ГКО непреклонен

ГКО непреклонен

1

Правительство потребовало: осуществлять перестройку производства на Уралмаше одновременно с выпуском в августе 25 бронекорпусов, в сентябре — 75. Броневым листом завод должны были обеспечивать Магнитка и Кузнецкий комбинат, но тем требовалось время для освоения новых видов проката, и Уралмаш не получил ни одного полного комплекта заготовок ни в июле, ни в первой половине августа.

Бронезаготовительный цех бездействовал. Лист стал поступать малыми долями с 15 августа. И лишь к середине сентября, когда последним из ста корпусов в счет двухмесячной программы полагалось уже находиться на монтаже, Уралмаш получил часть полагающегося ему комплектного металла.

На резке, правке, закалке брони, на монтаже, сварке, на участке расточных станков и окончательной сборке начался штурм. Рассчитывали наконец войти в график, дать к концу месяца если не все семьдесят пять корпусов из сентябрьской программы, что было уже невозможно, то уж полсотни непременно. И вдруг сообщение: немцы захватили район, откуда поступал карбид кальция — исходный продукт для получения ацетилена; запасы карбида в Свердловске на исходе. Ждать ацетилена для резки брони неоткуда, а с окончательной сборки ушел лишь девятнадцатый корпус из двухмесячного плана в сто корпусов…

В эти кризисные дни поступила телеграмма Государственного Комитета Обороны.

Под вечер 17 сентября директор и парторг Центрального Комитета партии на заводе вызвали членов парткома и секретарей цеховых парторганизаций, начальников отделов и ведущих технологов бронекорпусного производства.

Входя в кабинет, все замолкали. Одного взгляда на землисто-серые, сумрачные, как осенний дождь за окном, лица директора и парторга было достаточно, чтобы понять: что-то произошло. Только главный механик, кажется, ничего не понял. Невысокий, подвижный, мальчишистый, он, первым оказавшись возле начальства, с ходу начал говорить, чего ему не хватает для монтажа прессов. Но парторг оборвал его нетерпеливым движением руки с бланком правительственной телеграммы и попросил всех подойти поближе.

— Поступила телеграмма ГКО руководителям завода.

Через минуту возле письменного стола образовался плотный людской полукруг.

— «Уралмаш, — начал читать парторг, — срывает программу производства бронекорпусов и башен…»

Темно-русая, редеющая с макушки голова директора опустилась, ссутулилась спина. За этот час он уже не раз перечитывал с парторгом телеграмму, но громко произнесенное перед многими людьми слово «срывает» словно плеснуло ему в глаза кипятком. «А сумел бы кто из брони на двадцать корпусов собрать сто? — спросил директор самого себя. — Начальник главка все ставит в пример Ижорский завод, вот там, дескать, ритмичность и порядок. Но на Ижоре работал свой броневой стан — какой хочешь лист получай. А тут дожидайся неделями брони, может быть погруженной только что за тысячи километров от Свердловска, а может быть еще и не прокатанной… Как назло, Малышев носится сейчас на самолете по Южному Уралу, Сибири, Приволжью — не дозвонишься ему. Хорошо еще, что успели сообщить о снятии Федорова и нарком отменил приказ начальника главка».

Скользнув по людскому полукругу, взгляд директора задержался на технологе Василии Декабреве. Тонкие, длинные пальцы прижимали ко рту платок, чтобы усмирить кашель, не дать никому увидеть брызнувшую на губы кровь. «Скрывает от всех, от самого себя хотел бы скрыть обострившуюся чахотку. В больницу лечь — может, удалось бы подлечить, а он неделями не уходит из цеха».

Когда Уралмаш получил задание начать производство корпусов и башен, всех обеспокоила нехватка станков. Одни подсчитали, что для обработки танковых узлов и деталей потребуется дополнительно триста станков, другие — семьсот, а негде было взять и десятка.

Старшему инженеру-технологу Василию Декабреву поручили подсчитать мощности механического цеха.

Истерзанный туберкулезом человек днем и ночью искал и находил решения, казалось, неразрешимых проблем.

Двойные продольно-фрезерные станки имели по четыре суппорта, а работал только один. Декабрев предложил снять с продольно-фрезерных все свободные суппорты и применить как расточные станки. Вместе с Власом Никитичем он сделал из четырех станков шестнадцать!

«Так что же, и Декабрев срывает? — мелькнуло у директора. Но тут же он оборвал себя: — Пытаешься оправдываться, а фронту от этого легче?! Немецкие танки прут к Москве, а где броня, которая их остановит?..»

И словно в ответ на эти мысли, парторг прочел следующую фразу телеграммы:

— «Требуем обеспечить выполнение плана производства бронекорпусов и башен, в противном случае будете держать ответ».

Парторг сделал короткую паузу, бросив взгляд на директора. Хорошо, что он не знает о звонке из Москвы…

Прошлой ночью парторгу позвонил работник ЦК партии, занимающийся танковой промышленностью: «Нам необходимо знать мнение парткома: в состоянии ли директор вывести завод из прорыва по выпуску бронекорпусов и башен? Начальник главка предлагает послать на его место директора Ижорского завода. Ответа жду как можно быстрее».

Ждать не нужно было. О предложении начальника главка стало известно секретарю обкома партии, и накануне с его участием совещались члены парткома. Вывод был единодушным: нельзя снимать, тем более в дни сложнейшей перестройки, талантливого инженера, дальновидного руководителя, до тонкости знающего завод и его проблемы, быстро, образцово организовавшего на Уралмаше новое артиллерийское производство. Нельзя снимать глубоко партийного человека, осознающего свои ошибки и способного их исправить. Смена директора в такой момент вызовет беспокойство командного состава и может иметь опасные для завода последствия.

Работник ЦК обещал передать руководству мнение парткома. «Но телеграмма! Похоже, наше мнение не дошло… Или с ним не согласились…»

Напряжение несколько ослабила концовка телеграммы:

— «Надеемся, что коллектив орденоносного Уралмашзавода под Вашим руководством успешно справится с заданием Государственного Комитета Обороны».

Люди облегченно вздохнули.

— Прошу каждого подумать, что заставило написать резкие, неприятные для нас слова, — сказал парторг. — Прошу понять их справедливость и оценить эту заключительную фразу как великое доверие к командирам и рабочим завода. Работайте уверенно. Кто честно трудится — у того и волос с головы не упадет.

Короткая пауза, и вопрос директора:

— Будем обсуждать?

— Все до точки ясно! — раздался звонкий голос главного механика. — Разбейся, но сделай, чтоб фронту хватало танков, — так я понимаю. Наш ответ такой: ремонтники запустят мощные прессы не восьмого, а первого октября.

Механик словно попытался снять тяжесть с души директора, и тот был ему благодарен за это, а еще больше — за прессы.

— Что же ты, Александр Леонтьич, сопротивлялся жестким срокам? Еще позавчера упорствовал.

— Так я же, Борис Глебыч, до этой телеграммы полусознательным был…

Сняв очки и старательно протирая их платком, начальник термического цеха Глебовский, щуря беззащитно-добрые глаза, стал говорить, как растет блок восемнадцати печей, за ввод которых он отвечал перед директором и парткомом наравне с начальником строительства.

— Сократить сроки пуска блока печей мы не в силах. Полностью блок должен принять броневой лист двадцать третьего октября. Однако график ввода пяти, может быть, и шести печей мы пересмотрим. Обсудим с рабочими телеграмму ГКО, и верю: каждый найдет какие-то резервы, чтобы пять или шесть печей вошли в строй семнадцатого или восемнадцатого числа. Этим термисты обеспечат заготовку под корпуса и башни октябрьской программы… И другие пускай скажут в голос, а не шепотком.

А парторгу думалось, что не следовало бы толкать сейчас людей на обязательства, раньше надо в цехах совет держать, поразмыслить. И тут он заметил взгляд начальника газогенераторной станции Родионова.

— Вы, кажется, хотите чем-то поделиться с нами, Михаил Петрович?

— Да, да, именно поделиться, потому что полная уверенность может быть после испытаний на заводской установке. Но лабораторные исследования Игоря Владимировича Геркена дают нам право надеяться: заменителем ацетилена станет пиролизный газ.

Проблема ацетилена до этой минуты казалась неразрешимой. Необходимого для его производства карбида выпускалось на Урале крайне мало: если бы и весь отдать Уралмашу, и тогда не хватило бы и на половину программы по бронекорпусам и башням. А тут — пиролизный газ! Его можно получать сколько требуется из торфяной смолы или мазута. «Это же спасение танковой программы! — загорелся надеждой директор. — Если бы только…» Но тут же навалились сомнения. Будет ли газ резать толстый броневой лист? Не в спешке ли проведены лабораторные исследования?

— Сколько времени потребуется, чтобы отработать технологию и сделать опытную установку? — обратился директор к Родионову. — Сколько и каких специалистов прислать вам завтра же?

— Технологию Игорь Владимирович заканчивает, а установку попытаемся сделать за неделю, если дадут нам опытных мастеров.

В любом другом случае главный механик отбивался бы смертельно — он же слово дал через двенадцать дней запустить прессы. А тут без лишних слов обещал, что к ночи мастера будут у Родионова.

— Мы все идем отсюда в цеха, может быть, на неделю, может, на месяц, — поднялся парторг. — Мы не покажемся по эту сторону проходной, пока задолженность фронту по бронекорпусам и башням не будет полностью оплачена, пока на всех участках танкового производства график не станет непреложным. И запомним: не будет никогда на Уралмаше пораженческих настроений — трудно, но победим!

2

В первой декаде октября значительно чаще, чем в сентябре, стали приходить на Уралмаш эшелоны магнитогорского и кузнецкого металла. Установка Родионова и Геркена сумела выработать первый пиролизный газ уже не для опытов, а для работы — и толстый лист поддался его огню. Вошли в строй мощные прессы для правки брони. Поднялось настроение людей, возросла производительность труда в заготовительных цехах. Это была большая радость, но она обернулась и немалой бедой. Поток брони, увеличивающийся с каждым днем, закупорил механосборочный — единственный из всех корпусов, к которому невозможно было пристроить ни одного метра дополнительной площади.

Невероятно обострилась проблема транспортировки. Могучие 75- и 50-тонные мостовые краны, рассчитанные на переноску узлов-великанов, загружались средними и малыми танковыми деталями и по этой причине нередко выбивались из графика обслуживания основных участков производства.

Жарко приходилось в эти дни Надежде Мальгиной и другим крановщицам.

Раньше что?! Все семь пролетов механосборочного — просторные, светлые и прямые, как лучи солнца, — просматривались из конца в конец на несколько сот метров от восточной до западной стены. Крановщицы чувствовали себя под прозрачным стеклянным небом крыши царевнами, оглядывающими свои владения. «Подхватывай, красавица, станину дробилки!..», «Плечико блюминга подвези!..» — ласково покрикивали-просили молодые стропали, заигрывая с поднебесными красавицами. А теперь все изменилось. Померк свет, густой маскировочной синью покрылись стекла крыши. И надо суметь рассчитать до миллиметра шаг своего крана, когда опускаешь 30-тонный корпус танка, когда передвигаешь его между тесно сдвинутыми станками: чуточку ошибешься, чего-то не уловишь глазом в дымном мареве цеха — и зацепишь углом броневой туши дефицитнейший, единственный, может быть, для важной операции станок, вместе с человеком искалечишь…

Трудней всего крановщице опускать корпус сварщикам, кантовать его, забирать сваренный. Над участком висит облако дыма и газов от сотен горящих электродов, то сизое, то охваченное фиолетовой короной. Сквозь облако прорывается ослепительный жар вольтовых дуг. Снопы искр брызжут из-под электродов, взлетают метелью золотистой мошкары. Вольтовы дуги неистовствуют и внутри корпусов, вырисовывая контуры людей в брезентовой одежде и шлемах.

Дрожат от напряжения пальцы, трудно дышать, тошнота подступает к горлу, но Надежда согласна была бы, кажется, висеть в газу над сварочным участком хоть весь день, лишь бы знать, что муж не задыхается от дыма и газа. Пусть там, на расточном участке, где работает Василий вместе с ее отцом, воздух малость почище, но все равно с его-то легкими… Увидит Надежда внизу бледное, с провалившимися щеками, лицо мужа — и полоснет сердце болью. А работа подгоняет, не дает мешкать ни секунды.

Давно ли она приносила станочникам всего один бронекорпус в смену, а теперь — поспевай только расточный участок! Недаром Надежда почти все время видит Васю возле расточных станков. Вместе с отцом он сделал множество приспособлений, а в последние недели разработал стендовый процесс: теперь можно будет тремя станками одновременно обрабатывать один корпус. Как именно — она и сама еще не очень представляет. Но завтра весь цех увидит новинку Васи. Ей предстоит подать корпус до начала утренней смены.

Домой Надя не пошла — хотелось увидеть мужа. Не найдя его в пролетах цеха, она поднялась на второй этаж в комнату старшего технолога.

Дверь была открыта. Декабрев за столом набрасывал какой-то эскиз и шагов жены не услышал. Надежда вгляделась в его лицо, иссушенное болезнью, и снова чувство вины охватило ее. Он не говорил ей, когда ему стало плохо, он никогда никому не жаловался, но она, жена, должна была вовремя заметить, не допустить затяжного туберкулеза — было же еще мирное время, была возможность лечиться.

«Ты себя истязаешь… В больницу не хочешь — побудь хоть немного дома, с детьми, на свежем воздухе. Пожалей себя и меня…» Но она не может ему это сказать. Он ненавидит жалость к себе и попросил ее раз и навсегда: об этом ни слова, о чем угодно, только не о чахотке.

Будто уловив ее мысли, Василий поднял голову:

— Надюшка, милая!.. А я и не услышал, как ты вошла… — Взяв ее за руку, подвел к столу, показал новую свою задумку — эскиз устройства для очистки воздуха от дыма и газов внутри бронекорпуса, когда электросварщики кладут вертикальные и горизонтальные швы.

Выглядел он сейчас как будто чуть получше, чем в предыдущие дни, кашель почти не мучил его, и это немного успокоило Надежду.

Жаркая, всепоглощающая работа — о ней мечтал Игорь Мальгин, придя на Уралмаш. Только работа, захватывающая целиком, без остатка, могла хоть немного приглушить боль, тревогу, тоску по Гале, по родным «тридцатьчетверкам», по заводу, куда обещали его вернуть, едва начнется на новом месте выпуск танков…

И он получил ее, эту работу. Предложение Игоря совместить должности производственного и контрольного мастера на сборке бронекорпусов вернувшийся в цех Федоров приветствовал и узаконил приказом. А вскоре примеру Мальгина последовали еще три мастера.

Последние дни Игорь почти не уходил из цеха. Время было расписано по минутам, кажется, вздохнуть некогда, и все равно порой наваливалась такая тоска — хоть волком вой. Вставала перед глазами Галя, тоненькая, светлая, и чудилось: кричит ему что-то, зовет на помощь… Когда становилось совсем невмоготу, Игорь, подремав пару часов на жесткой койке в красном уголке, превращенном в общежитие, шел к Василию Декабреву.

В общем-то, они никогда особенно не дружили, хотя в тридцать третьем работали рядом на сборке, а потом неожиданно стали родственниками. Но конечно, не родственные чувства влекли сейчас Игоря к Декабреву. Притягивала железная воля этого человека, рядом с которым стыдно становилось собственной, пусть минутной, слабости. Вот и сегодня, выкроив полчаса между сменами, Мальгин наведался на расточный участок.

Ночь. Последняя, как перед боем. Только что краном отправили на завершающую сборку обработанный за двенадцать часов корпус. Завтра за такое же время станочники должны сделать три корпуса и дальше работать в том же темпе, иначе все расчеты на выпуск в октябре ста сорока бронекорпусов вылетят в трубу и новое задание Государственного Комитета Обороны будет сорвано.

Стенд и большой расточный станок придвинуты друг к другу — это теперь их постоянное место на все время, пока завод будет занят танковой программой. А два других станка, для сверления и фрезерной обдирки, будут к началу смены перенесены краном и крепиться в пазах плит основного станка. Как будто просто, когда все продумано, рассчитано, сделано, но все равно нет полной уверенности, пока не опробовано в деле…

Игорь с Василием поднялись в комнату технолога.

— Ляг поспи, — уговаривал Мальгин. — Завтра же у тебя такой денек!

— Погоди, дай малость отдышаться… — Декабрев подошел к столу, где поверх чертежей лежал «Уральский рабочий» с последней сводкой Совинформбюро: — Читал?

Игорь кивнул.

— Уже к Можайску прорвались… — Невесомая, прозрачная, с длинными, тонкими пальцами, рука Василия рывком отбросила газету. — Когда же их остановят?

— Когда дадим танки…

— Вот-вот! А мне говорят — в больницу. Да я там дня не усижу… — Василий закашлялся, отвернулся, чтобы не обрызгать Игоря чахоточной пылью; он ненавидел себя в эти минуты, кажется, не меньше, чем тех, кто тянул к горлу Москвы когти броневых клиньев.

Прокашлявшись, выпив лекарство, Василий прилег на койку. Игорь сел рядом. Глядя в восковое, изможденное лицо Декабрева, он видел его бойцом, окруженным со всех сторон, стрелком, которому остаются минуты жизни, и каждый выстрел его должен быть снайперски точен, потому что боеприпасы на исходе. «Не страшится смерти?..» — спрашивал себя Игорь. Он думал о том, что на фронте идут на врага с надеждой перехитрить, осилить, выжить, а у Василия Декабрева уже нет надежды остаться живым, он может только отсрочить неизбежный конец. Может, но не хочет отсрочек ценой пассивного ожидания. Он знает, что сгорает, но не тушит внутри себя огня, а распаляет его все больше неистовой, яростной самоотдачей…

Василий неожиданно улыбнулся мягкой, светлой улыбкой. Сказал, что, конечно, малость волнуется, как пойдет обработка корпусов, но, в общем, для него это уже прошедшее. Поднялся, достал из шкафа папку, вынул эскизы, наброски, показал Игорю.

— Это будет настоящий танковый конвейер. Мы создадим его на Уралмаше — не сразу, не быстро, но создадим! Зайди завтра вечером, надо обдумать с тобой один вариант.

Но завтрашний вечер уже был без Декабрева.

К концу двенадцатичасовой вахты, когда Надежда подцепила тросами своего крана и начала поднимать со стенда третий из обработанных за день корпусов, она увидела, как он, ее Вася, внезапно покачнувшись, рухнул на каменный пол…

А в эти минуты на соседнем пролете Игорь и Колтун сдавали военпреду два готовых к отправке броневых корпуса.

ПРИКАЗ НАРКОМА

Бригада расточников под начальством мастера Попова М. Ф. 20 сентября расточила корпус за 5 часов 30 минут вместо установленной нормы 18 часов. Опрокинув установленные нормы выработки, мастер и его бригада показали образцы стахановской работы.

Отмечая отличную работу мастера Попова и расточников Борцова и Коняхина, приказываю:

1. Премировать мастера Попова М. Ф. месячным окладом и наградить значком «Отличник социалистического соревнования наркомата».

2. Наградить расточников Борцова и Коняхина значком «Отличник социалистического соревнования наркомата» и премировать в размере месячной тарифной ставки каждого.

Нарком В. МАЛЫШЕВ

Листовка-молния № 2 газеты «За тяжелое машиностроение».

ОРГАНИЗУЕМ ФРОНТОВЫЕ БРИГАДЫ

Сознавая серьезную опасность, которая нависла над нашей великой Москвой, мы объявляем наш комсомольско-молодежный участок фронтовым.

Бойцы фронтового участка дают священную клятву красным воинам — все задания выполнять с максимальной быстротой и четкостью, давать на расточных станках по 3—4 нормы.

С сегодняшнего дня считаем себя рабочими-фронтовиками, которые обязуются, не щадя своих сил, не считаясь с усталостью и временем, выполнять любое задание для Красной Армии.

Мы вносим предложение создать в каждом цехе нашего завода фронтовые молодежные бригады, которые бы своим героическим трудом, железной дисциплиной увлекали коллектив на новые подвиги. Будем своим трудом беспощадно громить фашистских гадов.

Мастер участка комсомолец ПОПОВ. Расточники ШУКШИН, БОРЦОВ, КОНЯХИН, АНДРЕЕВ, ГАЙДАМАК

Листовка-молния № 10 газеты «За тяжелое машиностроение», 27 октября 1941 года.

ПЛАМЯ

Четвертые сутки длилась вахта фронтовой бригады сварщиц Уралмаша. 20 часов работы — 4 часа отдыха. На вторые сутки Настя Коровкина заболела, но продолжала работать с температурой 39,2, пока мастер не увидел, что ее знобит, кидает из холода в жар, и не отослал домой. А она… через несколько часов вернулась. В руках было письмо. Настя знала, как мучается от неизвестности о трехлетнем сыне и престарелых родителях бригадир Паша Павлова.

Паша схватила письмо. Брат сообщал, что родная деревня сожжена немцами: где сейчас Валерик, где отец и мать, он не знает.

Паша пошатнулась. Подруги подхватили ее, попытались увести с участка, а она отстранила их, закрепила в державку новый электрод и присела на корточки над недоконченным швом…

В бригаде шестеро — две уралки, четверо ленинградок. Паша заботится о каждой. Только что она сваривала стык корпуса и вот уже помогает Полуэктовой приваривать подкрылки. Лишь на секунду-другую отрывается, чтобы взглянуть, как идут дела у лучшей из мужских бригад. Трудно женской шестерке угнаться за семеркой молодых парней. Но нередко и такое бывает: Паша с подругами выходят победителями.

Работница, 1943, № 3, с. 10.

КАК НА ФРОНТЕ

Подобно бойцам и командирам, при любой опасности не оставляющим боевых позиций, коммунисты Уралмаша не оставляли цехов, пока полностью не выполнялись фронтовые задания. Отдыхали урывками в красных уголках, конторках мастеров. Вслед за коммунистами и комсомольцами на казарменное положение перешли многие беспартийные рабочие и специалисты.

Коммунист инженер В. И. Бологов, больной туберкулезом, в холодные осенние дни сорок первого года сутками не уходил с участка, где обрабатывались ведущие детали. Здоровье было надломлено, и коварная болезнь свела его в могилу.

Трудовой героизм множился. В короткий срок удалось завершить перестройку производства на важнейших участках. К концу 1941 года мы уже рапортовали партии и правительству о выполнении задания по всем видам боевой техники. В марте 1942 года было получено указание правительства об освоении производства корпусов для танка Т-34, параллельно с уже налаженным выпуском корпусов танка КВ. Эта нелегкая задача была решена за 45 суток. В первомайские дни 1942 года первый эшелон с новыми бронекорпусами уходил с завода.

Летом 1942 года на фронте развернулись тяжелые бои. Немецкие полчища рвались к Кавказу и Волге. В эти дни коллектив Уралмаша обратился в правительство с просьбой разрешить заводу организовать производство танков Т-34. Просьба была удовлетворена. И уралмашевцы оправдали доверие Родины: уже в сентябре, на месяц раньше срока, первые танки из цехов завода ушли на фронт.

САМОЙЛОВ С., профессор Уральского политехнического института. Во время войны — главный технолог, главный инженер Уралмашзавода

Подвиг трудового Урала. Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1965, с. 34—36.