ОДНОСЛОЙНАЯ ЧЕРНУХА

В марте 1986 года Армен сообщил мне, что ему позвонили из так долго бойкотировавшейся нами московской рок-лаборатории. У ее истоков стоял некий Булат Мансурмункулов, являвшийся основным двигателем первого состава рок-лаборатории. Мы подъехали в Старопанский переулок и, переговорив, согласились уже на следующий день сыграть на так называемом методическом прослушивании, проходившем на базе группы «Клон» где-то у метро Семеновской. В тот день экзаменовалось около 10 команд. Конференц-зал некоего предприятия был на четверть заполнен друзьями музыкантов и немногочисленной тогда околомузыкальной тусовкой. Была в наличии представительная комиссия, в которой среди различного рода функционеров восседали Александр Градский и Маргарита Пушкина. Вернее Градский по очереди в пух и прах разносил выступающие группы. А это были «Метро», «Институт косметики», «Грунтовая дорога» – довольно известные в те времена группы, но в тот день уничижительная критика Градского, игравшего в комиссии безусловно первую скрипку, имела под собой почву – все выступления были предельно слабыми и неинтересными. Мы были смущены и готовились к худшему. Во время десятиминутной настройки звука, не принесшей желанного баланса, мы сквозь гитарно-скрипичные звуки отчетливо слышали поставленный вокал Александра Борисовича, распекающего наши тексты, находившиеся в печатном виде у комиссии. Помню точное определение Градского: «Однослойная чернуха». Короче: ничего хорошего не предвиделось, и я даже предложил не менять наш обычный прикид на концертный. Но Армен настоял на обратном, и мы выползли на сцену.

Лишь несколько секунд понадобилось, чтобы отрешиться от полупустого зала и звукового дисбаланса, от дискомфортной ситуации – да просто от всего. Мы начали, и сразу прекратились зевки и разговоры. В тот день мы исполняли семь наших суперхитов в следующем порядке: «Крематорий» – «Житейская смерть» – «Таня» – «Посвящение бывшей подруге» – «Америка» – блюз «Наше время» – «Последнее слово» (четыре песни написал Армен, остальные три принадлежали мне). Уже во время исполнения первой песни Градский, сидевший в составе комиссии в задних рядах, вдруг вскочил и выбежал из зала в дальние от сцены двери. Я тогда подумал: «Неужели так плохо?». Но тут распахнулась ближняя к сцене дверь, Градский вошел и уселся на второй или третий ряд. Весь его вид выражал интерес, а в какие-то моменты он просто прихлопывал и притопывал в такт нашей музыке. Мне показалось, что кульминации телодвижений Александра Борисовича приходились на наши двухголосия… Как только мы закончили и прямо по маленькой лесенке сошли в зал, Градский подошел ко мне, пожал руку и сказал: «Вы отлично играли». Я был настолько польщен его похвалой, что ответил чуть нагловато: «А вы отлично хлопали!». Мы еще о чем-то говорили, но я был в состоянии такой эйфории, что запомнил далеко не все. Помню, как потом подошла ко мне и Маргарита Пушкина, которую мы тогда знали в лицо, но не знали лично. «А кто пишет тексты?» – спросила она. «Каждый, кто поет», – не растерялся я.

В общем, уже через две недели «Крематорий», по рекомендации Пушкиной и Градского, участвовал в финальном концерте Всесоюзного конкурса «Творчество молодых», проходившего в ДК АЗЛК (1200 мест). Правда мы пели всего две песни, и наши опусы в целях официальной отмазки от любых претензий были представлены как пародии на западный образ жизни. Думаю, не многие команды с текстами, подобными нашим, могут похвастаться выступлением такого ранга в том, «перестроечном», 1986-ом. И еще одно наблюдение: исполнявшаяся на концерте «Америка» была песней, к которой годом ранее больше всего придирался кагэбэшник. Вторым номером был блюз «Наше время».