Глава двенадцатая

Глава двенадцатая

Вскоре моя голова пошла кругом от наплыва к нам ученых. Все, что происходило в течение недели в гостинице, напоминало сессию академии наук. Первым приехал Отис Бартон, который опускался в глубины океана вместе с Уильямом Бибом, а затем один совершил свое первое одиночное погружение. К счастью, на этот раз он не захватил с собой батисферы[28]. Он хотел заняться у нас фотографированием маленьких, живущих на деревьях животных в естественных условиях. Для этого Бартон придумал хитроумное приспособление, состоящее из небольшого крючка, который он забрасывал на высокое дерево, шкива и веревок, при помощи которых поднимал туда фотоаппарат. Ему невероятно повезло в первый же день. На огромном дереве, которое росло на берегу реки против гостиницы, один негр выследил лемура. Это любопытнейшее животное. Лемур относится к семейству полуобезьян, но имеет все привычки ленивца. Когда он движется со скоростью не более сантиметра в минуту, то и это является уже нарушением всех его правил. Иногда он не шевелится часами. Глаза у него, как у сильно напуганного котенка; лазая по деревьям, он ползет с нижней стороны ветвей. Лемур может сильно сжиматься, при этом позвонки проступают у него на спине, словно зубья круглой пилы.

Бартон забросил крюк на сук, где дремал лемур, и поднял аппарат, чтобы сфотографировать это забавное существо. Когда щелкнул затвор аппарата, лемур проснулся и стал пятиться по ветке, нависшей над рекой. Создавая свое приспособление, Бартон не учел возможность подобного маневра. Шкивы, прикрепленные к аппарату, запутались за ветви, и ученый полез на дерево, чтобы распутать их.

— К черту их! — крикнул он, сбрасывая шкивы и проволоку на землю. — Я сам полезу за животным.

— Эта ветка слишком мала для вас обоих! — закричала я.

Бартон махнул рукой и полез вслед за лемуром, держа в одной руке аппарат. Вначале все шло хорошо, но затем ветка стала сильно гнуться.

— Слезайте! — закричала я. — Ветка сейчас обломится.

Бартон снова махнул рукой и пополз далее за маленьким лемуром, который был, вероятно, ужасно напуган. Ученый проявлял большое самообладание. Крепко уцепившись ногами за ветку, он освободил руки для фотографирования. Лемур оказался в безвыходном положении: он должен был висеть без движения на самом конце ветки, так как иначе мог свалиться вниз. Мы слышали, как щелкал затвор аппарата. Вдруг Бартон потерял равновесие, судорожно ухватился за ветку и повис, однако сумел подтянуться и занять более безопасное положение. Эти резкие движения раскачали ветку, и лемур свалился вниз. Рыча и кувыркаясь, как кот, он с шумом шлепнулся в реку. Бартон спустился с дерева, всклокоченный и раздосадованный.

— Надо же было этому произойти как раз тогда, когда я заставил его забраться в нужное мне место, — жаловался он.

В то время как Бартон, словно Тарзан, лазил по деревьям, приехал другой ученый и энтузиаст кинокамеры — Пьер Вергер, который хотел снять фильм о работе Пата в госпитале. Вслед за ним прибыл Борис Аде, швейцарский антрополог, намеревавшийся изучать различные племена пигмеев.

Я чувствовала себя, словно рыба, вытащенная из воды. В обществе этих высокообразованных людей мои познания казались мне ничего не стоящими. Но я была единственной женщиной, и они были счастливы, что таковая имелась. Этих замечательных ученых иногда ставили в тупик небольшие препятствия, которые женщина преодолевает не замечая. Прежде всего я дала распоряжение повару Андре-первому приготовить отличный обед из мяса антилопы, клубней маниоки, ямса, бельгийского салата и папайи[29]. Пока мужчины ели, я послала пигмеев в лес с заданием разыскать другого лемура и собрать несколько пигмеев, мужчин и женщин, для антропологических исследований доктора Аде. Херафу нашел лемура, поймал его, завернул в сетку и пришел с ним на веранду, словно молочник, доставляющий молоко. Глаза Бартона расширились от удивления.

— Можете вы гарантировать доставку других животных? — спросил он.

— Пигмеи всемогущи, — ответила я смеясь, — но, пожалуйста, не требуйте буйвола или лесного леопарда.

До трех часов Аде был занят антропологическими измерениями пигмеев, занося данные мелким почерком в таблицу. Вергер вызвал Пата на дискуссию об африканской фауне, что делать было небезопасно. Прежде чем Вергер убедился в последнем, Пат успел препарировать на столе в гостиной землеройку, а кинооператор, испытывая легкий приступ тошноты, был вынужден снимать все это на пленку. Херафу по просьбе Бартона вскарабкался на дерево и выпустил лемура на другую ветку. Она была гораздо толще и, к счастью, расположена значительно ниже. Ученый повесил камеру на шею и подтянулся на руках к тому месту, где находился лемур, сердито жмурившийся от солнечного света. Бартон быстро заснял два кадра, а затем маленькое животное стало пятиться по ветке точно так же, как это делал его сородич несколько часов назад. Возбужденный охотой, добряк Бартон последовал за ним, манипулируя различными светофильтрами и объективами, которые он вытаскивал из своих карманов, как дед-мороз подарки из мешка. Вдруг ученый остановился. Я видела, как он начал что-то смахивать рукой. Затем он стал крутиться и извиваться. Светофильтр выпал у него из рук и скользнул в стремительные воды Эпулу.

— Боже! — завопил Бартон. — Они съедят меня.

Он, словно заводная обезьянка на палочке, колотил себя руками и старался добраться до ствола дерева. Вопли его привлекли внимание Вергера, который выскочил из дома и, «прицелившись» в несчастного ученого, начал вести съемку с головокружительной скоростью. Оставшиеся до земли два с половиной метра Бартон преодолел, ругаясь, как извозчик. Когда он спустился, мы увидели, что по нему ползали десятки черных муравьев, и он плясал, как сумасшедший, стараясь стряхнуть их.

К тому моменту, когда он извлек из своей одежды последнее насекомое, лемур, про которого забыли в этой суматохе, перебрался на другую ветку и исчез. Пигмеи катались по земле от смеха, Аде пытался сдерживаться, но Вергер хохотал, словно мальчишка.

Я кивнула Херафу, и мы отошли к берегу реки.

— Ведь ты знал, когда выпустил лемура на дерево, что наверху есть древесные муравьи? — спросила я.

— Конечно, Мадами, — ответил Херафу. — Меня самого они укусили несколько раз.

— Ты считаешь, что хорошо сделал, не сказав об этом доктору Бартону?

Мой вопрос совершенно не смутил пигмея.

— Приезжий пожелал снимать животное в его доме, на дереве, — отвечал он. — А где живут лемуры, там также есть и муравьи. Разве я могу изменить образ жизни лемура?

Я посмотрела вслед удалявшемуся маленькому бородатому философу, непоколебимому в своей уверенности. Все, что я могла сделать, это постараться удержаться от взрыва хохота.

Несколько часов между доктором Бартоном и Бергером сохранялись натянутые отношения. Бартон затемнил кухню гостиницы и занялся проявлением своей пленки. Негативы так понравились ему, что он забыл о своей неприязни к Вергеру. Часом позже в кухне закрылся Вергер и стал проявлять свои менее научные кадры. Когда он появлялся на несколько минут, то посмеивался и довольно потирал руки. Из этого я заключила, что он вознагражден не менее щедро.

Ближе к вечеру в гостиницу прибыли три немца, которые путешествовали по Африке на джипе. Один из них, огромный и толстый, как баллон, был в белой рубашке, небесно-голубых коротких штанах и высоких шерстяных чулках. Второй напоминал ходячее пугало. Третий — красивый молодой белокурый «викинг» — говорил, как оксфордский студент. Они заявили, что путешествуют по Африке, оплачивая питание, ночлег и бензин показом фильмов. Полагаю, Пат был прав, считая меня простофилей. Я согласилась предоставить им ночлег и питание при условии, что они организуют сеанс для гостей. После обеда я пригласила смотреть фильм обитателей гостиницы с женами, а также двадцать или тридцать пигмеев. Немцы наладили экран, установили проектор, протянули к генератору провода и включили рубильник. Однако аппаратура не работала. Герр «Баллон» начал возиться с проектором, а «Пугало» побежал проверять провода с видом гробовщика, который во время похорон положил покойника не туда, куда полагается. Белокурый «викинг» попробовал произнести шутливую речь, затем отказался от этого и стал заводить пластинки на батарейном проигрывателе. Здесь были и старые вальсы Штрауса и мрачные отрывки из опер Вагнера, однако публика сохраняла спокойствие до тех пор, пока герр «Баллон» не починил проектор.

Не знаю, где они откопали такие необычные фильмы. В одном из них рассказывалось о гребном спорте на Рейне, но герр «Баллон» крутил ручку кинопроектора так быстро, что весла на экране мелькали словно лопасти электрического вентилятора, а замки на заднем фоне пролетали со скоростью экспресса. В другом фильме фигурировали леди в длинных перчатках и вуалях, а также мужчины в защитных очках и полотняных пыльниках, ведущие старинные туристские автомобили по петляющим дорогам в Тирольских Альпах. Фильмы взбудоражили пигмеев. Они приплясывали и весело вскрикивали. Неграм, которые могут часами сидеть на обочине дороги, следя за проезжающими грузовиками, кадры эти также доставили явное удовольствие. Однако фильмы показались им слишком короткими. В качестве последнего номера программы немцы показали романтичный фильм о любви молодого гусара и девушки-служанки из лесной гостиницы. Кинокартина была немая, а титры — на немецком языке.

Негры и пигмеи забеспокоились. Надеясь поправить дело, герр «Баллон» быстренько укоротил фильм, поставив вслед за первой частью последнюю, что сделало фильм абсолютно непонятным. Краем глаза я заметила какое-то движение в затемненной комнате и решила, что «Пугало» проверяет свои провода. Но когда пышно разодетый кавалерист и хорошенькая служанка освободились из заключительных объятий и были зажжены фонари, в комнате не оказалось ни одного пигмея. Это не означало, что они были невежливы или проявили неблагодарность. Просто рассказ о такой любви страшно разочаровал их. Если кто-либо попытался бы заснять фильм о любви у пигмеев, то воспламенилась бы пленка, а камера расплавилась.

Перед тем как лечь спать, я спустилась к реке, чтобы привести в порядок свои мысли. В голове мелькали обрывки событий этого беспокойного дня. Услышав шаги, я обернулась и увидела подходящего Вергера.

— Мадам Патнем, — сказал он, и на его галльском лице появилась легкая улыбка, — место вашего пребывания бесподобно.

Я не могла не согласиться с его оценкой. Она слишком походила на мою собственную. Взошла луна, и широкая яркая полоса Эпулу засверкала, как расплавленный металл. Ниже по течению реки, со стороны порогов, доносились всплески и фырканье. Я повернулась, чтобы пожелать доброй ночи кинооператору.

— Недостает только крокодилов в палисаднике, — рассмеялась я.

Возвращаясь домой, я и не думала, как близко от нас находились крокодилы.

Абдул Азизи был добродушным трудолюбивым арабизированным негром огромного роста. Регулярно, пять раз в день он поворачивался лицом к Мекке и шептал молитвы. Он был страстным рыболовом и мог отправиться удить рыбу даже натощак. Жена понимала его. Абдул был хороший хозяин, с ним легко жилось. В праздничные дни Абдул дарил жене куски манчестерской ткани, новую кухонную посуду и множество запястий. Она ничего не имела против его пристрастия и никогда не возражала, когда он срезал удилище, привязывал к нему леску с крючком и шел к реке ловить рыбу.

Однажды, закончив работу в гостинице, Абдул собрал свои снасти и отправился к реке поудить на отмели ниже стремнины. Он нашел дерево, толстые корни которого свисали над рекой. Насадив гусеницу на крючок, он закинул удочку и, пока приманка покачивалась на воде, спокойно развалился на корнях. Часам к пяти теплые солнечные лучи заглянули под кроны деревьев и шум воды на порогах стал убаюкивать. В кустах жужжали пчелы, а ниже по течению, на длинной песчаной отмели, перекликались аисты. Абдул не выдержал и крепко заснул. Сон его был прерван сильнейшей болью в левой ноге. Открыв глаза, он с ужасом увидел, что его схватил за ногу огромный крокодил. Абдул вцепился в торчащий над головой сук со всей силой, которую ему придало отчаяние. Он пронзительно кричал, моля о помощи. Зубы крокодила рвали мясо ноги. Чувствуя, что крокодил неумолимо тянет его в воду, Абдул взывал к Аллаху. Наконец Пальцы у него ослабели, и он выпустил ветку. Не видя другого выхода из этого отчаянного положения, бедный парень нагнулся, нащупав голову крокодила и со всей силой надавил большими пальцами на огромные выпуклые глаза животного. Крокодил, извиваясь от боли, открыл пасть, чтобы зареветь, и Абдул освободил ногу. Обливаясь кровью, он с трудом выбрался на берег, подальше от барахтавшегося ослепленного крокодила, и пополз к лагерю. На стоны его выбежал Абазинга и отнес пострадавшего в госпиталь. Через несколько минут он был на операционном столе. Пат обильно посыпал его рану стрептоцидовым порошком, затем наложил тридцать семь швов, чтобы стянуть рваные края раны. Абдул обладал крепким здоровьем. Через несколько недель он поправился и ходил, как будто с ним ничего не случилось.

Я узнала об этом ужасном случае последняя, и мне сразу вспомнился разговор с Бергером и мои слова о крокодилах в палисаднике.