Репортаж из Схевенингена

Репортаж из Схевенингена

«Чего ожидаешь здесь? На что надеешься?»

Встреча с генералом Ратко Младичем. Начало октября 2011 г.

В начале октября 2011 г. руководство Гаагского трибунала разрешило мне посетить Ратко Младича. Таким образом, я смогла исполнить его просьбу и прибыть к нему в качестве испытанного друга туда, куда никогда не предполагала. Тем более тогда, когда в застенках оказался столь легендарный военачальник Армии Республики Сербской…

Виртуальный адрес генерала Ратко Младича с 31 мая 2011 г. таков: Ратко Младич, дело ИТ-09–92, Международный суд по военным преступлениям в бывшей Югославии, Гаага. В действительности он находится в Схевенингене во Временном учреждении предварительного заключения ООН или Трибунала, сформированного Советом Безопасности ООН с целью проведения судебных процессов над лицами, совершившими военные преступления в ходе боевых действий в Хорватии, Боснии и Герцеговине в начале 90-х гг.

Этот объект, опоясанный высоким забором из красного кирпича, занимает довольно обширную территорию в пригороде Схевенингена, являющегося частью Гааги, столицы Голландии. С фасада, где находится главный вход для сотрудников и посетителей, тюрьма окружена симпатичными домиками голландской архитектуры, с большими окнами и множеством цветов. С тыльной стороны вдоль широкой улицы тюрьма ограждена забором из красного кирпича с серыми воротами. Здесь в день этапирования генерала Р. Младича сотни корреспондентов и просто любопытствующих безуспешно поджидали его в расчете сделать фото генерала в наручниках. Не удалось. Вплоть до 3 июня — до первого появления перед камерами в зале суда, где он сразу же возмутился против применения наручников и удерживания под руки со стороны охранников. Но такие протесты здесь просто бесполезны.

Защитник свободы сербского народа в Республике Сербской арестован и брошен в застенки Схевенингенской тюрьмы, официально именуемой как «Временное учреждение предварительного заключения ООН»! Оформлено таким образом, чтобы скрыть всю немилосердность данного заведения.

С того самого дня 26 мая 2011 г., когда его, по всем признакам тяжело больного, физически измождённого, доставили в белградскую тюрьму и таким садистски показывали всему миру, он просил меня прибыть к нему, захватив с собой «побольше бумаги и карандашей»… В Белграде судебные власти лицемерно якобы разрешили отдельным друзьям выполнить его пожелание о встрече. Однако, когда мы пришли в тюрьму в назначенное нам время, они его уже «выдали» в Схевенинген.

В те дни сербская верхушка грубо глумилась над пленником, которого ещё вчера боялась. Лидеры Сербии облегченно вздохнули, когда миновала опасность встретиться с ним глаза в глаза. Народу же они лицемерно обещали светлое будущее и благосостояние в еврообъятиях их распорядителей. При этом они сурово грозили каждому, кто осмелится поднять непокорную голову и подать голос против несправедливости, которая совершенно определенно вершилась в те дни над сербским народом.

И вот теперь этот непокорный военачальник, которым гордился сербский народ, назван злейшим военным преступником, немилосердно представлен многомиллионной телеаудитории едва передвигающимся из-за множества болезней, с искажённым лицом, униженным до боли.

В те дни сербский народ следил за телесообщениями об арестованном генерале с отчаянием, разочарованием и болезненным неверием в происходящее, тогда как другие в это же время сходили с ума, наслаждаясь содеянным.

Меня мучило множество судьбоносных вопросов, на которые я не знала ответов. Я не знала, где он находился все эти годы, но очень беспокоилась, чтобы какая-либо болезнь не подорвала его силы перед лицом исторических искушений.

Немало врагов, да и друзей, аналитиков и журналистов со всех концов света задавали один и тот же вопрос и себе, и мне: почему он не покончил жизнь самоубийством? Немало гнусных пресмыкающихся всех мастей выползло из своих нор, рассчитывая насладиться гибелью человека, в отношении которого весь свободолюбивый мир надеялся, что он неким волшебным способом сможет победить своих гонителей.

Я же проклинала того, кто первым и последним предал его!

Мне генерал Ратко Младич нужен был для откровенного разговора по тем вопросам, на которые дать ответ мог только он. Я не спрашивала его, где он находился и почему не ушёл из жизни добровольно. В такой ситуации об этом не спрашивают.

— Как считаешь, что здесь будет? На что надеешься? — спрашивала я брошенного в Схевенингенские застенки генерала Ратко Младича, воспетого сербским народом неустрашимого воина, народного защитника, талантливого полководца и человека чести, сохранившего свободу своему народу, который он вёл сквозь пламя сражений против оккупантов всех мастей и прочих злодеев.

Спрашивала я его, борца за свободу, закованного в цепи, его, которого мы вознесли на пьедестал легенды, ценя его заслуги, веря, что однажды обязательно встретим его на свободе…

— Подожди, — сказал он. — Сейчас ещё не пришло время для ответа на этот вопрос… Однако я не мог позволить себе бесшумно уйти в небытие, чтобы на меня и на мой народ вылили потоки ужасающих лживых обвинений.

Так ответил мне на этот вопрос генерал Ратко Младич в Схевенингенском изоляторе. В Гаагской тюрьме.

В Схевенингене я получила признание всей жизни

С третьей попытки мне удалось 3 и 4 октября 2011 г. посетить в Схевенингенской тюрьме генерала Ратко Младича.

Так исполнилось пожелание генерала, ставшее для меня его заветом. Свою надежду отчитаться по-дружески перед ним на свободе заменила на вынужденное решение. Поскольку знаю, что свобода в самом Человеке.

Осуществила мечту многих его известных и неизвестных друзей!

В то утро я почти целый час кружила около Схевенингенских тюремных стен. Всё никак не могла подойти ко входу и пройти сквозь железные ворота. Бродила по голландскому газону, безлюдным улицам. Находила согласие лишь с осенней листвой.

Рядом с этой тюрьмой для «наших» в старинном здании с башней, похожем на дворец, содержатся голландские заключенные.

Я смотрела на тюремные стены, на первый взгляд весьма обычные и невинные, и перебирала в памяти имена сербов, которые томились здесь в качестве обвиняемых или даже осуждённых, которые тут же умерли. Вспомнила я и несчастного Милана Мартича, военного президента Республики Сербской Краины, который отбывающего срок в тюрьме в далекой Эстонии за артобстрел Загреба, которого в действительности не было. Я переживала крайнее возбуждение, фотокамера падала из моих рук.

И вот я вошла в здание тюрьмы.

Все тюремные служащие, к которым я обращаюсь, находятся за толстыми затемнёнными стёклами. Получаю пропуск с каким-то номером. Начинается процедура досмотра, в известном смысле как при посадке в самолёт.

Торопливо иду за любезным надсмотрщиком, который извиняется за то, что пришлось его ждать. Ощущаю себя как в каком-то американском боевике… Представляю себе, как сейчас буду здороваться с другом. После стольких лет разлуки. Но всё пошло совсем не так, как я предполагала.

Когда я вошла в указанную мне комнату, прежде всего встретила его взгляд. Было ощущение, будто мы недавно расстались после незабываемого обеда, который по случаю моего дня рождения организовали Младичи в своем белградском доме в 1997 г. Так они выразили мне свою признательность за написанную мною книгу «Генерал Младич», изданную за год до этого, за дружбу, которая между нами окрепла. Первая книга о генерале Младиче…

Встреча через 14 лет

И вот мы вновь вместе после четырнадцатилетней разлуки. И оказались там, где никогда даже не предполагали быть в Схевенингенской тюрьме! В серой комнате, называемой приёмная, переполненной сербскими заключенными и их родственниками, под бдительными взглядами многочисленных, но на удивление неприметных надзирателей!

Когда я только вошла в помещение, меня заметил Властимир Джорджевич (последний раз я брала у него интервью в Приштине в 1998 г. Тогда он занимал пост начальника полиции Автономного края Косово и Метохии, входящего в состав Сербии). Он вскочил поздороваться, сказав при этом: «Кто бы мог подумать, что мы здесь встретимся». Разумеется, он понял, к кому я пришла, и быстро окликнул Младича, который сидел в кругу пришедших несколько ранее: его супруги Босы, также арестованного Стояна Жуплянина, его родителей и сына. Они громко разговаривали.

Увидев меня, Младич встал, мы по-братски обнялись. Улыбаясь, он с какой-то гордостью и радостью представил меня окружающим. Только после того как они закончили тему, связанную с родными, мы перешли в отдельную комнату. Он и Боса предлагают мне кофе, напитки — совсем как дома, в Белграде. Комната эта неплохо оборудована: в ней посуда, автоматы с освежающими напитками, кофейный автомат, микроволновка и даже посудомоечная машина. У стола — большая корзина, наподобие тех, что для белья, а в ней лежит всё, что можно принести из своей камеры или тюремного магазина-буфета.

Мы общались, шутили, рассказывали о событиях, как никогда прежде. Была иллюзия, что мы не там, где на самом деле. В голове проносились темы, события, факты, которые хотелось обсудить, проверить эмоции.

Смотрю на командующего и вижу глаза того великого и храброго Человека с большой буквы. Болезнь оставила на нём тяжёлый след. Правая сторона тела плохо слушается, но он отчаянно борется за концентрацию. И мы говорим, говорим, шутим, смеёмся, как никогда ранее. Он перебрасывается шутками и с надзирателями. Они отвечают ему тем же. По всему видно, что он тяжело болен, но мне ясно, что он свои болезни объявил главными врагами и всю свою волю задействовал для сопротивления с целью выжить и иметь возможность в зале суда рассказать всю правду, когда до этого дойдет дело.

Я тихо спросила его:

— Ну как ты?

И гляжу, чтобы запомнить его выражение лица и отблеск вопроса в его взгляде.

Он, качнув головой, отмахнулся, кратко заметив:

— Не будем сейчас об этом, — и сразу же обрушил на меня лавину своих вопросов о моей семье, сыне, друзьях и тех, кто пытается выдать себя за них… О Косово… Извиняется за то, что нас с мужем нынешние власти преследовали за дружбу с ним. Я, разумеется, не принимаю эти извинения, говорю:

— Ничего, каждый делает своё дело.

Когда я получила слово, сказала серьёзным тоном:

— Ты звал меня, и вот прибыла, чтобы подать тебе рапорт!

— Я тебе уже говорил, что у меня нет никаких замечаний по содержанию твоей книги. «Рапорт» я прочитал четыре раза. Ты, Лиля, подала истории настоящий РАПОРТ о борьбе сербского народа за свободу. Единственное, о чём сожалею, что не имел возможности сообщить тебе ещё некоторые детали и лучше разъяснить отдельные ситуации и поступки определённых людей. Но ты и без этого не допустила ошибок в их оценке.

Меня затрясло, и я едва сдержала слёзы. Собственно говоря, великий военачальник присвоил мне награду всей моей жизни.

Я только и смогла встать по стойке «смирно» и сказала ему:

— Спасибо тебе, брат!

А он тем же тоном попросил прислать ему все три книги написанной мною «Трилогии о Сребренице»: «Истинная Сребреница», «Сербские мученицы Сребреницы», «Крики и предостережения».

Далее вновь начались вопросы, расспросы… Мы затрагивали трудные темы, переплетая их с шутками, а потом возвращались к началу.

Из всего арсенала глубоко продуманных отвратительных лживых обвинений в его адрес наибольшее возмущение у Младича вызвало утверждение о том, что, находясь в Сребренице в июле 1995 г., он перед теле- и кинокамерами раздавал детям конфеты, а сразу же после съемки отбирал их! И такое лживое утверждение включено Гаагским трибуналом в доказательную базу обвинения против генерала. Он просил разыскать этот фильм о Сребренице и показать всю правду о событиях тех дней. Два дня спустя он с возмущением говорил об этом в зале суда на статусном заседании, хотя единственным вопросом, вынесенным на рассмотрение, было тяжёлое состояние его здоровья.

Я хочу сплотить сербство

Обсуждая тему добровольной сдачи, жизни и смерти, он говорил, что не мог позволить себе так просто умереть, так как это не соответствует его характеру, званию и положению, тому, за что он боролся, ради чего он жил.

Когда я сообщила ему, что была на праздновании Дня святого Лазаря в селе Лазарево, откуда полицейские увели его в Белград в суд по военным преступлениям, и что жители села хотят его переименовать в Ратково, он не соглашается:

— Пусть хранят имя Лазаря, его кости защищают Косово и Метохию, а эта часть Сербии сейчас под самой большой угрозой!

Далее он говорит, что должен «объединить и сплотить сербство по всему свету», бороться за Величественную, а не Великую Сербию! Повторил и мне то, о чём не раз говорил на статусных заседаниях суда, а именно то, что в Гааге он защищает не себя, а сербский народ, Республику Сербскую и Сербию!

Дочь Анна была половиной моего бытия

Все два дня, сколько длилось наше общение, он старался держаться, выглядеть более здоровым, чем это было на самом деле Он часто цитировал отрывки «О счастье» из книги Йована Дучича «Наследие царя Радована». И всё расспрашивал, всё объяснял мне. Я вынесла оттуда множество незабываемых тем для будущих записей. Он вспоминал что-то так, будто желал, чтобы это было сейчас, поскольку правда о прошедшем его глубоко мучила. Но, замолкая, он замечал в моих глазах пытливые вопросы… И мы говорили, говорили…

И хотя он и убеждал меня, что он счастливый человек, поскольку является неотъемлемой частью своего народа и у него есть преданная и достойная семья, внуки, друзья, однако судьба его дочери Анны остается для него тягчайшей раной:

— Она составляла половину моего бытия… Она не покончила с собой. Не могла она выстрелить себе в голову из моего пистолета!

И потекли слезы… И спазмы сдавили горло.

Затем посреди детального рассказа о событиях в Книне, он вдруг неожиданно спросил:

— А знаешь ли ты, Лиля, какой это ужас извлекать обугленные тела молодых солдат из подбитых танков… После этого тебя ещё несколько дней преследует запах смерти тех детей. А сколько подобных чудовищных картин было в Сербской Книнской крайне!

А обращаясь ко времени, когда он скрывался в одиночестве, он говорит с ещё большей болью и убедительностью:

— Как думаешь, можно ли жить в стране и быть в стороне от неё?! Чтобы тебя ни одна живая душа не приметила, и чтоб это было годами… Можно, но не дай тебе Бог впасть в такое искушение!..

Наверное, я и здесь генерал

В тот раз мне разрешили два посещения тюрьмы по два часа. Когда в первый день в конце разрешённого времени я встревожено начала подниматься при виде направляющегося ко мне надзирателя, Младич остановил меня со словами:

— Ты же знаешь, что сидишь здесь с генералом! Пока генерал не встанет, и ты не смеешь вставать! Пойдёшь отсюда, когда я скажу!

Я с удивлением наблюдала, как он по-сербски объяснял конвоиру, что я останусь там до конца их рабочего дня. Конвоир, постоял немного, переговорил с кем-то по рации и ушел, а я, действительно, осталась до 16:45.

В эти дни я и обедала вместе с ним в тюрьме. Обед нам готовил генерал Драголюб Ойданич, также обвиняемый начальник Генштаба вооружённых сил Сербии и Черногории. Младич ему помогал, насколько он мог это делать со своей больной правой рукой. При этом Младич по-хозяйски раздобыл где-то фруктовый торт и красное вино, естественно, безалкогольное. Абсолютно непостижимо.

На второй день из камеры принесли упомянутую книгу Дучича «О счастье» (часть произведения «Наследие царя Радована») и газету «Франкфуртские новости», единственную, которую он там получал. Младич как своей гордился моей книгой «Рапорт командующему», показывал её всем: и надзирателям, и гостям, и таким же заключённым. Вспоминал тех, кто оказывал помощь армии Республики Сербской, просил меня передать им его искреннюю благодарность.

Он надеется на российское государство. Благодарен Союзу писателей России за их славянскую поддержку брата, который, несмотря на свой высокий авторитет и уважение, оказался необоснованно и несправедливо годами прикован к позорному столбу. Вспоминал и много раз описывал встречи с российскими военачальниками во время войны.

С другой стороны, он с иронией «передавал приветы» тем, кто грешил перед истиной, связанной с его ратными делами, с ним лично, кто «по дружбе» советовал ему сдаться или покончить с собой. Он говорил, что хотел бы встретиться с ними глаза в глаза: «Чтобы их перевоспитать… И Дучич говорит, что честь и счастье человека, когда он может вернуть себе друзей…»

В 1989 году Младич поклонился мощам святого Василия Острожского, несмотря на то, что офицерам ЮНА подобное строго возбранялось.

В беседе он часто крестился, когда вспоминал погибших друзей. В какой-то момент, когда мы продолжали разговор, к нам подошёл генерал Здравко Толимир. На шее у него были чётки. Поздоровались со словами веры в Господа.

Я передала Младичу освящённые чётки из монастыря Острог, что побудило его рассказать мне, как ещё в 1989 г. он посетил монастырь Святого Василия Острожского.

«В то время я был начальником Учебного управления третьего военного округа ЮНА, и мы проводили учения комсостава по приспособлению к местности, в которых участвовало около 150 офицеров со всего округа. Для учений был выбран высокогорный район Черногории близ Никшича. В конце учений я организовал посещение монастыря Острог. Все осмотрели монастырь, а я попросил игумена разрешить мне поклониться мощам Святого Василия (настоятелем тогда был игумен Георгий Миркович, который скончался в 1992 г. и погребён в монастыре Тврдош). Настоятель насторожился, вероятно, сомневаясь, знаю ли я обряд поклонения, поскольку в те годы офицерам ЮНА не разрешалось совершать церковные обряды. Я объяснил ему своё желание, и он провёл меня в келью, где хранились святые мощи. Я снял фуражку, перекрестился и сделал всё, что подобает. Тогда мне выпала великая удача: настоятель открыл ковчег и снял покров с рук Святого… Я увидел ногти на пальцах Святого. Я приложился к мощам Святого Василия, слава ему и Божья милость. Так сбылось моё желание.

Когда мы вернулись с учений, начальство вызвало меня «на ковер», но им не удалось поколебать моё убеждение, что я совершил правильный поступок. Поэтому при встрече с Патриархом Сербским Павлом в 1993 г. во избежание недоразумений я прямо заявил:

— Ваше Преосвященство, я крещён и крещусь. И хотя воспитан в духе атеизма, но остаюсь православным и уважаю свою православную веру. Впрочем, как и другие религии».

Перед тем как расстаться, я спросила генерала:

— Намерен ли ты дать мне, своему безоговорочному и бескорыстному другу, действующему по своей воле, без чьего-либо заказа какое-то новое задание? Что и как я должна сейчас сделать из того, что ещё не сделала?

Он обошёл вокруг стола, присел рядом со мной, мягко, почти по-отцовски, обнял и сказал:

— Для тебя нет человека, который мог бы давать задания! И сейчас ты сама знаешь, как действовать далее!

Эти его слова вызвали у меня глубокое эмоциональное потрясение. Спас меня глоток красного вина, которое мы выпили за эту и следующую встречи в более хорошем самочувствии и за свободу.

Расставались мы так, как будто уже завтра встретимся вновь и продолжим наш разговор.

Я осталась ещё на два дня в Гааге, чтобы увидеть Генерала в зале N» 3 Гаагского трибунала на очередном статусном заседании.

Комнату для посетителей и зал для судебных заседаний разделяет перегородка из толстого пуленепробиваемого стекла. При необходимости, когда заседания носят закрытый характер, могут быть спущены жалюзи.

Я предполагала, что на заседании могут опять появиться представительницы объединения так называемых Матерей Сребреницы (они представляют только матерей-мусульманок). Мне сказали, что их приход регулируется каким-то отдельным протоколом. Сейчас здесь были только журналисты и студенты юридического факультета из Риеки (Хорватия).

Войдя в зал, генерал сразу же спросил адвокатов, где я. Мы кивнули друг другу. Позднее, в определённый момент генерал по-военному отдал мне честь. Я ответила ему тем же. Однако сейчас он выглядел по-другому. Уставшим. Когда судья вошел в зал заседаний, он не встал, как положено по судебному протоколу. Судье он объяснил, почему опоздал на заседание: он так сильно болен, что не спал всю ночь, мучаясь от болей. Одеться смог лишь с помощью надзирателей, которые помогли ему подняться и передвигаться… Он также обратился к судье с просьбой пропустить к нему супругу, пока она ещё находится в Гааге, так как не уверен, что доживёт до следующего дня…

При этом он говорил, что в Гааге он защищает не себя, а сербский народ и Республику Сербскую. Вновь требовал от судей не одевать ему наручники при перемещении из тюрьмы в Гаагу… Бесполезно…

Я была поражена! Что могло случиться за прошедшие 48 часов?

С тех пор по сей день приходят сообщения одно хуже другого о состоянии его здоровья. В какой-то момент всё «дело» генерала Радко Младича сведётся к бюллетеню о его здоровье. Может быть, кто-то заранее продумал такой сценарий его конца…

^{Белград, ноябрь 2011 г.}

Примечание: содержание этой моей исповеди ограничено правилами суда, так как я была в Гаагском трибунале с частным визитом в качестве друга обвиняемого в тягчайших военных преступлениях.

Этот репортаж напечатан в журнале «Родная Ладога» и в газете «Советская Россия», которая присудила за него награду «Слово к народу».