Глава XXVII. РЕАЛИЗМ В СТУДИИ ИМ. ГОРЬКОГО

Глава XXVII. РЕАЛИЗМ В СТУДИИ ИМ. ГОРЬКОГО

При записи музыкальных произведений в студии инструменталисты обычно работают в следующей последовательности:

1) ударные;

2) бас-гитара;

3) всевозможные ритм-гитары и клавишные;

4) солирующие инструменты;

5)основной вокал и вторые голоса.

Мы не изобретали велосипеда: запись начал наш барабанщик Андрей Сараев. В большом зале при тон-студии киностудии им. Горького он целый день выставлял барабаны и дотошно отстраивал звук, а со следующего дня начал методично, одну за другой, записывать песни. Я уже говорил, что Андрей постоянно интересуется новинками современного саунда и старается расширять свой технический арсенал. Кроме того, у него ровный и покладистый характер – поэтому никаких претензий к нему ни у кого не возникало – ни по профессиональным вопросам, ни в области человеческих отношений. За несколько смен (единица студийного времени, обычно – 8 часов) он оперативно закончил свою работу. Вообще, барабанщику можно позавидовать в том смысле, что он раньше других членов группы освобождается от записи. После этого ему остается лишь волноваться и давать советы.

Вторым вступил в битву «Сергей Анатолич Третьяков – бас» (так гордо он называет себя сам). Перед этим мы с ним привезли на моем стареньком «жигуленке» басовую колонку, взятую на неделю у бывшего крематорского саксофониста Сашки Куницына.

Третьяков «отбомбился» достаточно быстро. Правда до этого он «запорол» один день записи, как всегда что-то перепутав. Но, в принципе, басовые партии отрабатываются досконально заранее, никакая импровизация в студии недопустима, так что исполнить их чисто (без ошибок) – дело техники басиста.

С гитарой, а точнее с гитарами, все обстоит иначе. В группах без клавишных им отводится большая роль в аккомпанементе, кроме того гитара часто солирует. Поэтому от квалификации гитариста и его умения работать в студии – когда можно записать сразу несколько дорожек – зависит многое, если не сказать ВСЕ. Андрей Мурашов обладает именно необходимым для студийной работы мышлением. В таких случаях результаты работы сильно поднимают настроение всех участников процесса. Никогда не забуду первый мой с Мурашовым альбом «Для Умного Достаточно». Почти все песни с него мы до этого играли на живых концертах, и его игра меня вполне устраивала. Но на запись он явился с какими-то здоровенными листами, где была досконально расписана вся его партитура по отдельным каналам. Когда я спросил у него, сколько же дорожек ему понадобится для гитары, он огорошил меня заявлением, что в некоторых песнях таковых ему будет необходимо восемь. Я просто не мог себе представить, что же возможно зафиксировать на стольких трэках. Но, как только он начал их прописывать, будущая картинка прояснилась. Я сидел и старался не засмеяться от радости. Такой выверенный и совершенный вид приобретали композиции альбома.

Похоже, на этот раз нечто подобное происходило с Арменом. Он пытался не подавать вида, но все его эмоции легко читались на его лице…

Запись всегда занимает много времени, и совмещать ее с гастролями непросто. С другой стороны, во время записи тоже нужно на что-то существовать. Мы решили подойти к этому вопросу по-новому. В столице сосредоточено огромное количество всевозможных учебных заведений: техникумов, институтов и академий, чьи студенты являются основными потребителями отечественной рок-музыки, в частности «Крематория». Я подгадал, чтобы все наши возможности в этой области сконцентрировались именно на сроки записи. Таким образом, у нас сложился московский мини-тур.

30 октября мы играли в МАрхИ (архитектурный институт). Местные организаторы переусердствовали с количеством билетов, в результате чего полетели стекла на входе. Мне пришлось долго и нудно общаться с каким-то местным должностным лицом, выпячивать грудь и надувать щеки, давая запоздалые обещания.

5 ноября выступили в уже ставшем родным физтехе в Долгопрудном.

11 ноября играли в некоем институте связи, расположенном где-то на северной окраине Москвы.

14 ноября на один концерт выехали в подмосковное Иваново, где местная аппаратура позволила нам лишь акустическое выступление.

Точно не помню, когда Армен заболел, может быть это случилось еще до вышеперечисленных концертов, хотя ручаться за это не стану. Высокая температура помешала ему присутствовать в студии, и где-то около недели вместо него методично контролировал работу в студии я. Вы можете спросить: неужели во время записи на студии присутствует не вся группа? Отвечаю: не вся. Большое количество народа (и мнений) чаще мешает. У каждого свое мнение, порой таковые весьма специфичны. Серегу Третьякова, попытавшегося влезть в процесс со своим специфическим видением музыки и вскоре всех доставшего, просто «отправили» из студии.

Первая серьезная проблема возникла, когда к записи приступил Мишка (наш скрипач). Россовский уже не раз работал в студии, и опыта ему не занимать. К тому же он обладал очень приличной техникой, но это все поймут лишь годом позже…

Мишка начал с «Сексуальной кошки». В этой песне самый что ни на есть минимальный состав: акустическая гитара + скрипка + 2 голоса. Нет ритм-секции (ударные + барабаны), нет никаких наложений, все предельно приближено к концертному варианту. С трудом Россовский записал свою дорожку. Мне показалось, что он психологически не готов к записи. Концертная игра несколько расхолаживает музыканта, так как небольшие погрешности исполнения сглаживаются акустикой зала и аппаратурными неувязками. Если одна и та же программа исполняется долго (именно так это и было в нашем случае), в какой-то момент наступает психологическая усталость от данных песен, что тоже не способствует повышению исполнительского уровня. В студии, напротив, мельчайшие погрешности становятся видными под микроскопом. Можно сказать, что студийная работа каждый раз «проверяет» профессиональный уровень исполнителя. Я помню, как во время своей самой первой записи в январе 1984 года из-за волнения 12 дублей подряд не мог спеть собственную песню, просто постоянно забывал слова. И это притом, что больше никогда в жизни (и до, и после) я не перепутал в той же песне ни одной буквы.

Увы, Мишка не смог себя правильно настроить. Вместо того чтобы воспринять ситуацию спокойно и тем самым войти в нужный ритм, он начал внутренне комплексовать, нервничать и… как следствие – еще больше ошибаться. Одну песню бросили и начали писать следующую. Что-то не получилось и здесь – перескочили дальше. Подобная чехарда ни к чему хорошему привести не могла, все больше загоняя Россовского в угол. Наверное, в тот момент правильнее было бы успокоить Мишку, просто подбодрить его. Или, в крайнем случае, просто закончить запись в этот момент и начать ее назавтра со свежими силами. Вместо этого Армен начал предлагать Россовскому предельно упрощать скрипичные партии. Не получается обычная партия – играй простейшую замену!

Мне и тогда казалось, что это – не метод для сложившейся ситуации, а сейчас та история совершенно очевидна… Но тогда я не догадался вклиниться между Арменом и Мишкой. Я просто не мог предположить, что ситуация может перерасти в неуправляемую.

Некоторое время Мишка молча терпел выхолащивание собственных скрипичных партий, и с горем пополам были записаны «Последний шанс» и «Харе Рама» (а также вышеупомянутая «Сексуальная кошка»). В аппаратной зазвучали фразы, выражающие сомнение по поводу того, сможет ли Россовский исполнить нужные партии. В результате обстановка внутренне накалилась, внешне оставаясь почти нормальной. В какой-то момент, когда после прослушивания только что записанного куска Григорян попросил Россовского еще более минимизировать свою партию, Мишка оттолкнул стоявший на стойке микрофон, уложил скрипку в кофр, оделся и молча, ни с кем не простившись, ушел один в холодную ноябрьскую ночь. Уже в тот момент, когда он начал одеваться, все впали в некое оцепенение. Мурашов попытался что-то выдавить из себя, но тут же осекся. Молчание длилось до тех пор, пока в дальнем коридоре не замолкли отголоски мишкиных шагов. В этот момент Армена прорвало: «Жид чертов! Всем решил насрать…». Не хочу вспоминать всю эту речь, думаю, краткий отрывок вполне передает ее смысл. Я понимаю, что в наибольшем напряжении запись держала именно Армена, и он сорвался просто от этого напряжения. Но ведь это не оправдывает грубости. Я не хочу никому быть судьей, надеюсь, что хотя бы с сегодняшней дистанции Григоряну стыдно за то свое поведение. Самого верного своего сторонника, в течение девяти непростых лет считавшего Армена всегда правым, Григорян просто облил словесными помоями. Этот факт вряд ли стоит комментировать.

…Если отрешиться от эмоционального восприятия, итог того дня был следующим: в самой середине записи группа лишилась музыканта, на котором лежала половина музыкальной «отделки» крематорских композиций. Правда, поздним вечером того же дня Григорян позвонил мне и стал настаивать, чтобы я уговорил Мишку закончить запись. У меня было паршивое настроение, и я высказал Армену свое отношение и к его поведению в студии, и к прозвучавшим текстам. В ответ он начал нести какую-то чепуху по поводу того, что Мишка завел подружку и скоро бросит жену. Это окончательно доконало меня, и я сказал Григоряну, что уж это – точно не его дело!..

Положив трубку, я понимал, что Мишку не заменит никто. Даже наличие в пределах досягаемости скрипача группы «Дым» Вадима Саралидзе, имевшего консерваторское образование и хорошо знавшего репертуар «Крематория», могло решить проблему лишь отчасти. Ведь именно в мишкиной скрипке жила душа группы – поверьте, я говорю это не для красного словца.

Я позвонил Россовскому и попытался убедить его, что эта запись нужна не только Григоряну, обидевшему его, но и всем остальным крематорцам. Тщетные попытки. Его позиция была твердой и обдуманной. Долгие девять лет он слепо верил Армену во всем, считая вставших на путь конфронтации с Григоряном неправыми. Теперь, оказавшись в положении изгоя, он познал горькую истину и прозрел…

Так когда-то познал ее я (когда впервые покинул «Крематорий»), так позже «прозревали» Дима Бродкин, Серега Пушкин, Олег Лагутин, может быть, Куликов с Куницыным, наверное – Виктор Осипов.

«Крематорий» уже не был тем кругом друзей и единомышленников, каким он являлся поначалу. Теперь все были полностью зависимы от лидера, а правильнее сказать – хозяина группы. Все работали на него, а он считал такое положение дел абсолютно естественным. Остальные крематорцы понимали (да и сейчас знают это), что каждый из них находится в группе лишь до тех пор, пока поддерживает Григоряна и не нарушает его имущественных интересов. Любое вольнодумство – или хотя бы собственное мнение – не приветствуется. Кроме того, все музыканты «монополизированы», и им запрещается параллельная работа в других музыкальных коллективах. За свое место в «известной» группе «Крематорий» каждый должен платить утраченной свободой и «молчанием в тряпочку».

Не знаю, может быть, в других командах положение еще хуже? Надеюсь, что это не так.

Участвовать в дальнейшей записи альбома Мишка отказался наотрез. В результате он исполнил лишь 3 песни («Сексуальная кошка», «Последний шанс» и «Hare Rama»), а остальные были сыграны срочно призванным Саралидзе. Я мог горько усмехнуться: в абсолютном большинстве песен альбома суперхитов «Крематория» сольные партии исполняли гитарист группы «Дым» Андрей Мурашов и скрипач того же «Дыма» Вадим Саралидзе. Правда, на красивой фотографии «Крематория», помещенной на развороте «Двойного альбома», Саралидзе нет, и свое законное место занимает Мишка Россовский. Но номера сыгранных Вадимом одиннадцати песен скрупулезно указаны на вкладке к альбому.