Конфликт с самим собой

Конфликт с самим собой

1

От опытного цеха к воротам завода мчались танки-соперники. Кошкин и Морозов, отступив на обочину дороги, проводили взглядами машины.

Первым мимо конструкторов пронесся Т-20. Казалось, он едва-едва касается колесами брусчатки, выбивает звенящую чечетку, насмехается над толстобронным братом: «Не до-го-нишь!» Встречный, лязгая широченными полуметровыми гусеницами, гремел, рычал, словно сердился на меньшего брата, что настичь его не мог.

Когда танки скрылись за кирпичной стеной и затих дизельный гул, Кошкин сказал задумчиво:

— Возможно, скоро такие машины пойдут в бой.

— Скоро?.. — Глаза Морозова расширились. — На Востоке вроде улеглось, а на Западе — есть же пакт с Германией!

— Австрия, Чехословакия, Польша — Гитлер на них не остановится…

Кошкин вспомнил ночь у Серго, доклад Тухачевского. Пять лет минуло — миг истории! — а Гитлер уже захватил обширные территории. Не нужно быть сверхискушенным в политике, чтобы понимать: пакт ненадолго. Германия спешит. Создала танковые корпуса, меняет технику — в польской кампании участвовал батальон средних танков. Увидеть бы их, сравнить с нашими! А если они лучше? Если немцы начали массовое производство таких машин? Надо скорей дать армии Встречный.

Морозов не стал спорить с Кошкиным, хотя считал, что главный конструктор преувеличивает военную угрозу.

Многим в те дни казалось, что победные бои советских войск на Халхин-Голе и освободительный поход Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию обеспечили стране длительную мирную перспективу. Обнадеживал людей и пакт о ненападении, заключенный с Германией. Вырос международный авторитет страны, Красной Армии, и не последнюю роль в этом сыграли бронетанковые силы.

«Участники боев на Халхин-Голе хвалят наши «бетушки», хотя они и понесли немалые потери. Попади в Монголию Т-20 с дизелем или гусеничный танк с дизелем и усиленной броневой защитой, урона в технике было бы значительно меньше. Гусеничный, правда, уступил бы «бетушкам» в стремительности маршей, а Т-20 на колесах не уступил бы», — так размышлял Морозов, отмечая про себя, что и Михаил Ильич, кажется, иначе стал смотреть на достоинства Т-20, на его перспективы.

Но даже Морозову нелегко было разобраться в сложностях борьбы главного конструктора с самим собой.

За два года, пока группа перспективы занималась колесно-гусеничным Т-20, Кошкин к нему привязался, привык, как привыкает добрый человек к принятому в семью чужому ребенку. Он ничем не ущемлял Т-20 и не простил бы никому в КБ скепсиса, неверия в этот танк. Однако никто в полной мере не представлял себе, чего стоило Кошкину равное отношение к соперникам.

Главный конструктор жил как бы в двух измерениях. Порой казалось, он перестает быть самим собой, изменяет своему «я». Невольно думалось, что жизнь не сможет простить примирения столь различных идей и принципов: одних — возникших внутри себя, других — навязанных кем-то извне, И все же два года работы над проектом Т-20 не прошли, не могли пройти бесследно для главного конструктора. Т-20 был во многом лучше БТ: броня не пятнадцать, а двадцать миллиметров, карданный вал с приводами превратил все колеса в ведущие. Эти изменения, правда, усложняли производство, увеличивали вес машины, не позволили применить для нее противоснарядную броню, но все же хотелось верить, что в каких-то боевых ситуациях принесут пользу и такие машины — сумели же «бетушки» выиграть одно из решающих сражений в Монголии. Возможно, сторонники Т-20 и рассчитывают применить его в боях, подобных тем, у Халхин-Гола, когда у японцев не оказалось значительных противотанковых средств.

Но Кошкин возвращался к событиям в Испании, к тому, что происходит в Западной Европе, особенно в Германии, и выводы делались непреклонными, не терпящими сглаживаний и примирений; плотность противотанкового огня непрерывно растет, Т-20 со слабой броней ждет на полях сражений участь печальнее той, что постигла Т-26 за Пиренеями…

2

На сравнительные испытания прибыли представители наркоматов обороны и машиностроения — созданного после расформирования Наркомтяжпрома. В день приезда председатель комиссии командарм Кулик сделал недвусмысленное заявление о безусловном превосходстве Т-20 над гусеничным танком.

— Т-20 — улучшенный вариант БТ-5 и БТ-7, которые выиграли бои с японцами благодаря колесному ходу.

Намек был понятен членам комиссии: заместитель наркома Кулик ведал в Монголии взаимодействием родов войск и поэтому знает, какими должны быть боевые машины.

Но поздней ночью, оставшись наедине с Кошкиным, Жезлов, который воевал в Монголии, рассказал правду о танковых сражениях на Халхин-Голе.

Да, танки в Монголии доказали: они годятся на большее, чем только поддерживать пехоту. Главный бой двухсот БТ против японцев, прорвавшихся на западный берег Халхин-Гола и захвативших гору Баин-Цаган, произошел без участия наших стрелковых частей, нашей артиллерии и вопреки желанию Кулика. Не он, а командующий советскими войсками в Монголии комкор Жуков поднял танкистов по тревоге, приказал мчаться сотни километров до реки и сбросить в нее японскую дивизию — двадцать одну тысячу штыков! — пока те не закрепились окончательно, пока не успели переправиться на западный берег главные силы самураев. Танковая бригада вместе с советскими и монгольскими подразделениями броневичков, совершив стремительный тяжелый марш, с ходу врезалась в боевые порядки противника, сбросила его с горы в Халхин-Гол.

— Мало кто знает, чего это стоило. Танки горели на наших глазах, и это было страшнее, чем в Испании, — там мы не имели такой массы машин, такого сопротивления. Мы потеряли половину танков и людей.

Жезлов помолчал, сжав губы.

— Победа досталась такой ценой не потому, что приказ Жукова был опрометчивым или неверным. Все дело в танках, ведь у БТ та же тонкая броня, тот же бензиновый мотор, что на «двадцатьшестерках», они так же огнеопасны.

Так и подмывало Кошкина спросить у Жезлова, чем он объясняет, что Кулик послан сюда, на завод, председателем комиссии на сравнительные испытания, если знают, что он давний противник гусеничного танка? Но ничего не спросил — не до этого было.

Командарм и его сторонники в комиссии выискивали погрешности у Встречного и даже самые незначительные возводили в крупные конструктивные недостатки. Кошкин и Морозов доказывали, что погрешности неизбежны — ведь это первая модель принципиально нового танка; часть дефектов обнаружена до комиссии и успешно устраняется. Конструкторов выслушали и… составили отрицательное, заключение задолго до окончания испытаний. Крупным козырем обвинителей были фрикционы.

— Летят главные фрикционы, товарищ главный конструктор?

— Летели, товарищ командарм. От трения коробились диски главного сцепления. Но мы нашли способ уменьшить пробуксовку.

— А разрывы вентиляторов?

Должно быть, кто-то из заводских, возможно, Степарь, информировал председателя обо всех неувязках во Встречном.

Кошкин терпеливо объяснял, что причины разрывов вскрыты — медник Захаров укрепил угольниками лопатки вентиляторов, и они больше не рвутся при переключении скоростей. Но глава комиссии, досадливо морщась, стал придираться к созданной Морозовым широкой мелкозвенчатой гусенице:

— Нет, это не Т-20. У того перебьют гусеницу, он с тремя парами ведущих колес даже по болоту пройдет, не то что по асфальту.

К концу испытаний стало ясно: Кулик склонен «провалить» Встречный, а Т-20 объявить победителем. Наверное, этим бы и завершилось, не будь в комиссии начальника бронетанкового управления Наркомата обороны Павлова. Он настаивал провести огневые испытания, обстрел обеих машин из одинаковых пушек и с одинаковых дистанций. Председатель комиссии сослался на срочный вызов в Москву, но все же был вынужден посчитаться с мнением Павлова.

Однако выводы комиссии по сравнительным испытаниям были уклончивы. Так и не появилось окончательного заключения, какой танк рекомендовать для серийного производства.

Записали то, что в какой-то мере устраивало спорящих: обе машины выполнены хорошо, а по своей надежности и прочности выше всех опытных образцов, ранее выпущенных.

Кошкин, ожидавший уже полного разноса, несколько приободрился: все-таки Встречный не был зачеркнут. Но обида не утихала: почему такая необъективность?

Все на заводе знали: продолжать работу над экспериментальным образцом Встречного разрешил Сталин. Его слова на Главном военном совете, что сравнительные испытания покажут, какой танк лучше, были восприняты как непреложное указание — лучший пойдет в серийное производство. Испытания выявили несомненное превосходство Встречного почти по всем показателям, а в серийное производство его не пустили…

Почему комиссия славировала? Как посмел председатель комиссии пойти против указания Сталина?

Неизвестность — для какой машины отрабатывать и внедрять технологию, оснастку, какую броню заказывать смежникам, какое вооружение, какие приборы — лихорадила КБ и весь завод, изматывала людей, подрывала веру в свои силы.

3

Положение завода было очень трудным и без дополнительных встрясок, а тут еще реорганизация Наркомтяжпрома, когда старые связи утрачены, а новые не установлены и не знаешь, кому пожаловаться, кто сможет помочь тебе.

В новом Наркомате машиностроения аппарат управления еще только создавался. Наркому Малышеву предстояло вникнуть в не знакомые ему процессы производства, что было нелегко для молодого инженера, чей стаж руководящей работы, от начальника дизельного цеха до главного инженера и директора Коломенского паровозостроительного завода, составлял всего два с небольшим года.

Самое сложное ожидало Малышева в танкостроении, которое подчинялось не только его гражданскому наркомату, но фактически и Наркомату обороны. Главки последнего, как единственные заказчики боевой техники, диктовали свои требования на всех стадиях проектирования, производства, испытаний и приемки танков. Даже в годы беспредельного авторитета орджоникидзевского Наркомтяжпрома между Серго и Ворошиловым, между начальниками их главков возникали порой споры и расхождения. Но тогда несравненно легче было договориться. Два видных деятеля партии и государства, два члена Политбюро всегда находили взаимоприемлемые решения. А каково теперь почти не известному еще в Наркомате обороны Малышеву разрешать возникшие разногласия хотя бы по Встречному? И пойдет ли Малышев на неизбежный конфликт по Встречному, который можно разрешить лишь в Центральном Комитете партии или в Главном военном совете?

Завод командировал в наркомат Кошкина.

«Какой это Малышев? Тот ли молодой инженер, с которым познакомился тогда на совещании у Серго, или однофамилец?» — думал Кошкин, ожидая в приемной наркома.

…То знакомство произошло случайно. Вышли вместе из Наркомтяжпрома после ночного совещания у Серго, решили прогуляться по притихшей Москве и узнали, что они с детства москвичи: один — кондитер, другой — паровозный машинист; что в партию пришли они в разное время, но оба в ранней юности; и секретарями партячеек были: один — в гражданскую войну, другой — в конце двадцатых годов. А на пороге тридцатых их судьбы словно сплелись: Кошкина и Малышева направили в счет «парттысячи» в технические вузы Ленинграда и Москвы, и оба, защитив дипломы с отличием, избрали из множества инженерных специальностей одинаковую профессию — конструктора.

Опершись спиной о ствол большого клена, Малышев увлеченно рассказывал о мечте молодых конструкторов Коломенского паровозостроительного завода создать локомотив обтекаемой формы мощностью две с половиной тысячи лошадиных сил, способный мчаться со скоростью до ста пятидесяти километров в час. Он ликовал, что ему удалось сбежать из аспирантуры на завод, что он, рядовой конструктор, будет строить этот локомотив. «Нет, — думал теперь Кошкин, ожидая в приемной, — наверно, это не тот Малышев — случаются же однофамильцы на двадцатитысячном заводе…»

Но в кабинете он увидел знакомого Малышева. Правда, если бы встретил его на улице, возможно, не узнал бы, настолько Малышев изменился. Круглолицый, веселоглазый молодой человек за пять лет постарел так, будто ему прибавилось по меньшей мере двенадцать. Лицо осунулось, заострилось.

— Мне кажется, полжизни прошло, как мы не виделись, Михаил Ильич. — Малышев вышел из-за стола навстречу и задержал руку Кошкина в своей короткопалой руке. — Вчера мне говорили о вас и вашем Встречном — хорошо говорили…

Малышев оттягивал деловую беседу. Видно, ему необходимо было прикоснуться памятью к той осенней ночи, к незабываемым часам общения с Серго, так неожиданно сблизившим их, совсем еще незнакомых.

Повспоминали. Потом Малышев поделился тревогой, возникшей у него при знакомстве с тракторными и автомобильными заводами.

— Думают только о своем плане, о своей продукции. Не слышали, говорят, ни о каком задании по танкостроению…

Он не сказал, что намерен работу Серго повторить, подключить ряд предприятий своих отраслей к танкостроению. Об этом Кошкин догадывался. И ему хотелось верить, что Малышев одолеет трудности и препятствия, которые жизнь перед ним поставила и еще не раз поставит.

Больше часа Кошкин рассказывал, в какое тяжелое положение попал завод после сравнительных испытаний, и попросил наркома лично посмотреть, и как можно быстрее, обе экспериментальные машины.

— Хорошо будет, если Климент Ефремович согласится приехать вместе с вами.

Малышев обещал поговорить с Ворошиловым.