Глава восемнадцатая

Глава восемнадцатая

Тима и Ингола назвали девочку Энн. Это наполнило радостью все мое существо. Если бы она была моим ребенком, я выбрала бы для ее имени, вероятно, какое-нибудь слово из кибира, означающее одно из прекрасных живых существ, что живут в лесу, или цветок. Однако с уверенностью могу сказать — это никогда не было бы названием бабочки. Бабочки, которые появились в апреле, доставили мне самую большую неприятность, какую я когда-либо пережила в Конго. Они мучили нас в течение двух недель. Я думала, что окончательно сойду с ума, прежде чем все это прекратится.

В лесу Итури всегда имелись бабочки. Здесь нет зимы и морозов, поэтому бабочки размножаются круглый год. Естественно, так же обстоит дело и с мотыльками. Некоторые бабочки и мотыльки чрезвычайно красивы. Наши «монархи» и «луны» рядом с редкими конголезскими экземплярами выглядят, как «капустницы». Хрупкие крылья некоторых конголезских бабочек окрашены всеми цветами радуги. Но не эти красивые бабочки делают жизнь ужасной. Ее отравляют черные или беловато-кремовые бабочки меньших размеров, которые появляются в апреле или мае. В солнечные теплые дни эти маленькие насекомые покидают свои укромные места, сушат крылышки и взлетают, образуя огромные рои.

Эти бабочки на целых две недели превратили нашу жизнь в настоящий ад. Они были всюду: тучами летали в воздухе, попадали в пищу и воду, каким-то образом залетали под москитную сетку, как бы тщательно я ни натягивала ее на ночь. Они совершенно извели больных в госпитале. Стряхивая их с одежды, я обнаружила, что маленькие чешуйки, покрывающие их крылья, вызывают на коже сыпь и зуд. В такие времена я страстно желала стать обладательницей одного из тех головных уборов с сеткой, которые я так часто видела в штате Нью-Йорк у пасечников. Во время этого нашествия бабочек у меня заболел зуб. В течение двух дней я пыталась не обращать внимания на боль, жевала стебель корицы или изредка прополаскивала рот глотком шотландского виски, чтобы притупить чувствительность нерва. На третий день я поняла, что проиграла сражение. Надо было что-то делать с зубом.

Я сказала Пату, что намерена съездить в Мамбасу к доктору Вудхэмсу. К тому времени Агеронга в конце концов починил шевроле, и я решила отправиться в нем в пятидесятикилометровую поездку одна. Это было кошмарное путешествие. На протяжении всего пути в воздухе висело сплошное облако бабочек. Они налипали на переднее стекло, и, чтобы видеть дорогу, мне приходилось по временам включать «дворник» для очистки стекла. Не проехав и восьми километров, я заметила, что вода в радиаторе кипит. Полагая, что порвался ремень вентилятора или засорился радиатор, я вышла из машины. Решетка радиатора была так густо забита мертвыми бабочками, что воздух не охлаждал воду. Очистив радиатор, я поехала дальше, но через семь-восемь километров вновь должна была сделать то же самое. Прежде чем я приехала в Мамбасу, мне пришлось останавливать машину и чистить радиатор шесть раз.

Бабочки буквально заполонили город. Двери магазинов оказались закрыты: это был единственный способ избежать сплошного загрязнения лекарств, пищи и других товаров.

Доктор Вудхэмс находился в госпитале миссии, где он укрылся за двумя затянутыми сеткой дверьми. Производить какие-либо операции, не вызываемые крайней необходимостью, он отказывался. Это меня не беспокоило, так как я знала, что мне не придется особенно убеждать его. К тому времени на моей щеке была уже опухоль размером С небольшую дыню. Периодически меня пронизывала боль, напоминающая удары электрического тока. Мы вошли в зубоврачебный кабинет, и я со сжимающимся от страха сердцем опустилась в кресло. Я не люблю зубных врачей. Доктор Вудхэмс — мой ближайший «белый» сосед, не считая Уэлмана, дорожного строителя. Но когда он включает бормашину, я ненавижу его всеми фибрами своей души. Бабочек в кабинете было почти столько же, сколько и на дороге. Всякий раз, когда я открывала рот, в него влетала одна или даже несколько бабочек. Ежеминутно смахивая насекомых со своих глаз и моего лица, доктор Вудхэмс сверлил и скоблил зуб.

Через несколько минут он закончил работу.

— Энн, — произнес он, — я поставил временную пломбу. Боль не будет тревожить вас месяц или более, если вы будете жевать другой стороной рта. Когда окончится это нашествие бабочек, приезжайте снова, и тогда я поставлю постоянную пломбу.

Я радуюсь всякой возможности выбраться из кресла дантиста, поэтому и на сей раз с удовольствием покинула его, хотя знала, что мне придется набраться мужества и приехать сюда вновь.

Всякий раз, посещая Мамбасу, я произвожу какие-нибудь необходимые закупки. Мое настоящее посещение также не представляло собой исключения в этом смысле. Я приобрела длинную москитную сетку, которую можно было сложить пополам и прикрепить спереди на радиатор машины. На обратном пути двойная сетка задерживала большинство бабочек, но даже и в этом случае некоторое количество их проникало под капот через сетку или из-под машины, и я была вынуждена дважды останавливаться.

В конце второй недели я с радостью заметила, что последние маленькие дьяволята падают и умирают или уничтожаются птицами, которые заметно откормились на этих насекомых. Еще одна такая неделя — и я попала бы в палату для душевнобольных.

Вскоре после этого ужасного нашествия бабочек на Эпулу приехали сестры Долли, которым хотелось увидеть пигмеев. Долли — не настоящая их фамилия, но я столь часто так называла сестер мысленно, что теперь совершенно забыла фамилию, под которой они зарегистрировались в нашей гостинице. Они были школьными учительницами и жили в маленьком городке на Среднем Юге — то ли в Кентукки, то ли в Теннесси.

Работая зимой в школе, они копили деньги и строили планы различных путешествий в летние каникулы. В предыдущее лето они путешествовали по Северной Канаде.

За обедом в первый же вечер они рассказали нам целую историю.

— Фили фотографирует, — сообщала Мэрибел, — а я изучаю образ жизни местных жителей, их песни и танцы. Так как я прекрасный имитатор, мне совсем нетрудно научиться изображать обычаи и танцы чужого народа.

Фили выразительно кивнула головой.

— Вот, например, в прошлом году мы купили эскимосский костюм и привезли его домой, — продолжала Мэрибел. — А затем выступали с эскимосскими танцами и песнями. Все нас восторженно приветствовали.

Мэрибел пояснила, что в свободные вечера и по воскресным дням они выступали как профессиональные артисты. Она сама употребила слово «профессиональные», и у меня не было особых причин придираться к этому.

— Мы играли и танцевали в школах, общественных залах, женских клубах, в некоторых частных домах и перед солдатами-ветеранами, — разглагольствовала Фили во весь голос так, словно она читала публичную лекцию.

— В Руанде мы купили пару одежды ватусси, — сказала Мэрибел. — Этой зимой, когда мы вернемся домой, я буду исполнять ватусский танец.

Пат чуть не подавился салатом из папайи. Стараясь не смотреть в его сторону, я также едва удерживалась от смеха. Я представила себе, как Мэрибел, у которой была полная фигура женщины, обожающей картофельное пюре, двойные порции десертных блюд и сбитые сливки, будет исполнять танец ватусси.

Ватусси — воинственное африканское племя. Рост большинства ватусси — сто восемьдесят сантиметров и более. Те из них, которых я видела, были поджары, как арканзасские гончие. Но это еще не самое худшее. Ватусси, как и пигмеи, полагают, что одежда — ненужная затея и должна быть сведена к минимуму. Хорошо одетый человек из этого племени носит лишь полоску из шкуры генетты и несколько перьев. Именно это обстоятельство, я думаю, пришло в голову Пату и заставило его поперхнуться.

Мэрибел и Фили отправились пешком в деревню к пигмеям, чтобы посмотреть на них в естественной обстановке. Вечером Фили доверительно сообщила, что имитация образа жизни пигмеев не под силу даже Мэрибел с ее великолепной способностью к перевоплощению.

— Нет, — сказала она в заключение, — нам придется вычеркнуть пигмеев из нашего репертуара и остаться с одними ватусси.

Через четыре дня счастливые, как блохи на собачьих ушах, они уехали.

Еще долго после их отъезда то Пат, то я хохотали, думая о том, что происходит в одном маленьком городке на нашей родине. Я отдала бы год жизни, чтобы увидеть Мэрибел, исполняющую танец ватусси в костюме, состоящем из полоски шкуры генетты и нескольких перьев[34].