить основы заблуждений, порчи нравов и неверия».
Иллюстрация к разделу «Энциклопедии» — «Астрономия»,
Де Прад бежал в Голландию. Потом Даламбер рекомендовал его Вольтеру, жившему в то время в Берлине. Фридрих II был в отлучке, и до его возвращения Вольтер оказывал беглецу покровительство. Вернувшись в свою столицу, король продолжил начатое Вольтером и назначил де Прада чтецом при своей особе. Аббат, впрочем, оказался не созданным для роли мученика и борца, он отрекся от своих «еретических» взглядов и получил бенефицию. Показал он себя и неблагодарным по отношению к своему царственному покровителю, выдал своим соотечественникам какие-то военные тайны Фридриха II и был за это заключен в тюрьму.
Все это не имело уже никакого отношения к борьбе вокруг его диссертации, которая продолжалась во Франции. Огонек разжег большой пожар. Подписавшись именем беглеца, Дидро пустился в полемику с епископом Окзеррским. Он выступил не только в защиту диссертации, но и в защиту разума, правды, справедливости, свободы. И его доказательства до сих пор не потеряли своей силы, так как внешняя модернизация церкви — пишущие машинки, телевидение, футбол — мало что изменила в ее сущности и в методах, ею применяемых в борьбе с противниками. Любви к ближнему у современных сановников церкви вряд ли больше, чем у епископа Окзеррского.
Дидро писал ему: «Я не знаю ничего более непристойного и более оскорбительного для религии, чем эта туманная декламация теологов против разума. Слушая их, можно подумать, что люди должны вступать в лоно христианства, как стадо рогатого скота входит в свое стойло, и что, вступая в вашу веру или оставаясь в ней, нам надлежит отречься от здравого смысла».
В заключение Дидро заставил де Прада, от имени которого выступил, обвинить янсенистского пастыря в постигших верующих смутах, явившихся следствием раздоров между янсенистами и иезуитами.
«Если достоверность чудес была ниспровергнута, этому виной отвратительная достоверность ваших конвульсий; если достоверность существования мучеников, за веру уничтожена, этому виной глупая отвага, с которой ваши фанатики шли навстречу угнетениям. Если духовенство, алтари и самая вера покрыты позором, этому виной ваши нападки на первосвященников, епископов, всю церковную иерархию. Если презрение стало уделом папы, епископов, духовенства, простых верующих, всей церкви с ее мистериями, таинствами, храмами и церемониями — все это дело ваших рук».
Дидро от имени аббата де Прада забивал клин между янсенистами и их противниками-иезуитами и господствующей церковью. Он нанес тяжелый удар янсенистам. Но это не улучшило положения «Энциклопедии». За запрещением двух первых томов последовало распоряжение о передаче издания иезуитам, которые на этом настаивали.
Можно себе представить, с какой радостью схватились иезуиты за рукописи и корректуры «Энциклопедии». Но их ожидания были обмануты. Они ничего не могли поделать с материалами, поступившими в их распоряжение. По меткому определению Гримма, им забыли передать голову и гений Дидро, то есть ключ к статьям, которых они не могли расшифровать. Не менее суров к иезуитам был и либеральный вельможа, маркиз Даржансон. «Никто не сомневался, — вспоминает он, — что иезуиты не продолжат дела так, чтобы удовлетворить подписчиков».
По словам историка «Энциклопедии» Барбье, правительство не без некоторой доли смущения было вынуждено предложить Дидро и Даламберу продолжить издание. Правда, это произошло только осенью 1753 года. Но осадная машина была снова приведена в действие значительно раньше, несмотря на то, что декрет еще висел над головами редакторов. И на этот раз не обошлось без помощи Мальзерба. Он спрятал бумаги, которые должен был конфисковать. Портфель Дидро теперь снова вернулся к владельцу. Под плохо прилаженным париком, над жабо, усыпанным табаком, улыбалось доброе лицо Мальзерба.
Но он был французом, а во Франции очень сильно уважение к законам. Поэтому, не ограничившись помощью нелегальной, директор управления книжной торговли постарался дать и легальное разрешение на продолжение издания «Энциклопедии» с прежними редакторами.
Для этого мало было влияния и доброй воли его одного. Понадобилась еще и помощь вельмож и маркизы де Помпадур, которая благоволила к Вольтеру, Монтескье, Даламберу, а точнее — с ними заигрывала, показывая свое свободомыслие.
Пока шли все эти хлопоты, Дидро было не по себе. И все равно он не хотел, как ему уже тогда советовал Вольтер, перенести издание «Энциклопедии» в Берлин. И когда запрещение еще не было отменено и даже до того, как Мальзерб вернул ему бумаги, Дидро верил, что поворот не может не произойти. Успех первых двух томов, рост числа подписчиков, достигшего двух тысяч — число по тем временам астрономическое, потом оно удвоилось, — поддерживали в нем эту уверенность. Кроме того, уроженец Шампани, он был прирожденным оптимистом.
Наконец все словно бы наладилось. Даже Бое вынужден был предать забвению оскорбления, нанесенные «Энциклопедией» религии.
Однако от пристального наблюдения цензуры «Энциклопедию» не освободили. Напротив, было решено, что цензоры должны визировать не только рукописи, но и оттиски статей.
И при подготовке третьего тома осторожность Даламбера чуть ли не целых шесть месяцев сопротивлялась энтузиазму Дидро.
К этому тому Даламбер написал предисловие. Оно начиналось так: «Что могла бы еще выдумать злоба против двух литераторов, которые давно путем размышлений дошли до того, что не страшатся ни несправедливости, ни бедности, и научились после долгого и печального опыта хотя не презирать людей, но не доверять им… благоразумно их избегать?!.
После того как настоящий труд служил бурным и тяжелым занятием самой дорогой поры нашей жизни, может быть, он станет отрадой наших последних лет? Когда не будет на свете ни нас, ни наших врагов, да послужит он долговечным свидетельством добрых намерений со стороны одних и несправедливости со стороны других…»
Дальше он напоминает содержание одной из басен Бонплини:
«Некоему путешественнику очень докучали своим щебетанием кузнечики. Он вздумал перебить их всех до одного, но был застигнут из-за этого наступлением ночи и сбился с дороги. Если бы он спокойно продолжал свой путь, кузнечики сами бы перемерли к концу недели».
Вывод применительно к противникам «Энциклопедии», если сопоставить изложение басни с тем, что написано выше, ясен. Противникам Дидро и Даламбера следовало бы оставить их в покое. Если допустить, что «Энциклопедия» не приносит пользы, время это покажет.
А Дидро тем не менее говаривал впоследствии, что эта вынужденная остановка «далеко не повредила делу, способствовав даже его усовершенствованию».
В самом деле, третий том был еще богаче и серьезнее двух первых. В нем появились новые отделы: юриспруденция, которую вели Буше, Даржи, химия, фармакология, медицина, где сотрудничали Венден-младший и Гольбах.
И дальше, невзирая на все препятствия, каждый год выходило по тому.
А препятствия возникали, как грибы после дождя.
В четвертом томе цензуре не понравилась статья «Constitution uniguntum». Дидро вынужден был обратиться за заступничеством к Мальзербу. 11 июля 1764 года он отправил этому другу среди врагов письмо, жалуясь на цензора, разразившегося целой диссертацией против статьи:
«Поскольку статья выдержала экзамен у богословов, назначенных мосье шателе (министром юстиции. — А. А.), я убежден, что она не содержит ничего направленного против законов Церкви и Государства. Иначе было бы неосторожно и мало уместно помещать в «Энциклопедии» трактат, посвященный предмету столь важному и деликатному…»
Дидро просит Мальзерба внимательно прочитать в четвертом томе эту статью и убедиться, что в ней нет ничего не соответствующего программе всеобщего словаря.
«Constitution uniguntum» называлась булла папы Клемента XI, изданная против еретиков 8 сентября 1713 года. В статье же отношение к еретикам было иным. Четвертый том тем не менее в свет вышел, а за ним и пятый, и шестой, и седьмой.
«Энциклопедия» пользовалась все большим и большим успехом. Росло число подписчиков, особенно между 52-м и 57-м годами. К четвертому тому их уже было три тысячи, к седьмому — четыре.
Росло и число томов. Первоначально — мы знаем — было обещано всего восемь томов текста. Но седьмой том, вышедший в 1757-м, закончился буквой «§», а сколько их еще осталось во французском алфавите!
Мы уже знаем, как приходилось ухищряться редакторам, на какие они должны были идти уступки, чтобы издание снова не закрыли. Даламбер 13 декабря 1756 года писал Вольтеру: «Дидро не всегда волен не принять или переделать доставленную ему статью». И примерно то же писал он раньше, в апреле того же года.
В письме своему старшему другу 21 июня 1757 года он дает еще более пространное объяснение того, что у них «встречаются слабые статьи по части богословия и метафизики».
«Но вы и сами, — пишет он, — не сделали бы их лучше, если бы вашими цензорами были богословы…»
Затем следует очень важное признание, проливающее свет на ухищрения, к которым прибегали редакторы: «Есть другие статьи, менее бросающиеся в глаза, в них все исправлено как следует. Время научит людей отличать то, что мы думали, от того, что мы говорили».
Дидро на страницах самой «Энциклопедии» в статье «Энциклопедия» объяснял подписчикам приемы маскировки. «Во всех тех случаях, — писал он, — когда какой-нибудь национальный предрассудок кажется заслуживающим уважения, соответствующая статья должна отзываться о нем почтительно и излагать все, что в нем есть привлекательного и правдоподобного».
Однако за этим следовал призыв, хотя и замаскированный, но достаточно прозрачный, к уничтожению старого порядка: «Но глиняное здание должно быть разрушено, а ни на что не годная куча мусора должна быть развеяна по ветру в таких статьях, в которых противоречащие предрассудкам истины имеют в основе солидные принципы. Такой способ выводить людей из заблуждения быстро действует на умы хорошего закала, а на всякие другие умы тоже действует без вредных последствий, незаметно и без шума».
Один из младших энциклопедистов, Кондорсе, писал впоследствии, что, если им и приходилось лицемерить, ответственность за этот позор лежала не на писателях, которым приходилось выбирать между таким образом действий и поддержанием застоя молчанием. И самое главное, справедливо замечал Кондорсе, покрывало, наброшенное, по сути дела, не авторами и редакторами, а властями, ничего не утаивало. Каждый читатель узнавал настоящие мнения писателей из колких фраз, ловких сопоставлений, прозрачных намеков и двусмысленных похвал.
Если реакция не могла добиться нового запрета, она действовала зловредными слухами, клеветническими статьями, которые должны были всячески компрометировать энциклопедистов эпиграммами, памфлетами, пасквилями.
«Энциклопедию» сравнивали с финансовой реформой Лоу, ставшей нарицательным именем беспочвенной авантюры, — попытки выпуском бумажных денег спасти Францию от разорения.
В одной из инспирированных иезуитами эпиграмм на энциклопедиста говорилось:
«Я хороший энциклопедист,
Я знаю зло и добро,
Я следую Дидро,
Я являюсь всем, и я не верю ни во что».
Самый большой шум разгорелся вокруг комедии-пасквиля Палиссо. В третьем акте автор объявлял, что сейчас появится гражданин Женевы. Затем тот вползал на четвереньках — имелся в виду Руссо. Так высмеивалось естественное состояние человека, к которому призывал философ.
Был выведен в этом пасквиле под именем Диртодиуса и Дидро. Автор третировал его нисколько не меньше, чем Руссо, вложив в уста этого персонажа пропаганду антипатриотических чувств. Не обошел автор и Вольтера и других философов. Первое представление комедии произвело огромный эффект. Вышло двадцать брошюр «за» и «против» пьесы. Среди противников ее главными были Морелле и Вольтер. Последний выступил под псевдонимом Мордсте и жестоко расправился с пасквилянтом, нанеся ему не менее жестокую рану, чем тот нанес энциклопедистам.
Когда через несколько лет комедию Палиссо попробовали возобновить, публика была уже так воспитана в духе энциклопедистов и симпатии и антипатии ее так определились, что появление актера, изображавшего Руссо, на четвереньках было встречено свистом, и актеру пришлось встать на ноги.
Но это было потом, а пока чем большее число подписчиков привлекала «Энциклопедия», чем больше была ее популярность, тем больше распалялись изуверы. Не было той клеветы, которую они сочли бы для себя слишком низкой или нелепой.
Впрочем, не во всем они были неправы. Так, утверждая, что Дидро, Даламбер, Вольтер, Руссо и Бюффон организовали союз писателей с сознательным намерением нарушить общественное спокойствие и ниспровергнуть существующий порядок, они отклонялись от истины, пожалуй, только в перечне имен — не были названы Гольбах, Гельвеций, Гримм. Указывая на группу литераторов, как на зачинщиков настоящего заговора, создателей тайного общества, противники тоже не слишком заблуждались. Даже то, что они именовали общество литераторов, выпускавших «Энциклопедию», шайкой разбойников, хотя и было грубой бранью, заключало в себе зерно правды, потому что «разбойники эти», по словам авторов памфлетов и слухов, виновны были не в чем ином, как в распространении пагубных идей, а идеи Дидро и его единомышленников и в самом деле были пагубны для старого порядка и религии.
Однако, поднимая против себя тучи эпиграмм, стишков, листков и брошюр вроде «Размышлений францисканца», «Маленьких писем о больших философах», «Энциклопедия» парировала эти удары очередными «залпами». В пятом томе таким залпом была статья Дидро об естественном праве, в шестом — статья Дейлера о фанатизме.
Но еще более серьезное, решающее сражение связано с выходом в 1757 году седьмого тома.
Недовольство реакции было вызвано и статьями Дидро о греческих философах. Ортодоксы католической церкви не одобряли этих язычников. Но главной мишенью в этом томе оказалась статья Даламбера под невиннейшим названием «Женева».
Вот история статьи. Даламбер незадолго до того побывал в гостях у Вольтера в Фернее, а оттуда несколько раз ездил в близлежащую Женеву. В знаменитом швейцарском городе он познакомился с протестантскими пасторами и нашел, что отличия их религии от католичества: неверие в божественность спасителя, в таинства и вечные мучения — сочетаются с достойной удивления простотой, нравственной чистотой и терпимостью.
Он написал об этом в статье «Женева», и в каждой фразе его похвал женевским пасторам проглядывало порицание жестокосердия, мракобесия, нетерпимости французского духовенства и неприязнь к ним.
Это противопоставление, это осуждение касалось в равной мере иезуитов и янсенистов, сановников церкви и ее рядовых служителей, ветреных аббатов и распутных прелатов, маскирующихся ханжеством. Могли ли они все не быть затронуты за живое, прочтя в статье Даламбера, что женевские пасторы нравственны на деле, а не на словах, не проводят жизнь в яростных спорах друг с другом о том, чего даже нельзя объяснить, и не обращаются в суд с непристойными и вздорными обвинениями друг против друга? Это задевало французских церковников нисколько не меньше, чем то, что Даламбер одобрял принадлежность женевских пасторов к социанству, то есть отрицанию тройничности бога, а отсюда было уже рукой подать и до деизма.
Не меньшим криминалом было восхваление автором женевской консистории за то, что она не выходит за пределы своих прямых обязанностей и первая подает пример покорности судьям и законам. Конечно же, он метил этой похвалой в парижское духовенство, постоянно вмешивавшееся в мирские дела, и в парижский парламент, терпящий это положение вещей.
Удар достиг цели и должен был быть отражен.
А какой взрыв негодования католических ханжей вызвало следующее рассуждение: «Ад, составляющий один из главных пунктов в наших верованиях, перестал быть таковым и для многих женевских пасторов; по их мнению, люди оскорбили бы божество, допустив, что высшее существо, полное справедливости и благости, способно наказывать нас за наши прегрешения вечными мучениями; они стараются объяснить, насколько это возможно, согласно со здравым смыслом, те места священного писания, которые противоречат их мнениям и утверждают, что не должно в священных книгах принимать в буквальном смысле то, что оскорбляет человеческие чувства и рассудок». Это было прямым выпадом против нетерпимости католического духовенства и прямой проповедью терпимости.
Удар Даламбера и в этом рассуждении попадал не в бровь, а в глаз.
Вольтер с восторгом принял эту статью, много раз ее перечитывал. Он написал Даламберу 24 мая 1757 года, что «здешний мир — это настоящий ад». Это земное толкование ада, содержащееся в статье, было понято апостолами нетерпимости.
У них были все основания ополчиться на статью. Еще бы! Ведь через пять лет возникло громкое дело Каласа, крестьянина-протестанта, ложно обвиненного в убийстве сына, якобы решившего перейти в католичество и убитого приверженцами ортодоксальной религии. В это дело вмешался Вольтер, а Дидро одобрял выступление своего учителя.
На статью ополчились не только противники «Энциклопедии». Сами женевские пасторы были недовольны тем, что Даламбер причислил их к социанству.
Даже среди энциклопедистов нашлись противники статьи. Гримм считал, что она неуместная и слишком смелая.
Из-за книги Гельвеция «Об уме» все силы реакции ополчились не только на него, но на весь лагерь энциклопедистов. В первую очередь ополчились на Дидро. Его, хотя и без всяких доказательств, обвинили в соавторстве, а «Энциклопедию» запретили, хотя Гельвеций в ней почти не сотрудничал.
Можно себе представить, как трудно пришлось Дидро. Затишье, которым он хотел воспользоваться для издания своей драмы «Отец семейства», было нарушено. Какое там затишье?! В 1758-м Дидро выпускает брошюру с объяснением причин задержки издания «Энциклопедии». Он категорически отрицает существование организованного сообщества философов. Отрицает их регулярные встречи и тем паче вокруг издания «Энциклопедии». Ему не верят, имея к тому, прямо скажем, все основания. Враги просвещения единодушно твердят об организации «злонамеренных ниспровергателей основ, проповедников материализма».
Именно это утверждал и королевский прокурор Омер Жюли де Флери в январе 1759-го, громя «Энциклопедию» вместе с книгой Гельвеция. Трактат «Об уме» он аттестовал как извлечение из «Энциклопедии», а «Энциклопедию» назвал «позором для нации» ввиду ее нечестивых принципов и ущерба, который она наносит нравственности и религии.
Суд поручил десяти комиссарам рассмотреть все семь томов, а пока запретил их распространение.
Любопытно, что рецензия Дидро на этот трактат, написанная, очевидно, в 1758 году, не только лишена столь присущего Дидро энтузиазма, но, напротив, отличается столь несвойственными ему двойственностью и недоговоренностью. Критика его направлена главным образом на стиль книги, ее структуру, приемы авторской аргументации, а не на выводы или исходные положения. Конечно же, это тактические приемы. Хотя нигде в рецензии книга прямо не одобряется, но Дидро нигде от нее и не отмежевывается.
И вместе с тем за подцензурной эквилибристикой — а ее было столько, что трудно понять, почему рецензия не была напечатана, — содержались и подлинные расхождения. Многое в книге Гельвеция действительно не вызывало сочувствия Дидро — человека, философа, писателя.
Между тем после выступления королевского прокурора события развернулись быстрее, чем можно было ожидать. Новые цензоры не успели еще рассмотреть крамольные книги, а следовательно, и суд не успел вынести своего решения, как в дело вмешался Государственный совет и в марте 1759 года отменил привилегию на издание «Энциклопедии», запретил продажу выпущенных томов и издание последующих под страхом строгого наказания. И тогда и потом в ходу были различные версии, по-своему объяснявшие эту незаконную акцию. Несомненно одно: она была связана с новым правительственным кризисом.
Но, так или иначе, действие осадной машины захотели навсегда остановить. Перед «Энциклопедией» возникли новые, — еще более серьезные, чем прежде, препятствия. И кто знает, было бы завершено издание, если бы не редчайшее мужество Дидро, поддержанное далеко не всеми его товарищами?!
Но об этом речь впереди. Пока познакомимся с тем, что делал Дидро в «Энциклопедии» как автор.