Глава XVI

Глава XVI

Несколько вечеров Люден беседовал с глазу на глаз с Изачиком, который вернулся из Мурманска, был несколько раз в штабе армии, — встречался с пограничниками.

После бесед с Изачиком два дня затворничал в своем кабинете, в столовую появлялся к самому концу обеда или ужина, когда там никого не было. Ходил хмурый, что-то обдумывал.

Наконец позвонил по телефону Визгину:

— Павел Александрович, у меня возникли предложения. Прошу уделить мне время.

В точно обусловленный час Люден появился в кабинете начальника разведотдела.

Визгин, опершись локтями о деревянные полированные подлокотники жесткого полукресла, приподнялся и ответил на приветствие Людена. Глаза Визгина с просинью из-под светлых, с едва заметной рыжинкой бровей были обращены на собеседника. Визгин у всех, с кем встречался, оставлял впечатление человека добродушного, уравновешенного, не подверженного острым эмоциям.

— Так что же за идея родилась у вас, Михаил Юльевич? — спросил Визгин после некоторой паузы.

— В отряде собралась хорошая лыжная команда. Я поглядел на них, ходят на лыжах как звери. Надо бы сходить к Никелю.

— Зачем? — Лицо Визгина не изменило выражения, осталось таким же невозмутимым, но сам он весь напрягся. Визгин будто сделал вдох и замер. Китель плотно обтягивал его довольно плотную фигуру, шея покраснела, нависла над плотным стоячим воротником.

— Как зачем? — удивился Люден. — Основные поставки никеля Германия получает отсюда. А без никеля немцы не смогут делать ни оружие, ни корабли.

— Для чего немцам нужен никель — я знаю. Но как вы собираетесь помешать добывать никель и вывозить его?

Визгин выдохнул, как будто обмяк, расплылся в кресле.

— Ни помешать добывать никель, ни вывозить его мы, конечно, не сможем, — сказал Люден. — Проведем только разведку. Это нужно штабу и армии. Такую просьбу мне передали через Изачика.

— Нашли посредника в таком важном деле, — проворчал Визгин.

Люден не смутился. Он говорил о том, что в отряде есть классные лыжники, они сидят без дела, им осточертела жизнь в Полярном.

Визгин знал, что люди рвутся в бой, но он знал и другое — разведчикам нужна передышка, нужно время, которое снимет нервное перенапряжение. Он знал и то, что моряки гору свернут, если они чувствуют разумность задания. Люден же предлагает какую-то нелепую вылазку.

— Может, я что-то действительно недодумал, — оправдывался Люден. — Но я нутром чувствую, что поход в Никель нужен.

— Нутром это и не надо чувствовать. Что должен делать отряд — Военный совет нам четко определил.

— Военный совет дал общие директивы. А вот когда и как проводить эти директивы, решать не кому-нибудь, а нам, работникам отдела.

— Все это так, Михаил Юльевич, но как вы мыслите провести эту операцию?

Люден развернул на столе кальку.

— Ничего себе! И кальку уже вычертил! — удивился Визгин.

— Да, прикидочный вариант.

— Оставьте, я все посмотрю, почитаю! — заключил Визгин, положив кальку и письменные соображения Людена в сейф.

Визгин встал, прошелся по кабинету.

Люден сравнил Визгина с его замом — Добротиным. Как же они не похожи друг на друга! Добротин выше ростом, сухопар, подтянут, хотя ему за сорок. Продолговатое, худощавое лицо со впалыми щеками (он не поправился еще после ранения) было совсем иного склада, чем у Визгина. Вспомнилось, как жена Добротина с радостным юным блеском в глазах рассказывала, какого стройного, подтянутого кавалерийского командира с шашкой она встретила в гражданскую войну в Таганроге, как стал этот краском для молоденькой гимназистки, увлекавшейся балетом, спутником ее жизни.

— Какая же еще у вас идея? — спросил Визгин, возвратившись к столу.

— Предлагаю послать группу на левый берег губы Лицы, примерно в то место, куда ходили в середине ноября, когда погиб лейтенант Карпов.

— А туда зачем?

— Начнутся активные действия — флоту наверняка прикажут высаживать туда десанты. Какая у немцев вдоль морского берега оборона — нам полагается знать ничуть не хуже армейского командования.

— Что ж, подумаем, доложим командующему. Подготовьте план-задание и расчеты и на эту операцию, — сказал равнодушно Визгин.

Головко к предложениям Визгина отнесся неодобрительно.

— Я вас не один раз предостерегал от пристрастия к дальним сухопутным маршрутам. Вам поставлена задача работать на морском побережье. А вы опять смотрите куда-то вдаль от моря.

Головко говорил нетерпеливо, с нотой раздражения.

Замечания командующего больно задели Визгина. Может, и не стоило ему поддаваться натиску Людена, но снять свое предложение при первом же возражении — означало показать, что отдел подошел к вопросу легковесно, не учел все «за» и «против». Так выглядеть перед командующим ему не пристало. С настойчивостью выкладывал свои доводы Визгин.

— Никель немцы везут в Германию морем. Если уточним, сколько они его добывают, как и куда доставляют в порты, мы сможем лучше знать, когда груженные рудой суда топить в море.

— Такие сведения не добываются набегом даже самых опытных моряков. В Никеле, насколько я понимаю, нужно иметь постоянную агентурную разведку. И не ваше это дело.

— Вы правы, товарищ командующий. Но детальное ознакомление с обстановкой в Никеле ведет разведка армии. Они просят нас помочь на первом этапе. Нашу лыжную группу можно туда послать.

— Это уже другой разговор. Помочь, да если еще просят, можно и нужно.

О том, как отнесся командующий к предложению сходить к Никелю, Визгин рассказал своим заместителям и комиссару. У руководства отдела во взглядах на этот поход единства тоже не обнаружилось. Добротин считал, что надо скрупулезно придерживаться позиции, которую записал Военный совет в своей директиве. Люден и Изачик говорили, что могут быть разные подходы к выполнению директивы. Когда, нет возможности пройти к цели через море, не стоит напрочь отбрасывать и сухопутные маршруты.

Визгин и Добротин в конце концов согласились, что для похода на Никель есть только один важный аргумент: просьба штаба армии.

В январе сорок второго года лыжная группа в составе двадцати пяти человек во главе с командиром Николаевым и политруком Барминским вышла на задание.

До цели и обратно надо было пройти на лыжах через сопки, низины, по снежной целине, одолевая кустарники, а местами и приличный лес, более трехсот двадцати километров.

Утром четвертого января дошли до Зимней Мотовки. Этот первый переход был пробой сил для каждого разведчика. У кого-то оказалось не в порядке снаряжение, кому-то надо было половчее переложить харчи и боеприпасы, кому-то надо было поменять общеотрядный груз. Все перебрали, подтянули, поправили, подладили лыжные крепления, перемазали лыжи.

Все ненужное на дальнейший поход сложили на оленьи сани-нарты, старший из погонщиков оленей Нечаев и двое его помощников груз плотно увязали, перетянули плетеными кожаными ремнями.

На другой день в сумерках вышли по маршруту к Никелю. Погода все эти дни стояла ясная, морозная, настоящая январская. Столбик термометра опустился ниже тридцати.

Шли всю ночь с двумя короткими привалами. Мороз подгонял, не давал надолго остановиться. Утром, как рассвело, залегли: на свету идти было рискованно.

Кругом лежала нетронутая снежная целина. Вершины и склоны сопок, лощины, болота и озера — все под толстой снежной пеленой. И нигде ни следочка, ни черного пятнышка. Снег искрится, как будто кто-то щедро рассыпал по белому полю множество крохотных зеркальных осколков или разбросал алмазные камешки из бездонных сундуков. Солнечные блики от снега слепят глаза, они устают, слезятся, слезы скатываются и тут же превращаются в льдинки. Светозащитными очками никто не обзавелся, да их и не было в запасе у флотских снабженцев.

То один, то другой докладывал командиру группы Фролу Николаеву, что от неподвижности стынут руки и ноги, душит кашель. Всем один ответ: вставать и разминаться нельзя, опасно.

Походное обмундирование — ватные брюки и фуфайки — для лежания в снегу при такой стуже было явно непригодно, оно не уберегало тепло, не предохраняло от пронизывающего мороза. Лучше пригодились бы сшитые для отряда в Ловозере оленьи куртки, штаны, шапки и пимы. Но все это на себе тащить немыслимо, и так в рюкзаках набито килограмм по тридцать пять — сорок.

Охотники-промысловики весь свой провиант, продукты и одежду волоком тащат на санях. Сани эти делают узкие, длинные, а полозья широкие, как лыжи. Груз привязывают к саням веревками или ремнями.

— Такие сани называют чунками, — пояснял товарищам пришедший недавно в отряд помор Семен Агафонов.

— И нам бы нашу оленью одежду сложить вот на такие сани-чунки да и тащить за собой на постромках. Как бы хорошо было на привалах, — поддержал Семена Виктор Леонов, служивший когда-то с Семеном на одной подводной лодке.

— Вернемся на базу — закажем такие сани. Оленеводы или охотники быстро сделают. Для нас и свои не пожалеют, отдадут. Финны на похожих санях таскали в прошлую войну пулеметы, а для одиночного автоматчика-кукушки и теплые вещи. Жаль, вовремя не догадались, не заказали, — поддержал бойцов Николаев.

Лежать недвижимо в снегу невтерпеж. Командир группы Николаев и политрук Барминский приняли решение идти вперед по свету, даже в короткие январские дни. Это было нарушение запрета, но они не видели иного выхода, иначе все бы поморозились.

Головное отделение торило лыжню в снежной целине. Снегу за зиму насыпало много, он лежал глубокий, рыхлый, а местами превратился в крупнокалиберную картечь. Передовому дозору приходилось топтать глубокую тропу. После разведчиков оставалась глубоко пропаханная лыжня.

На небольшой высотке перешейка между озерами Большой и Средний Чепьявр остановились. Подошел час сеанса радиосвязи.

Разведчики, отойдя чуть-чуть в сторону от лыжни, не снимая маскхалатов, разлеглись на снегу, подсунув под головы рюкзаки, а под спину лыжи.

Радист Палкин стал налаживать антенну между лыжными палками, воткнутыми в снег. Халат его, покрывшийся леденистой корочкой, мешал работать. Палкин сбросил маскировку, оставшись в ватной фуфайке.

Вдруг нежданно-негаданно раскатом грома хлынул с небольшой высоты грохот самолетных моторов. Снег возле разведчиков завихрился, взметнулся белой пылью. Сотни пуль вскинули его бураном. Через минуту-другую самолеты развернулись и устремились в новый заход, опять поливая из пулеметов и пушек. И так прошлись один за другим над отрядом четыре раза. Огонь был настолько плотным, что натянутую антенну перерубило в нескольких местах. В пятый заход самолеты пронеслись развернутым строем, не стреляя.

Бойцы поднялись. Вся поляна взъерошена, перепахана пулями и снарядами. Гладкая снежная равнина превратилась в пахоту. Местами снег алел от крови.

Радиста Палкина и старшину II статьи Матвеева прошили пули. Старшину II статьи Павла Богданова и краснофлотца Бориса Иванова тяжело ранило. Получили ранения политрук отряда Барминский, старший краснофлотец Леонов, краснофлотцы Бакешин, Ильчук, Карху и Литвиненко.

Раненых перевязали. Для Богданова и Иванова соорудили волокуши. Зарыли в снег погибших, сверху лыжами нагребли высокие снежные холмы.

Собрали имущество, раскиданное из разорванных пулями рюкзаков.

Командир группы и политрук думали, что делать дальше. Позвали к себе уже ходивших летом и осенью в этих местах Радышевцева и Головина.

Картина вырисовывалась безрадостная. Выходило, что они, едва отойдя от маневренной базы на три десятка километров, видимо, попали под наблюдение горных егерей. Теперь немцы из-под надзора их не выпустят. Весь путь к Никелю может оказаться под контролем.

Группа лишилась боеспособности. Продолжать марш к Никелю не имело никакого смысла. Приходилось возвращаться.

Двоих, самых ходких и выносливых лыжников — Бориса Абрамова и Павла Люкшина — Николаев послал на Зимнюю Мотовку и велел им привести оленьи упряжки. Шли одной группой, без дозора. Впереди — Николай Зубков, за ним политрук Барминский, раненный пулей в левую ногу, возле него держался командир группы Николаев, следом — Саша Манин, потом остальные. Замыкали цепочку самые выносливые лыжники — Радышевцев и Агафонов.

Шли медленно. Волокуши с ранеными приходилось тащить очень осторожно, особенно на кручах, с больших уклонов спускались зигзагами. Идущие в пристяжке лыжники, топтали снежную целину.

Быстро стемнело, но вскоре небо прояснилось. Из-за редких облачков вывалилась луна и повисла холодным светильником над заснеженной тундрой. Весь небосвод окрасился в синеватый цвет, а по нему от самой верхушки над головой и до края горизонта, прерываемого изрезанными зубьями силуэтов сопок, рассыпались бесчисленные звезды. Снег искрился миллиардами мерцающих светлячков, вспышками крохотных искорок. Будь другое время — любовался бы и любовался этой красотой.

От места обстрела самолетами ушли порядочно, вражеской погони бояться перестали.

Первая группа раненых, с которой шел политрук Барминский, добралась до промежуточной базы под утро. Политрук связался с Мурманском, продиктовал телефонограмму, просил передать ее в отдел в Полярное. А еще примерно через час дозвонился по телефону до Полярного, отыскал Людена, поднял его с постели.

Люден, узнав о случившемся, ничего вразумительного не сказал. При разработке плана операции никакие варианты срочной эвакуации не были предусмотрены. Сообщение Барминского застало его врасплох.

— Раненые лежат на морозе. На наших трех оленьих упряжках мы всех не вывезем, да и путь займет не меньше двух суток, — объяснял Людену Барминский.

— Будем думать, как вам помочь, — повторил несколько раз Люден.

— Я отвечаю за людей, с которыми пошел в поход. Нам надо знать, на какую помощь рассчитывать, — горячился Барминский.

— Я вам ясно сказал: разберусь, сообщу, — продолжал свое Люден, — Не впадайте в истерику, не паникуйте!

— Вы, как всегда, жуете резину. Нам сейчас нужна не ваша осмотрительность, а конкретный ответ, — напирал Барминский.

— Тогда я вас спрашиваю: почему вы раньше своих людей пришли на Мотовку? Вам известен флотский закон: командир и комиссар первыми с корабля не сходят?

— Раньше, чем вам… Я подольше вас служу на флоте, — Барминский сгоряча кольнул Людена.

— Вот и держитесь флотского правила: оставайтесь с моряками, выводите их, а мы будем помогать!

К десяти часам утра на Зимнюю Мотовку пришла последняя группа с тяжелоранеными. Всех отогрели в землянке у бойцов поста ВНОС, сменили повязки.

Ночью на Мотовку прибыл младший лейтенант Синцов с группой лыжников отряда. Весь следующий день готовились к маршу до автомобильной дороги.

Поздно вечером восьмого января на пяти оленьих упряжках — две упряжки дал на время командир вносовского поста — вся группа тронулась с промежуточной базы к дороге на Мишуков.

На следующее утро встретились с лейтенантом Догадкиным, который пригнал автомашины. Раненых оставили в армейском полевом госпитале, остальные доехали на Мишуков, оттуда на катере в Полярное.

В первых числах января Люден повел вторую группу разведчиков на левый берег губы Западной Лицы. На время похода своим заместителем Люден назначил Инзарцева. Высадкой с «малых охотников» и съемкой с берега на катера командовал капитан-лейтенант Смирнов. Ему теперь предстояло курировать отряд. Но, как оказалось, надолго.

На лыжах прошли вдоль берега губы, приблизились к левому флангу немецкой обороны. Залегли, зарылись в снег. Сквозь серую сумрачность ночи вглядывались во вражеский опорный пункт, пытались распознать назначение каждого сооружения. По дыму от топящихся печек определили три землянки, четыре пулеметных точки с амбразурами, накрытыми каменными колпаками.

Люден долго рассматривал землянки и блиндажи, молча, шевеля губами, размышлял, вставал, садился, даже походил немного взад-вперед. Потом сказал Инзарцеву:

— Мы установили точное место этого узла обороны. Нанесем его на карту, отметим все обозначения. Атаковать егерей не станем, скомандуйте отход на катера.

— Егеря нас не чувствуют, ведут себя спокойно. Спят в землянках безмятежно. Если с двух сторон подобраться, можно крепко их погромить, — предложил Инзарцев. — Каждый убитый тут фашист воевать больше не будет.

— Мы скрытно подошли, так же и уйдем. Будем знать об этом опорном пункте, отметим его на картах.

— Немцы утром пойдут — увидят нашу лыжню. На том и кончится наша скрытность.

— Может, разыграется пурга, заметет…

— В крепкий мороз пурги не бывает.

— Нападать рискованно, — стоял на своем Люден, — можно не добиться успеха, а себя зря раскрыть. Будут преследовать, в море накроют самолетами.

— Волков бояться — в лес не ходить…

— Нам приказано разведать. А нападать — только тогда, когда все очень удачно сложится. Нас мало, к тому же половина новичков.

— Может, обойдем их стороной, пройдем еще километра полтора, разведаем, что там, вдруг обнаружим что-то важное, — Инзарцев пытался уговорить майора.

Люден прервал его:

— Мое решение окончательное и не подлежит обсуждению. Мы в боевой операции, а не на собрании. Я не могу рисковать людьми. И потому приказываю отходить.

К восьми утра дошли до катеров и возвратились в базу.

Командующий флотом пригласил к себе члена Военного совета Николаева, начальника штаба Кучерова и начальника политуправления Торика.

Докладывали капитан II ранга Визгин и батальонный комиссар Орлов.

— В последнем лыжном походе, — начал Визгин, — нас постигла неудача.

— Не она вас постигла, а вы сами по своей охоте в нее влезли!

Тон у командующего был хоть и сдержанный, но раздражение почувствовал всякий, кто его хорошо знал. Головко нарушил свое же с годами устоявшееся правило — дать человеку высказаться, спокойно и доброжелательно выслушать, а потом уже принимать решение.

— Мы согласны с вами, товарищ командующий, что обе операции проводились без острой необходимости.

— Вы что ж, боялись, как бы вас не обвинили в пассивности, в бездействии? — спросил Николаев, умевший говорить строго и взыскательно.

— Нет, мы этого не опасались, но держать людей долго без дела смысла не видели.

— Такие неудачи, как эти две, только отбивают охоту к боевым операциям, — ответил Николаев, давая понять, что не одобряет позицию руководителей разведотдела.

Николаева поддержал начальник штаба Кучеров, сказавший резко и сурово:

— Мы вас и раньше поправляли, да вы гнули свое, не проявили твердости, когда Люден и Изачик настаивали.

Визгин пытался доказать, что операция сорвана по вине командира группы Николаева, он разрешил идти по маршруту в дневное время, хотя очень сильный мороз в какой-то степени и оправдывает такое решение. К этому добавилось самовольство радиста, скинувшего маскхалат. Вражеские наблюдатели и засекли группу.

— Я считаю, что ни с каких наблюдательных пунктов группа не была засечена, — не согласился с объяснениями Визгина командующий. — Немцы и финны не дураки: если бы они обнаружили группу с земли, они бы подпустили ее ближе, устроили бы засаду в каком-нибудь узком месте и перебили бы всех или постарались бы пленить. Разведчиков обнаружили самолеты по лыжне, они и нанесли по лыжникам удар, растрепали их. Николаев и Люден выдумывают себе оправдание.

— Нам, видимо, надо было более скрупулезно расписать маршрут по этапам, предусмотреть опасность с воздуха, предупредить людей.

В разговор снова вступил Головко:

— Все детали в базе не предусмотришь, маршрут с точностью до часов и минут на такое дальнее расстояние не вымеришь. В походе возникает масса непредвиденностей. На то и голова у командира, чтобы все решать на месте. Вы продолжаете выискивать оправдание своим оплошностям. Конечно, существуют наставления, перечень основных положений, которые надо учитывать разведчику, особенно командиру. Но к ним еще нужна голова, находчивость и сообразительность.

— К недостаточной требовательности и нехватке распорядительности у Николаева добавились неопытность и паникерство Барминского, — сказал Визгин.

— Я пока не усматриваю у Барминского паникерства, — отрезал Николаев.

— Но требовал же Барминский, — доказывал Визгин, — чтобы была оказана немедленная помощь, непозволительно грубо говорил с отделом по телефону.

— Так квалифицирует поведение политрука Люден, а проверить это сейчас трудно. Сам Барминский не отрицает, что говорил в повышенном тоне, но объясняет это тем, что в голосе Людена почувствовал безразличие к судьбе разведчиков. В политуправлении успели побеседовать с Барминским и доложили Торику.

— Я думаю, — вмешался командующий, — Барминский показал себя не с лучшей стороны. Не надо было ему уходить от группы первым, комиссару положено быть с бойцами до конца. Вы, Александр Андреевич, все же разберитесь в нем до конца. Я считаю, что его следует отстранить от должности.

— Я уже приказал комиссару отдела Орлову побеседовать с ним и доложить свои выводы и предложения.

— Позвольте! — встал и попросил слова Орлов. — Я одновременно просил бы направить в отряд комиссара, который подходит для разведки. Больше, чем на одну операцию, политработники в отряде не остаются. Их сразу куда-то перемещают. Не успеют ни людей узнать, ни боевого опыта набраться. Много операций проводили вообще без комиссара.

— Это справедливо, — согласился Николаев, — давайте, Николай Антонович, — обратился он к Торику, — найдем в отряд молодого комиссара и с характером. Для такого дела не надо жалеть стоящего человека, хоть с корабля, хоть с берега. Лучше, если найдется доброволец. Посмотрите рапорты тех, кто просится на фронт. Разведчики теперь с норовом, походили по тылам, поколотили фашистов, пообстрелялись. Не всякого политработника сразу примут в свою семью.

— Такого нелегко сыскать, кто погиб, кто ранен. Из корабельных, из плавсостава, многие разведку нюхом не нюхали, но будем искать, — заверил Торик.

— Ходить по этим маршрутам вам и впредь наверняка придется, — напутствовал Головко. — Но руководство отдела не извлекает уроков из походов, не из летних, не из нынешних, зимних. Все важно: выбор маршрута, скрытность, умение не навлекать на себя вражескую авиацию, подбор командиров и политработников. Все тщательно и профессионально должно быть проработано.

— Я думаю, Арсений Григорьевич, — вступил в разговор Николаев, — в этой операции наряду с теми минусами, о которых вы только что сказали, есть и нечто положительное: вдали от базы, на трескучем морозе, при восьми раненых, при недостаточной распорядительности командира группы разведчики проявили себя с наилучшей стороны. Я читал объяснения, разговаривал с людьми. Я считаю, что Радышевцева, Леонова, Манина, Абрамова, Агафонова надо поощрить.

— Заготовьте приказ с благодарностью им от имени Военного совета.

Командующий предложил разобраться с операцией, которую проводил Люден на левый берег Лицы.

— Товарищ командующий, — вставил Визгин, — мы считаем, что боевое задание в этой операции не выполнено. Никакого противодействия со стороны противника не встречено. Наша группа врагом не обнаружена. Однако вражеский левофланговый опорный пункт у устья губы досконально не разведан. Мы не ставили задачу боем выяснить ситуацию, однако «языка» отряд должен был захватить. Но даже попытки взять пленного группа не предприняла.

— Об этом случае вы докладываете более самокритично, — заметил Головко. — Эта высадка без боевого результата еще более поучительна.

— Мы этот вопрос тоже у себя обсудили, сделали внушения, — сказал Визгин, желая на этом закончить рассмотрение вопроса.

— Внушение? Кому? — озадачился командующий.

— Людену и командиру отряда Инзарцеву.

— Инзарцев тут ни при чем, — поправил Головко. — Кому в голову пришло снарядить в поход столько командиров: майор, капитан, младший лейтенант, плюс к тому капитан-лейтенант, занимавшийся высадкой и съемкой отряда. Я уже говорил вам, Визгин, что у Людена есть пристрастие окружать себя солидным походным штабом. Но и это не главное. Инзарцев не командовал операцией, он находился в оперативном и в прямом подчинении старшего командира Людена, который и принимал решения.

— Люден широко мыслит, — попробовал оправдаться Визгин. — Но излишне осторожен, чересчур ко всему примеривается.

— Я бы сказал полнее и точнее. Он не ищет боевого результата, уходит от дела, если чувствует хоть малейшую опасность. Так воевать и вести разведку нельзя. На войне невозможно без риска и без опасности. Мы поручали вам сделать ему замечание. А результатов не видно. В своем объяснении Люден пишет, что половина группы — молодые, неопытные бойцы. Если не с кем было идти, зачем пошли? Ради счета? Или хотели показать боевую активность? Для такой задачи достаточно было пяти человек, а он взял с собой тридцать пять. Впредь с предложениями о таких операциях не приходите, — сказал Головко. — А о Людене подумайте. Мне кажется, пора поискать для него другое место. Пусть не ходит в операции, не стесняет людей.

— У нас небогато с кадрами, в отделе много вакансий, большие потери, а работники в основном молодые.

— На них и опирайтесь, они смелее, решительнее. К моему совету о Людене прислушайтесь. Я пока не приказываю. Все оставляю на ваше усмотрение.

— Я все понял, товарищ командующий, — отчеканил Визгин.

— На этом сегодня с разведкой закончим, — подвел черту Головко, — займемся другими делами.