Ночь у наркома

Ночь у наркома

1

— Кошкин?! Попался, брат… Отвечай за измену Волге-матушке! — перекрыл ровный гул голосов бас директора Нижегородского автозавода.

Кто только не пришел в этот день в приемную наркома! Тут были представлены металлургия, тяжелое машиностроение, автомобильные, тракторные, паровозные, вагонные заводы. Были здесь и не знакомые большинству собравшихся работники танкостроения. Они стояли особняком возле приоткрытой двери наркомовского кабинета, дожидаясь, как и все, прихода Серго из Центрального Комитета партии. Нарком назначил совещание на шесть часов вечера, но что-то его задерживало.

Долгое ожидание отразилось на людях по-разному. Те, кто бывал здесь часто, обрадовались возможности обменяться новостями, предъявить счета неаккуратным смежникам за срывы поставок металла, оборудования. Вспыхивали и гасли споры, слышались перебранка, смех. Танкостроителям, приглашенным сюда впервые, вольности в приемной наркома казались странными. И уж вовсе развязной — выходка волжанина, который бесцеремонно ворвался в их узкий круг и чуть ли не силой увлек конструктора в коридор, а оттуда в пустую комнату напротив приемной.

Второй год пошел, а директор автозавода все еще не оставлял мысли заполучить Кошкина, который отличился у него на студенческой практике.

— Ума не приложу, Михаил Ильич, как ты мог променять наш гигант, и на что? На келью монастыря! — гудел директор, подойдя к подоконнику. — Жалко тебя, честное слово. У нас был бы на виду, а там такого хваткого мужика никто за воротами завода не знает да и через две пятилетки знать не будет.

— Келья монастыря?.. — засмеялся Кошкин. — Пусть. Не всем же при жизни памятники ставить — слишком дорого обошлось бы государству.

— Не смейся. Я знаю, сколько шипов рассыпано на дороге конструкторов твоего профиля, поэтому запомни: случится что — двери моего КБ перед тобой открыты.

— Спасибо за предложение, непременно воспользуюсь им, если танкостроители выгонят за бездарность. Но пока не выгонят, менять свой профиль не стану.

Кошкин посмотрел в окно на площадь Ногина. К ней рядами круто спускались высокие деревья. Их поредевшие кроны пронизывались светом многооконного здания Центрального Комитета, где огни не гасли от сумерек до утренней зари — там и сейчас шло заседание, на котором задержался нарком.

— Вы не знаете, зачем нас вызвали? — спросил Кошкин.

— Понятия не имею, — пожал плечами директор. — Да вообще странно, зачем наркому такая разношерстная упряжка? Что у меня или у работников паровозостроительных или вагонных заводов общего с вами, засекреченными? Вы же своих тайн не раскроете?

— Не о тайнах, видно, пойдет речь.

Директор обернулся к окну:

— От ЦК отошел «кадиллак», — наверно, Серго.

Они вернулись в приемную, но там уже никого не было — помощник наркома разрешил ждать Серго в его кабинете.

Кабинет выглядел строго и просто. Во всю стену справа от входа — две карты: заводы, электростанции, шахты, нефтяные промыслы, возведенные за первую пятилетку, и новостройки тяжелой промышленности, намеченные к пуску в ближайшие годы. Полумягкие стулья вдоль стен. Столы буквой «Т». Посередине длинного, покрытого синим сукном, — модель самолета. На письменном — фигура Маркса каслинского литья, на маленьком столике — макет однобашенного танка, глядящего дульным срезом в верхний переплет окна.

Танкостроители столпились у столика с серебристо-стальной моделью, каждому хотелось верить, что модель эта отражает поиски его коллектива и поэтому попала в кабинет наркома.

Каждый из четырех представленных здесь заводов считал себя, имея на то немалые основания, пионером советского танкостроения. Ижорский еще в двадцатом году прокатал броневые листы для пятнадцати танков, собранных на «Красном Сормове». Опытный завод выпустил несколько образцов боевых машин и разрабатывал сейчас проект первого в мире танка с противоснарядной броней, известного среди специалистов по заводскому номеру «сто одиннадцать». «Красный путиловец» и Южный завод тоже начали заниматься танкостроением в первой пятилетке. К концу ее путиловцы запустили в массовое производство средний танк, а Южный начал серию легких колесно-гусеничных БТ — самых быстроходных машин Красной Армии.

Танкостроители, окружив макет, полушутливо подзадоривали, подзуживали друг друга, пока не распахнулась дверь и с порога не раздался громкий голос:

— Что не поделили, друзья, пышки или шишки?

2

Вместе с Серго пришли Тухачевский, академик Бардин и начальник Главспецстали Тевосян.

Серго пригласил участников совещания занять места.

— Завтра, товарищи, меня в Москве не будет. Потерпим одну ночь?

— Можно и две.

— Мы привыкли…

— Привычка не из лучших, но что поделаешь, если судьба у нас такая — спать человеческую норму большевикам пока нельзя.

Серго встал. И все почувствовали, что разговор предстоит серьезнейший.

— Центральный Комитет одобрил предложения наркоматов обороны и тяжелой промышленности о коренном перевооружении Красной Армии. Вы знаете, наша партия всегда занималась укреплением военного могущества Советского государства, но только сейчас оборонная промышленность, опираясь на новые гиганты металлургии и машиностроения, может и должна дать армии лучшую боевую технику в мире.

Серго не стал говорить, как часто возвращались к проблеме перевооружения ЦК и Политбюро, как скрупулезно изучались и взвешивались различные подходы, предложения, какие разногласия выявились при обсуждении одной из самых сложных частей программы — о танкостроении.

В тридцать третьем году, когда Политбюро заслушало доклад Орджоникидзе и Тухачевского, их взгляды по этому вопросу существенно отличались друг от друга.

Тухачевский считал: только новые, полностью занятые производством танков заводы сумеют обеспечить выпуск боевой техники в масштабах, необходимых для формирования танковых дивизий, корпусов и армий. Их формирование, а значит, и строительство заводов, которые должны составить отдельную, самостоятельную отрасль промышленности, следует осуществить в кратчайшие сроки — в два-три года.

Серго доказывал, что если начинать немедленно воздвигать большие танковые заводы, то придется перекраивать бюджеты конца второй пятилетки и распылять средства, выделенные на строительство главных объектов третьей пятилетки. Это неизбежно отодвинет завершение Урало-Кузнецкого комбината, других металлургических и машиностроительных заводов, без которых немыслимы ни подъем народного хозяйства, ни осуществление программы перевооружения Красной Армии. «Если согласимся с вашими предложениями по танкам, Михаил Николаевич, — убеждал Серго, — новые заводы окажутся без оборудования, а с началом эксплуатации не получат ни одного броневого листа, потому что его неоткуда будет получать; старые танковые предприятия и те останутся на голодном пайке…»

Предложения Серго (к ним еще до окончательного решения присоединился Тухачевский) представляли собой четкий план действий.

Южный, опытный заводы и с ними давно специализированные цехи «Красного путиловца», Ижорского и Приазовского металлургического, имеющие станы для прокатки броневого танкового листа, значительно увеличивают проектирование и производство танков всех видов, получая для этого максимально возможные средства от государства и помощь подключаемых к танкостроению заводов — машиностроительных и металлургических.

Эти предприятия, не снижая, а увеличивая выпуск гражданской продукции, переводят на военное производство отдельные участки, затем цехи, изыскивая для их расширения резервы площадей, оборудования и рабочей силы, чтобы в случае войны немедленно обеспечить массовое производство боевой техники, освоенной в мирные дни.

Ночное совещание, которое вел сейчас Серго, он рассматривал как начало работы — очень трудной, незнакомой для большинства собравшихся здесь людей, И надо было их воодушевить, укрепить в них веру в свои силы, в огромные возможности их коллективов.

Нарком говорил о резервах, скрытых внутри производства и внутри самих людей.

— Я верю, ваши коллективы сумеют подпереть своим пролетарским плечом наших славных танкостроителей и вместе с ними выполнить решение партии и правительства. В позапрошлом году, когда на Дальнем Востоке стало тревожно, Политбюро обсуждало неотложные меры защиты страны. Достаточного количества танков и самолетов армия тогда не имела, надо было как можно скорее расширить их производство. И что же? Мы развили такую бурную деятельность, что за полгода — это не хвастовство, товарищи! — всего за полгода мы сумели обеспечить нашу армию и самолетами, и танками. На Красную площадь в прошлогодний Первомай вышли две группы средних и тяжелых танков и во много раз больше БТ — самых быстроходных танков в мире — и Т-26 улучшенной конструкции. А кто помог коллективу Южного завода освоить новую серию БТ? Тракторостроители Украины помогли. Нелегко было им вытащить собственную программу, но они и тракторы к сроку дали, и соседей-танкостроителей выручили. Верно, товарищ Брускин? — призвал он в свидетели директора Харьковского тракторного.

— Правильно, товарищ нарком, а как же иначе?! — поднялся со своего места молодой, с пышной шевелюрой, Брускин.

— А я тебя и директора Южного порой так нещадно ругал, что впору теперь прощения у обоих просить, что и совершаю принародно.

Наступила пауза. Серго нагнулся к сидевшему вправо от него Тухачевскому, что-то спросил у него и, выпрямившись, объявил:

— Перед тем как мы, работники наркомата, будем держать совет, какую долю внести в техническую реконструкцию нашей армии и как это лучше сделать, предлагаю заслушать доклад Михаила Николаевича Тухачевского. Кому, как не заместителю наркома обороны и начальнику вооружения Красной Армии, рассказать о делах военных, о международной обстановке… Пожалуйста, Михаил Николаевич!

Тухачевский медленно поднялся и начал с главного:

— Международная реакция замышляет против нас большую войну. Война эта потребует от Красной Армии одновременной, вполне самостоятельной обороны на обоих фронтах, отстоящих друг от друга на десять тысяч километров. Мы столкнемся с коалицией империалистических государств, с миллионными армиями, вооруженными по последнему слову техники. И прежде всего с врагом номер один — с фашистской Германией. Вопреки Версальскому договору она восстанавливает рейхсвер — не для обороны, а для нападения. Германия готовит сильную армию вторжения, состоящую из мощных воздушных, десантных и быстроподвижных войск, главным образом механизированных и бронетанковых сил.

Главное доказательство подготовки войны Германией — ее военно-промышленный комплекс, набирающий силу с каждым месяцем и днем.

Концерн Круппа начал в этом году строить два танковых завода, новый авиационный завод и комбинат синтетического бензина в Ван-Эйкеле. В одном артиллерийском КБ концерна в Эссене работают две тысячи конструкторов — созданные ими орудия большой мощности испытываются на полигоне в Меппене. Создано большое танковое КБ на «Крупп-Грузоне» в Магдебурге. На других предприятиях концерна развернуто серийное производство легких танков, тяжелых орудий для армии и флота, снарядов.

Тесно связанная с концерном Круппа фирма «Рейнметалл» в Дюссельдорфе приступила к изготовлению 75-миллиметровых орудий…

С первых фраз доклада Тухачевский овладел вниманием аудитории. И голос его, и могучая фигура, безукоризненная выправка, округлое волевое лицо с большими спокойными глазами — все словно подчеркивало грозную неотвратимость грядущей схватки.

И все же, слушая Тухачевского, Кошкин усомнился: действительно ли так велика опасность нападения Германии? Захват Гитлером власти осложнил, конечно, отношения, но ведь немецкий рабочий класс не побежден, он борется и будет бороться за пролетарскую революцию. Об этом говорят выборы в рейхстаг. Гитлер замуровал в тюрьмы Тельмана и почти всех деятелей компартии, и все же за нее, поставленную вне закона, ушедшую в подполье, голосовали пять миллионов немцев. Многие участники совещания работают с инженерами и рабочими немецких фирм — с ними монтируют блюминги, станки, с их помощью осваивают сложные машины. Большинство немцев работают честно, среди них немало настоящих друзей, которые выходят с советскими рабочими на субботники и праздничные демонстрации, вздымают в рот-фронтовском приветствии кулак, поют революционные песни Ганса Эйслера. Этот пролетариат не встанет на колени перед Гитлером!

А Тухачевский уже перешел к вопросам военной теории, обрисовал роль танков при глубоких наступательных операциях. И Кошкин зримо представил, как тысячи бронированных машин столкнулись на поле битвы, как наши танки, прорвав оборону, устремились в тыл противника, и вместе с танками — самоходные орудия… С воздуха танковые армии поддерживаются и прикрываются сотнями самолетов, среди них будут и такие, что поднимут многотонные бронированные машины, высадят десанты в тылу противника. И пехота на бронетранспортерах устремится вслед за танками, закрепляя их успех.

Захваченный нарисованной докладчиком картиной, Кошкин думал о том, как много сейчас зависит от танкостроителей, от практического воплощения конструкторских замыслов. Нужно скорее запустить в производство и испытать экспериментальные образцы «сто одиннадцатого» и мощной самоходки, а главное, они должны быть несравненно лучше тех, которые имеются у противника или могут появиться у него завтра.

Серго облокотился на край стола, втиснул подбородок в ладонь и, откинув седеющую голову, смотрел на Михаила Николаевича. Может быть, сдержанность Тухачевского могла кому-нибудь показаться холодноватой. Но Серго давно открыл в этой сдержанности энергию — ровную, упругую, неистощимую.

— В индустрии социализма заложены гигантские возможности, — заключил Тухачевский. — Наша промышленность может и должна обеспечить Красную Армию современными боевыми машинами. От вас, дорогие товарищи, зависит, как быстро наши планы превратятся в реальность.

3

Во время перерыва в курительной комнате делились впечатлениями.

— А ты, отец заводов, что скажешь? — спрашивал насмешливый голос откуда-то из дымовой завесы, обращаясь к директору Уралмаша.

— Доказательства и выводы, конечно, неоспоримые, — отвечал озабоченный директор. — Но трудно представить, что мы можем еще сделать сверх ковочных прессов, листопрокатных станов, дробилок и кранов. Только проектируем, а план уже на несколько лет вперед. Уже не говорю об освоенной продукции — пушке Брозиуса и…

Насмешливый голос перебил:

— Судили мы твою пушку.

— То есть как?

— А вот так…

С шутками-прибаутками, но не отступая от истины, магнитогорец поведал о старом мастере, который в штыки встретил пневматическую пушку для заделки доменной лётки после выпуска чугуна. Старик кричал: «Выдумки! Вовек не закроем лётку!» И приказал горновым кидать глину в огненное горло лопатами, как сто лет кидали.

— Четыре дня заседал общественный суд: одна смена — у домен, две — на суде. Всё чин чином, с защитником, обвинителем. И приговор был по всей форме: «Именем Союза Советских Социалистических Республик считать уралмашевскую пушку невиновной!»

В курилке грянул хохот.

— Уломали упрямца?

— Еще как! Попробуй сейчас кто-нибудь лопатой заделывать лётку — заест.

Проводив Тухачевского, Серго встретил в коридоре Гинзбурга.

— Как ты, Семен, доволен пополнением? Оправдывают твои надежды молодые кадры?

— Полугода не прошло, товарищ нарком. Не рано ли делать выводы?

— Не дипломатничай, Семен, говори прямо.

— Стараются. Но они пока школьники в конструировании — какой с них спрос?!

— А Кошкин? Помнится, вы с Кировым расхваливали его. Или для красного словца?

— Кошкин — прирожденный организатор, хороший коммунист.

Серго поморщился:

— Эти качества у него были, наверно, и до института; меня интересует конструктор Кошкин, понимаешь, Семен, кон-струк-тор!

— Кошкин хорошо проявил себя на «сто одиннадцатом». Мы хотим поставить его руководителем группы.

— Вот как! А где он? Остался в Ленинграде? Я хотел бы с ним познакомиться.

— Он здесь… Сейчас. — И Гинзбург торопливо ушел в курилку.

Минуты не прошло, как Кошкин стоял перед наркомом. Серго быстрым взглядом окинул конструктора, заметил в серых глазах напряженность и улыбнулся, чтобы снять ее.

— Мне говорили, вы не жалеете, что напросились на опытный… А однокашники?

— Большинство довольны, товарищ нарком.

— Значит, есть и такие, что недовольны?

— Есть.

— Отчего же? Киров уверял: прекрасные ребята, добровольцы. Что же им не по душе пришлось на опытном?

Кошкин медлил.

— Возможно, вам неловко говорить при начальстве, — подбодрил его Серго, — но если оно, начальство, грешно, скажите прямо — речь идет о кадрах. Будем мы их иметь в танкостроении или не будем!

— По-моему, отсев неизбежен. Некоторые выпускники представляли себе танковое производство менее трудным и более громким, что ли. Один так и сказал: работы по макушку, а хвала даже пятку не щекочет.

— Славу сразу захотел! Пусть ищет ее не в оборонной промышленности. Нам нужны люди, преданные делу, а слава… Нет, будем строги и кадры подберем по принципу: лучше меньше, да лучше!

Лицо его стало жестким, но тут же опять смягчилось.

— Мой помощник предупредил вас о завтрашнем совещании работников оборонной промышленности? К сожалению, не могу быть, но я скоро приеду в Ленинград и вместе с Кировым явлюсь к вам. — Он повернулся к Гинзбургу. — Тогда посмотрим ваш «сто одиннадцатый», так ли он хорош, как товарищи утверждают.

И, обращаясь ко всем, кто находился в коридоре, пригласил в кабинет:

— Пойдемте, товарищи. Попьем чаю.

4

На столах в кабинете наркома появился чай с легкой закуской. Серго угощал товарищей и шутливо знакомил их друг с другом:

— Авраамий Павлович Завенягин!.. Сиди, сиди, не вскакивай, я же не официально… Между прочим, утверждают, что надо мной и Завенягиным пол-Москвы хохочет. Взял, говорят, Орджоникидзе руководящего деятеля Наркомтяжпрома и бросил в глушь, на металлургический комбинат… Пей горяченького, а то ты в глуши похудел, бедненький, и осталось в тебе только восемьдесят килограммчиков…

— Восемьдесят два! — смеялся всех громче полнотелый тридцатитрехлетний Завенягин.

С радостью смотрел Серго на своих молодых соратников, друзей, ближайших помощников. Он знал их давно. Сын машиниста паровоза Завенягин пришел в партию в ноябре семнадцатого, сын портного Тевосян — в восемнадцатом году. Серго тогда спустился с Кавказских гор, чтобы пробраться по Каспию в Астрахань, а оттуда в Москву, к Ленину, и в занятом белыми Баку встретил худенького паренька с огромной черной шапкой волос. «Вано Тевосян. Наш секретарь подпольного райкома партии», — отрекомендовал руководитель бакинских большевиков.

Едва исполнилось Завенягину девятнадцать — он уже секретарь Юзовского окружкома партии в Донбассе. Позже они с Тевосяном были посланы Центральным Комитетом партии в Московскую горную академию, где Завенягин с первого курса стал заместителем ректора, академика Губкина. После окончания института Завенягин руководил Гипромезом, проектировал металлургические гиганты, чтобы через несколько лет возглавить самый крупный из них… Тевосян блестяще управляет Главспецсталью… Иван Павлович Бардин, тоже из рабочей семьи и сам рабочий, стал в тридцать втором году академиком, с первого дня строил Кузнецкий металлургический комбинат и, построив, уезжать из Сибири не хочет…

После чая Серго встал, поднял руку, попросив тишины. Стало слышно, как дышит за раскрытым окном ночь в шелесте листьев, в шуршании проезжавших по площади автомобилей.

— Вы, конечно, понимаете всю сложность международной обстановки. Необходимо каждому из нас на своем месте сделать все, что в его силах для перевооружения Красной Армии.

Нахмурился, вспомнив что-то.

— Я недавно вернулся с Урала. Многое там изменилось к лучшему по сравнению с прошлым годом. Но есть, есть еще не желающие смотреть дальше собственного носа. Не перевелись беспечные, сверхмирно настроенные, нетворческие люди, не умеющие или не желающие думать. Разговаривал я в первый день приезда на Магнитку с инженером-сталеплавильщиком. Спрашиваю: «Если хорошо продумать, подготовиться, можно на ваших печах варить плавки в двести тонн?» «Что вы, товарищ нарком?! — отвечает. — И без того аварии одолевают. Проектную мощность в сто пятьдесят тонн вредно перепрыгивать…» А через несколько дней пожилой сталевар Аврутин выплавил сто девяносто тонн, а на другой печи его ученик, совсем молодой сталевар Горнов, — двести сорок пять тонн. Если бы сам при этом не был, честное слово, усомнился бы. Вот какой у нас золотой народ! Душа радуется, особенно за молодых. Их взгляды не затемнены закоснелыми традициями. Они смотрят в завтрашний день смело, проницательно. Этот самый Горнов мечтает о том, чтобы на большегрузных печах и броневую сталь варить. Он хотел с вами посоветоваться, Иван Павлович, — обратился Серго к Бардину.

— Приезжал он ко мне в Кузнецк две недели назад, товарищ нарком, — поднялся высокий сухощавый Бардин. — Командировки не добился, так отпуск взял.

— Видите какой: отпуска своего не пожалел! И к чему вы пришли?

— Сложнейшая задача, товарищ нарком. Ученых, инженеров-исследователей и таких рабочих, как Горнов, привлечь надо. Броневое бюро организовать в одном из научных наших центров. Белых пятен много, но проблема, на мой взгляд, перспективная.

Время перешло за полночь. Совещание у наркома продолжалось.

ГЕРМАНИЯ СОРВАЛАСЬ С ЦЕПИ

…Международная обстановка действительно скверная. Германия сорвалась с цепи… Германия вооружается, не признавая никаких ограничений.

ЭДУАРД ЭРРИО. Апрель 1935 года.

Цит. по кн.: Овсяный И. Тайна, в которой война рождалась. М.: Политиздат, 1975, с. 60.

Рейхсканцлер снова подчеркнул, что на ближайшие четыре-пять лет главным принципом должно стать: все для вооруженных сил. Восстановление военной мощи Германии должно быть доминирующей мыслью всегда и везде.

Из протокола заседания гитлеровского кабинета от 8 февраля 1933 года.

Там же, с. 36.

Германские промышленники с энтузиазмом идут по новому пути. Они рассматривают великие намерения Гитлера как свои собственные и стали его верными последователями.

ГУСТАВ КРУПП. 1933 год

Там же, с. 36.

Германский военно-воздушный флот находится в стадии создания. Возможно даже, что при первом подходящем случае Германия поставит мир перед свершившимся фактом и официально объявит, что располагает военной авиацией.

Сообщение разведки второго бюро генштаба Франции. 1933 год.

Там же, с. 55.

ФАШИСТСКАЯ «ЧЕТЫРЕХЛЕТКА»

Благодаря щедрой и разносторонней помощи международного, в первую очередь американского, капитала, фашистская Германия за короткий срок создала мощную военную промышленность. Это позволило гитлеровцам начать планировать войну за установление мирового господства. Осенью 1936 года был принят так называемый «четырехлетний план». Его основные задачи Гитлер сформулировал так:

1. Немецкая армия должна быть за четыре года готова к действию.

2. Немецкая экономика должна за четыре года подготовиться к войне.

Там же, с. 45—46.

В ДЕСЯТЬ — ДВАДЦАТЬ РАЗ

Бюджетные ассигнования рейха на вооружение и армию в 1933—1938 гг. увеличились почти в 10 раз. Производство оружия и военной техники выросло за те же годы в 12,5, самолетов — в 22 раза.

Гонка вооружений стала источником сказочного обогащения монополий.

Рост чистой прибыли концерна Круппа (в марках)

1932—1933 — 6 507 078

1934—1935 — 60 361 350

1937—1938 — 112 190 050

1938—1939 — 121 803 791, т. е. примерно 2000 % уровня 1932—1933 гг.

Там же, с. 37.

САМАЯ МОЩНАЯ

Из немногих заводов, разрешенных Версальским договором, выросла самая мощная из существующих сейчас в мире военная промышленность. На сегодняшний день Германия занимает второе место в мире по производству стали после Америки. Производство алюминия значительно превышает производство Америки и других стран мира.

Выпуск винтовок, пулеметов и артиллерийского вооружения превышает в настоящее время производство любой другой страны.

ТОМАС, начальник военно-экономического штаба военного министерства Германии. Выступление перед сотрудниками МИДа. Май 1939 года.

Там же, с. 36.

ПОДТВЕРЖДАЕТ ШАХТ

Крупную роль, которую играли американские монополии в подготовке Германии к войне, подтвердил впоследствии не кто иной, как Я. Шахт, являвшийся правой рукой Гитлера в вопросах финансирования военного производства. Находясь в своей камере во время Нюрнбергского процесса, Шахт рассмеялся, услыхав, что немецким промышленникам будет предъявлено обвинение в вооружении «третьего рейха». «Если вы хотите предать суду промышленников, способствовавших вооружению Германии, то вы должны будете судить своих собственных промышленников. Ведь заводы «Опель», принадлежавшие «Дженерал моторс», работали только на войну».

НОРДЕН А.

Уроки германской истории. М.: Иностранная литература, 1948.