СОВИНФОРМБЮРО СООБЩИЛО...

СОВИНФОРМБЮРО СООБЩИЛО...

А. В. ВОРОЖЕЙКИН, генерал-майор авиации, дважды Герой Советского Союза

Апрель, 1944 год. Восточнее Станислава, в междуречье Днестра и Прута, противник, собрав мощные танковые и авиационные силы, пытается прорвать нашу оборону. Над линией фронта идет воздуш­ный бой.

Получив приказ срочно лететь на помощь, я выскочил из землянки командного пункта, на ходу обдумывая, как лучше выполнить зада­чу. Стоянка самолетов была близко, и летчики, взглянув на меня, поняли, что предстоит срочный вылет.

— Летим,— сказал я обычным голосом, чтоб не выдать своего волнения. Меня тревожило одно: вдруг опоздаем. И все, точно по команде, построились.

Первым стоит Сергей Лазарев со своим ведомым Михаилом Руденко. Как всегда, Сергей, словно стесняясь высокого роста, чуть суту­лится, руки в локтях согнуты и подались назад. Вид спокойный, но в этом спокойствии и угловатой, точно высеченной из глыбы камня, огромной фигуре угадывается силища тигра, собранная для прыжка. Воюет третий год. До дерзости смелый, но бои научили его выдержке и расчетливости. Нет смысла назначать в ударную группу. Здесь он меньше принесет пользы, чем на высоте, в группе охраны, где можно проявить свою выучку и надежно прикрыть нашу четверку от всяких неожиданностей. Вторая пара — Алексей Коваленко и Назиб Султа­нов. Теперь уже не новички, но, увлекаясь боем, иногда забывают, что сами могут быть атакованы, поэтому за ними еще требуется опытный глаз. Правда, Коваленко уже сбил четыре фашистских самолета и стал ведущим пары, однако, я по-прежнему за ним зорко слежу в бою и далеко от себя не отпускаю. Все это скорее уже по инерции, чем по необходимости. Пора ему и на простор. Пятым стоит Иван   Хохлов — мой   ведомый.   Вся   эта   тройка   полетит   со мной в ударной группе.

Чтобы показать на карте район прикрытия наземных войск, взял в руки планшет. Все вплотную подошли ко мне и молча слушали. Понимая, что перед боевым стартом каждое лишнее слово, как лиш­ний груз в походе, будет мешать и раздражать, стараюсь быть предельно кратким. Гляжу на Лазарева:

—  Пойдешь выше нас.

Плечи Сергея раздвинулись. Высокая мощная фигура напружини­лась. По тонкой молодой коже обожженного лица пробежал ру­мянец:

—  Ясно.

—  Ты с Султановым со мной в ударной группе.

—   Ясно,— приглушенно пробасил Коваленко.

Две фразы — и приказ отдан. Последний взгляд на летчиков. Мол­чание. Я не спрашиваю, имеются ли ко мне вопросы. По особой сосре­доточенности на лицах и плотно сжатым губам мне тоже ясно: вопросов нет. Есть у всех полная уверенность, что задача будет выпол­нена. Такие, как эти ребята, морально побеждают врага еще на зем­ле, до встречи в небе. Там только экзамен, а перед экзаменом человек всегда на взводе. Понимая своих товарищей, тихо, но твердо, в на­строй их боевой сосредоточенности, говорю:

—   По самолетам!

...По-весеннему бодро светит солнце. Чистое небо, чистый воздух. Замечательная видимость. Пролетаем над разрушенным Тернополем. Город противником превращен в крепость. Немецкий гарнизон оборо­нялся до последнего солдата. Только вчера, 17 апреля, после более чем трехнедельных боев, наши войска ликвидировали остатки окру­женного 12-тысячного гарнизона.

Еще далеко до Днестра, а видимость уже ухудшилась. Земля под нами плывет в белесой дымке. Впереди, в районе боев, куда мы идем, дымка поднялась, и издали кажется, будто сами снежные Карпаты сместились на север. Испарения широко разлившихся Днестра и Прута, соединившись с дыханием фронта, и дали такие нагромож­дения. Как же в дымке прикрывать войска?

Навстречу нам, возвращаясь домой, пролетела эскадрилья нашего полка.

—  Как, Миша, там погода? — спрашиваю по радио ее командира Сачкова.

—   Отвратительная. Туман.

Наши переговоры перехватил командир полка В. С. Василяка. Се­годня он впервые прибыл с радиостанцией наведения на передовую. Запросив меня, как его слышу, тут же передал, чтобы мы нажали на все педали: бомбардировщики на подходе.

«На подходе». Значит, он уже видит их. До района прикрытия — километров 30. Минут пять лету. Почему же Василяка не задержал эскадрилью Сачкова? Радиолокаторы. Не привыкли мы к ним, поэто­му и забываем. А они могут видеть самолеты противника за 100 и более километров. Наверное, командир только что принял дан­ные локаторов и поэтому настраивает нас на бой с ходу.

Моторы уже работают на полную мощность. В голове роятся мыс­ли: какие бомбардировщики и сколько их, высота полета, курс, бое­вой порядок? Много ли истребителей прикрытия?.. Запросить по ра­дио В. С. Василяку? Опасно: противник подслушает и примет контрмеры. Внезапность будет утрачена. Однако уже сейчас можно уверенно предположить: враг летит с юга, со стороны Карпат, или же с запада. Чтобы занять выгодную позицию для атаки, нам нужно сейчас же быть за линией фронта, параллельно которой летим, и оказаться в тылу противника.

Высота 7500. Чуть снижаясь, мы быстро оказались за линией фронта, у Станислава. Впереди — две стаи «юнкерсов», самолетов по 30 в каждой. Со стороны Карпат, километрах в десяти от нас, грузно плывут еще две группы. Их замыкает четверка «мессершмиттов». Держатся кучно. Так не летают опытные летчики. Очевидно, молодые. Впереди головных «юнкерсов» — две пары «фоккеров», идут разо­мкнуто, прокладывая путь армаде. Видимо, тертые калачики. По­дальше, в лучах солнца, купаются еще несколько пар истребителей противника.

—  Вижу  более  сотни   «лапотников»   с  истребителями,— информи­рую Василяку.— Занимаю позицию для атаки.

—   Действуй! — приказывает он.

Обстановка ясна. Враг хочет двумя волнами нанести массирован­ный удар по нашей обороне. Истребителей у немцев достаточно: они легко могут сковать нас боем и не дадут ударить по бомбардировщи­кам. Главная опасность — истребители противника, охраняющие «юнкерсов» спереди. Они ждут нас с нашей территории на встречных курсах, а мы ударим с тыла. Пока они не обнаружили, немедленно надо атаковать! Наше преимущество — внезапность и быстрота. Однако этого преимущества хватит только для разгрома одной группы. А как быть с остальными? Силой тут не возьмешь: враг сомнет своей численностью.

Головная группа «юнкерсов» уже на боевом курсе, и вот-вот само­леты начнут бомбить с пикирования. Атаковать! Но старая формула боя — наша четверка ударяет по флагманской группе, а пара Лазаре­ва прикрывает нас от истребителей противника — в таких условиях не надежна. Надо действовать быстро. И действовать кулаком, не дро­бя группу. Удар будет сильный и целенаправленный.

—  Где ты? Почему молчишь? Сейчас начнут бомбить! — раздался встревоженный голос В. С. Василяки.

Я уже весь в напряжении, в действии. Отвечать некогда, но надо:

—   Иду в атаку.

Мы действительно уже на курсе атаки и сближаемся с «юнкерсами»... Только по какой из двух первых групп выгоднее нанести удар? По головной — она уже почти на боевом курсе. Но тут же возникает сомнение:   пока  будем  бить  ее,  вторая группа  может  отбомбиться.

Вдруг правее меня, из сизой дымки, через которую еле-еле просмат­ривается земля, вынырнула «рама» — ФВ-189. Вынырнула как из воды. Значит, в дымку можно прятаться и сверху не будет видно? А из дымки вверх? На фоне солнца и чистого неба видимость должна быть. Это все равно, что днем из глубины комнаты да еще через тюлевую занавеску глядеть через окно на улицу. Нужно воспользо­ваться этим.

Нам выгодно сейчас с ходу, попутно атаковать с высоты вторую группу и, уйдя в дымку, незаметно подобраться к первой. Наши «яки», окрашенные сверху сизой краской, сольются с сизой дымкой, и для фашистских истребителей, находящихся выше, будут невиди­мыми. А если нет? Тогда истребители противника вообще могут нам отрезать все пути к бомбардировщикам. Успеют ли? Успеют. Только их атака будет спереди, в лоб нам.

Что ж, этой атаки бояться нечего. Она больше нагоняет страху, чем разит огнем. Мы не свернем с курса и не вступим в бой с истребите­лями, пока они не нападут на нас сзади. Для этого им потребуется сделать разворот на 180 градусов. За это время мы должны изловчиться и разбить первую стаю. А как быть с третьей и четвертой? Они минуты через две будут над фронтом. Попробуем использовать все ту же тактику «невидимок». Не удастся — разделимся на две группы и будем действовать по установившимся правилам.

Мигом промелькнули все эти мысли с противоречиями и сомнени­ями. В воздухе — не на земле: здесь все в непрерывном движении и изменении, поэтому первоначально принятые решения постоянно надо уточнять.

Передаю летчикам:

—   Атакуем все сразу! Лазарев по правому флангу. Коваленко — по левому. Я бью по ведущему.

—   Атакуй первую группу. И немедленно! — скомандовал мне Василяка.

Занятый своими мыслями, я ответил не задумываясь:

—  Вас понял...

И только тут дошло до сознания: это же приказ, и он расходится с моим планом боя! Как быть? Мне здесь лучше видна воздушная обстановка, чем ему через густую дымку. Выполнить — значит отка­заться от удара по второй группе, а, минуя ее, идти на первую. Для этого  нужно  немедленно  выходить  из   пикирования — лишний  маневр, потеря времени. К тому же, добираясь до головной группы, мы должны проходить над второй, подставляя беззащитные животы сво­их «яков» под огонь «юнкерсов». Истребители противника нас навер­няка заметят, свяжут боем, и тогда уже труднее будет прорваться к головным «юнкерсам».

Приказ В. С. Василяки явно опоздал. Если бы он передал его, когда у меня еще не созрело решение, я бы мог его выполнить не колеблясь. Как хорошо, что опоздал. На земле все ему объясню. И я, словно ослушавшись приказа, не отвечаю, а выполняю намеченный план боя.

Сверху у «юнкерсов» мощный зенитный огонь стрелков. Однако мы так внезапно свалились на них, что вражеские стрелки, должно быть, даже не успели опомниться. Окатив их огнем, мы скрылись в дымке. Отсюда на фоне чистого неба — прекрасный обзор. Первая стая бом­бардировщиков и их четверка «фоккеров» непосредственного сопро­вождения летит в прежнем порядке. Значит, они еще ничего не заме­тили. А что стало с атакованными «юнкерсами»? Потом разберусь, оглядываться некогда.

Используя скорость, до предела возросшую на пикировании, мы снизу из дымки мгновенно устремились к первой стае «юнкерсов». Их истребители прикрытия нас еще не обнаружили, но уже тревожно засуетились, беспорядочно шныряя по небу.

— Атакуем в прежнем порядке! — командую по радио.

Мы под строем «юнкерсов». Они идут крыло в крыло и кажутся серой глыбой металла, размалеванного черными крестами. Неубирающиеся шасси торчат, как лапы хищных птиц, готовых схватить тебя. Однако мы эти самолеты врага «любим»: у бомбардировщиков снизу плохой обзор, и горят они великолепно.

Сейчас «лапотники» в наших прицелах. И не шелохнутся. Значит, не подозревают опасности.

Мощная огневая струя снарядов и пуль, точно раскаленное копье, врезалась в ведущего «юнкерса». Из его чрева тут же брызнул огонь. Зная, что от бомбардировщика могут полететь обломки и накрыть меня, быстро отскакиваю, о чем предупреждаю и своего ведомого. Предупреждение излишне: И. Хохлов уже рядом. К нам пристраива­ются А. Коваленко с Н. Султановым, приближается и пара С. Лаза­рева. И по-прежнему нас не трогают вражеские истребители. Они в смятении кружатся впереди, очевидно все еще не поняв, кто же бьет их подзащитных.

Переднюю волну «юнкерсов» ошеломила наша атака. Потеряв строй, они торопятся освободиться от бомб и разворачиваются назад. «Юнкерсы» горят, неподалеку висят парашютисты. Кажется, все небо заполнено спешащими на запад «лапотниками».

Видимость по горизонту и вниз очень плохая. Пары Коваленко и  Лазарева,  чтобы не  потерять  меня,  летят ниже. Мы  все готовы к новой атаке, но вот беда: не видно второй волны «юнкерсов», а она где-то рядом. Наугад разворачиваемся. А если разойдемся? Нет. Это­го нельзя допустить. Нужно подняться выше дымки и взглянуть, где же «юнкерсы»? Однако это опасно: привлечем на себя истребителей противника, и тогда они свяжут нам руки. Но и другого выхода нет. Прыжок к синеве — и тут сверху посыпались «фоккеры». Ин­стинкт самосохранения чуть было не толкнул меня скрыться в дым­ке, но сдержался. «Юнкерсы» оказались совсем рядом, а над ними — четверка «мессершмиттов». Теперь боя с истребителями противника не избежать. Однако всем нам переключиться на «мессеров» нельзя.

—  Сережа! Возьми на себя истребителей, а мы с Коваленко — «ла­потников»,— передаю Лазареву, и снова четверкой уходим в дымку.

Нелегко будет Лазареву с напарником отвлечь от нас «фоккеров» и «мессершмиттов». Да и нашей четверке теперь уже не так просто снова стать «невидимками»! Надежда на сизую окраску «яков»... Не поможет — пробьемся к «юнкерсам» силой.

Лазарев и Руденко разворотом на юг оторвались от нас и пошли вверх, как бы подставляя себя на съедение противнику. «Фоккеры» клюнули на приманку и кинулись за ними. Нам-то этого и надо. Молодец, Сережа! Ловко купил тупоносых, а от «мессершмиттов» мы и сами отобьемся.

Сквозь дымку я уже вижу обе стаи «юнкерсов». Хотя и идут на­встречу в прежнем порядке, однако их строй не такой плотный и спокойный, какой был у первых двух стай. Очевидно, знают о судьбе своего первого эшелона и встревожены. Неожиданно для нас «мессершмитты» тоже отвернулись от «юнкерсов» и помчались в сто­рону, куда ушел Лазарев. Наверно, заметили бой «фоккеров» с «яка­ми» и хотят помочь своим поскорее расправиться с парой Лазарева. Какое благородство! Лучшего для нас и желать не надо. Теперь бом­бардировщики совсем без охраны, но только на короткое время — вражеские истребители поймут свою ошибку и возвратятся для защи­ты бомбардировщиков. А их — две группы. Теперь последовательно бить их четверкой у нас нет времени. Разделимся попарно? Конечно. Коваленко разобьет заднюю группу, а мы — переднюю. А если не успеет? Должен! И я, разворачиваясь для удара, уверенно передаю:

—   Коваленко, бей задних «лапотников», мы с Хохловым — пере­дних!

На встречных курсах сближение происходит быстро. Я чуть опоздал с разворотом и могу неудачно занять позицию для атаки, поэтому резко кручу машину, чтобы оказаться под первой группой бомбарди­ровщиков. От перегрузки тускнеет солнце. Перестарался. Медлить, однако, нельзя. Разворачиваюсь по интуиции, не видя ничего. Опаса­ясь столкновения с «юнкерсами», проваливаюсь вниз и выхожу из разворота. В глазах снова свет. «Юнкерсы» надо мной. Удачно. И по­ка не мешают фашистские истребители!

— Я бью левое крыло, Хохлов — правое!

Близко и вторая стая. Сейчас ее пушки смотрят на нас. А на этих «юнкерсах» могут быть 37-миллиметровые пушки. Вся надежда на Коваленко. Он с Султановым должен отвлечь от нас бомбардировщи­ков. Ловлю в прицел заднего «лапотника»: он ближе всех, но болта­ется, как бревно на воде во время шторма. Не могу его поймать. От огня Хохлова «юнкерс» уже опрокидывается вниз. Меня осеняет мысль — стрелять по всему крылу: оно как раз в створе прицела. Мой огонь кого-нибудь да и подкосит. Одна длинная очередь, вторая, третья... и закоптил еще один «лапотник». Сразить следующего? Нет, нужно поберечь боеприпасы для боя с истребителями. Да и сзади по нас могут ударить пушки с «юнкерсов». Надо оглянуться. В этот момент вижу, как один горящий бомбардировщик, очевидно из перво­го разбитого эшелона, точно комета с длинным хвостом, мчится в лоб стае «юнкерсов». Они, уже потрепанные нами, опасаясь столкнуться со своим же самолетом, шарахнулись врассыпную. Вот здорово, сами себя разгоняют.

Сзади нас от ударов Коваленко с Султановым «юнкерсы» тоже раз­ворачиваются к себе в тыл. Хорошо! Полный успех. За какие-то две минуты мы сумели отразить налет целой армады. Впрочем, послед­няя группа еще не сбросила бомб и может возвратиться. Не дадим! Сейчас выдался момент помочь Коваленко. Однако «мессеры», поняв свой промах, уже спешат сюда. Лучшая помощь Коваленко — защи­та от «мессершмиттов». И мы с Хохловым, набирая высоту, идем навстречу врагу.

Лобовая атака? Она сейчас выгодна «мессерам». Мы удаляемся от Коваленко, а «мессеры» летят прямо на него. Нет, так не пойдет! Демонстрируя, что не выдержали лобовой атаки, мы сворачиваем, показывая «мессершмиттам» свои хвосты...

Истребители противника, как и раньше, когда мы применяли такой «трусливый» маневр, всегда пытались расправиться с нами, ввязыва­ясь в бой на виражах и, конечно, терпели неудачу. А как сейчас? Не разгадали ли ловушку? Надо быть готовым и к этому. И вообще в бою всегда нужно рассчитывать на худший вариант: меньше будет неожиданностей. Сейчас два «мессершмитта» могут попытаться свя­зать нас боем, а два — атаковать Коваленко с Султановым.

Положив подбородок почти себе на спину, круто вращаю «як», не спуская глаз с «мессершмиттов». Они по-прежнему мчатся на Кова­ленко. Значит, не соблазнились хвостами наших «яков». Но нет, раз­ворачиваются, и все четверо: двое — на меня. По два носа, а в каж­дом по три пушки и по два пулемета нацеливаются на нас сзади. Знаю, что у меня большая угловая скорость вращения и противнику трудно прицелиться, а все же неприятно. Вот один нос на какой-то миг «взглянул» прямо на меня, и тотчас белые нити трассы прошли рядом с консолью крыла, но не захлестнули. Кручу «як» резче. Нос противника отстает. Второй, видимо ведомый, виражит рядом с ним. Он пока не опасен.

«Як»! Вираж — твой конек! А ну, давай поднажмем! Все круче замыкается круг. И вот, наконец, передо мной хвост вражеского са­молета. Ловлю его в прицел. Тонкое худое тело «мессершмитта» ме­чется, пытается выскользнуть. Не уйдешь! Враг уже чувствует свой конец и в отчаянии бросается кверху, подставляя себя под расстрел. «Мессер» прямо-таки лег в прицел. Нажимаю на кнопки... Огня не вижу и нет знакомого подрагивания самолета и приглушенного кле­кота пушек и пулеметов. Боеприпасы иссякли или же отказало ору­жие? Скорей перезарядить! Меня охватывает азарт. Я должен сбить!

—  «Фоккеры»! — воскликнул Хохлов.

Я ни о чем не успел подумать, а ноги и руки, точно автоматы, уже швыряли «як». Однако откуда же взялись «фоккеры»? И где они? Сзади черный противный лоб ФВ-190 уперся в хвост моего «яка» и изрыгает огонь из четырех пушек и двух пулеметов. Целый душ огня. А мне от огненного душа очень зябко. Еще секунда — нет, доля секунды промедления,— и все бы для меня кончилось... Как вовремя предупредил об опасности Иван. Спасибо, друг! И все же закипела в душе злость. И на кого? Не на противника, а на оружие. Но я-то жив и невредим. Я жив! Я радуюсь. Однако не рано ли?

Мысль снова заработала четко и ясно. Перезаряжаю оружие. Оно не стреляет. Понимаю, что для врага я уже безопасен, но он-то об этом не знает. И в этом моя сила.

«Фоккеру» не хочется упускать жертву. Он упорно пытается взять меня на мушку, и я бессилен что-либо сделать. Продолжая виражить, оглядываюсь, что же произошло?

Последняя группа «юнкерсов» сбрасывает бомбы и, уже развернув­шись, уходит на запад. Коваленко сработал хорошо. Мы с Хохловым находимся в объятиях четырех «мессершмиттов» и двух «фоккеров». Нам очень трудно. Очень. Одни мы навряд ли стряхнем с себя гитле­ровцев. Рядом пара «яков» крутится с двумя «фоккерами». Это Коваленко и Султанов. Сейчас только они могут помочь, но сами связаны противком по рукам и ногам. Да и остались ли у них боеприпасы?

Момент опасный. Вражеские очереди струятся вокруг «яков». Я вижу сзади себя уже двух «фоккеров». От двух виражом не спа­сешься. В таком же тяжелом положении и Иван Хохлов. Мне уйти вниз? Опасно: уж очень близко пристроились «фоккеры», снимут раньше, чем оторвешься от них. Вверх — нечего и думать: на этой высоте у «фоккеров» лучше вертикальная скорость. Где же выход? Дальше виражить — самоубийство. Вниз! Резко! В дым! За счет рез­кости движений не даться врагу в прицел.

— Ваня...— хотел я Хохлову передать, чтобы и он следовал за мной, но Коваленко с Султановым подоспели к нам. Клещи противника ослабли. Их окончательно разорвал Лазарев: ударом сверху он сбил «мессершмитта».

Вражеские истребители, оставив нас в покое, ретировались, как обычно, когда им туго, вниз, в дым войны.

Мы снова в сборе. Ласково светит солнце. Чистое небо над нами и дымчатое половодье внизу искрятся, будто приветствуя нашу побе­ду. Однако на душе неспокойно. Мне кажется, что первая группа «юнкерсов», сбрасывая бомбы, хотя и поспешно, не как обычно с пи­кирования, все же задела наши войска.

Чтобы узнать обстановку на земле, докладываю командиру полка:

—   Задачу выполнили. Какие будут дальнейшие указания?

Молчание. Молчание длительное и тревожное. Беспокойство усили­вается тем, что на глаза попалась дымовая завеса, поставленная над Днестром. Ветер несет дым на восток. Хотя земля и плохо просматри­вается, но свежие кучки рябинок — воронок от разрывов бомб, как зловещие болячки, заметны на ее теле. В одном месте они наползли и на поле боя.

Чьи тут войска?

Молчание В. С. Василяки уже раздражает. Вновь нажимаю на кнопку передатчика.

—  Минуточку подожди.— Голос торопливый и,   как   мне   показа­лось, недовольный.

Ох,   уж   эта    «минуточка»!   Наконец   в   эфир   врываются   слова:

—  Ждите  своей смены.

Смены? Смотрю на часы. Над полем боя мы находимся всего 12 минут. Значит, надо еще 28. Приказ есть приказ.

—   Вас понял.

...На земле выключил мотор. Тишина, но беспокойство не проходит. Теперь слова В. С. Василяки: «Атакуй первую группу» набатом раз­дались в голове. Мы атаковали вторую. Не поторопились ли? Разве не бывает, что принятое тобой решение кажется самым лучшим, хотя на самом деле не все уточнено? Не так ли было и в этом полете?

Наверно, никто так не ждал командира полка с передовой, как я. Прилетел он рано, еще до захода солнца. Посеревшее лицо с нахму­ренными густыми бровями не сулило добра. И все же не хотелось верить в плохое, и вид В. С. Василяки я объяснил по-своему: устал командир.

Как только он вылез из связного самолета ПО-2, сразу же оказался в окружении летчиков. Я не стал скрывать своего нетерпения, тоже подошел к нему и спросил о бое. Владимир Степанович вместо ответа взял в руки планшет, висящий сбоку, спокойно вынул бумагу и по­дал мне.

—  Читай.

Сколько тревожных мыслей промелькнуло в голове, пока я разво­рачивал сложенный вдвое лист! Это был документ, подтверждающий наши сегодняшние действия.

—   А не опоздали ли мы с атакой? — спросил я. Усталое лицо В. С. Василяки осветилось доброй улыбкой:

—  Нет, как раз вовремя: командование наземных войск передало вам благодарность. Вы и представить себе не можете,— продолжал командир,— как на земле все ликовали, когда бомбы с «лапотников» полетели на их же войска!

Далее командир сообщил, что два фашистских летчика с «юнкерсов», выпрыгнув на парашютах, попали в плен. Они рассказали, что на каждую группу бомбардировщиков одновременно напало множест­во каких-то истребителей-невидимок. От них просто невозможно было обороняться.

—  У страха  глаза  велики,— смеясь,  заметил  Сергей Лазарев.

—   Совершенно  верно,— согласился В.  С.  Василяка.— Когда име­ешь перевес в  силах,  победить  тоже надо  уметь.  Но шестеркой на­гнать такого страха на полторы сотни самолетов и разбить их — это не просто мастерство, это искусство.

После беседы Владимир Степанович отозвал меня в сторону и из­винился, что подал мне неудачную команду — атаковать головную группу   «юнкерсов».   «Наземные   командиры   насели...» — объяснил.

А дело было так. Когда к линии фронта приближалась армада бомбардировщиков, В. С. Василяку окружили наземные командиры. Они возмутились, почему он в такой момент не командует своими истребителями. Он-то понимал хорошо, что только собьет нас с толку. Но как объяснить это наземному командованию? Ему подавай дей­ствия: «юнкерсы» — вот, рядом... И он, растерявшись, подал коман­ду невпопад.

—  Но ничего, все получилось хорошо,— заключил командир пол­ка и спросил, как дрались остальные.

Я рассказал. Особенно похвалил Алексея Коваленко. На другой день Совинформбюро сообщало о нашем бое: «Восточнее города Станислава   группа   летчиков-истребителей   под командованием Героя Советского Союза гвардии майора Ворожейкина прикрывала боевые порядки наших войск. В это время появилась группа немецких бомбардировщиков и истребителей. Гвардии майор Ворожейкин во главе ударной группы атаковал бомбардировщиков, а лейтенант Лазарев завязал бой с истребителями противника. Наши летчики сбили шесть немецких самолетов».