Глава третья

Глава третья

ВИНС

«ПОДРОБНЕЕ О ЗЛОСЧАСТНОЙ ВЕЧЕРИНКЕ И О ЗАНОСЕ, КОТОРЫЙ СЛЫШАЛ ВЕСЬ МИР, НО КОТОРЫЙ ГРОМЧЕ ВСЕГО ОТОЗВАЛСЯ В СЕРДЦЕ НАШЕГО ВОДИТЕЛЯ»

Это началось как барбекю-пати в честь празднования начала работы над нашим третьим альбомом, но никто не хотел расходиться по домам. Бэс рвала волосы у себя на голове из-за того, что она была просто помешана на чистоте и ненавидела, когда мои друзья приезжали к нам в дом и разбрасывали повсюду свои микробы. Наш брак основывался не на любви, а на наркотиках, алкоголе и её «240Z» (автомобиль) — я был несчастлив. Я старался реже бывать дома и возвращался как можно позже, с момента пробуждения и до момента отхода ко сну я постоянно пил, только чтобы не слышать её ворчания.

Вечеринка напоминала вращающуюся дверь, через которую постоянно входили и выходили люди, но кое-кто присутствовал там постоянно, как, например, несколько девочек из соседних домов нашего жилого комплекса, один ведущий телеканала «Эн-Би-Си» («NBC»), который жил по соседству, и Томми. К счастью, он расстался с Хани; я терпеть не мог находиться с ними в одной комнате — не потому, что они постоянно дрались, а потому, что я трахнул её, по крайней мере, полдюжину раз за его спиной. На третий день пришёл Мик, и я удивился, увидев его, так как он редко пил с нами. Он предпочитал запираться один в своей комнате, где, вероятно, отрывался так, как нам и не снилось, потому что его тело начало распухать от постоянного потребления алкоголя.

На третий день вечеринки я, наконец, немного поспал. Я проснулся следующим днем и посмотрел в окно. На берегу лежало что-то, что было похоже на выброшенного из океана маленького чёрного кита. Я надел джинсы и гавайскую рубашку и побежал вниз, чтобы посмотреть поближе. Это был Мик. Под нещадным полуденным солнцем он лежал, впечатанный в песок, в своих черных кожаных штанах, кожаных ботинках и кожаной куртке. Было ясно, что его одежда была до этого мокрой, т. к. теперь она усохла и обтягивала его, словно старая сморщенная шагрень. Было похоже, будто он разлагается в песок.

Я хотел забрать его в дом, но он бормотал что-то о том, чтобы его оставили в покое. Так что я оставил его там, похожего на инопланетянина (E.T.), которому нездоровилось, и снова возглавил сабантуй.

Той ночью закончилась выпивка. Я только что купил «Форд Пантера», модель 72-го года («’72 Ford Pantera»), который был быстрым и красивым автомобилем, и Раззл захотел прокатиться на нём, чтобы посмотреть, на что это похоже. Машина была ярко красного цвета снаружи с гладким черным кожаным салоном внутри. Оба мы были сильно пьяны и не должны были садиться в неё, тем более, что магазин был всего в паре кварталов от нашего дома, и мы, возможно, легко дошли бы до него пешком. Но мы даже не задумались об этом ни на секунду. Раззл был одет в высокие кеды, кожаные штаны и вечную, отделанную оборками сорочку, как бог рок-н-ролла, он никогда не носил джинсы и гавайскую рубашку, которые носил я.

Мы с визгом припарковались на стоянке и на пару сотен долларов набрали пива и спиртного для продолжения вечеринки. В машине не было задних мест, поэтому Раззл держал мешки с выпивкой у себя на коленях на пассажирском сидении. По пути домой мы ехали по холмистой дороге, которая огибала побережье. Там было полно небольших холмов и впадин, машина двигалась под небольшой уклон, впереди показался маленький изгиб, как раз перед самой вершиной холма. Было темно, и по каким-то причинам улицы были мокрые. Так как я не выходил на улицу той ночью, я не знал: прошёл ли дождь или это проехала поливочная машина. Пока я приближался к изгибу, я заметил, что сточная канава на одной стороне дороги была переполнена водой, которая стекала через дорогу в противоположную канаву.

Пока автомобиль описывал дугу, я переключился на вторую передачу для прохождения последнего участка дороги к дому. Но, как только я это сделал, колеса защебетали, и автомобиль внезапно начал скользить боком по мокрому асфальту влево — прямо на встречную полосу. Я пытался вывести его из заноса, но пока я боролся с заблокированным рулём, меня ослепила пара огней. Что-то приближалось с вершины холма и двигалось прямо на нас. Это было последнее, что я увидел прежде, чем потерял сознание.

Когда у меня в голове прояснилось, Раззл лежал у меня на коленях. Я с трудом улыбнулся ему и сказал, “Слава Богу, мы в порядке”, но он не отвечал. Я поднял его голову и потряс её, но он не двигался с места. Я продолжал вопить, “Раззл, очнись!”, т. к. предполагал, что он, как и я до этого, был без сознания. Было ощущение, будто мы находимся в каком-то нашем собственном маленьком мирке. Я даже не понимал, что всё это происходит в «Пантере», пока люди не начали заглядывать и разрезать автомобиль, вытаскивая Раззла на улицу.

Я начал вылезать из машины, но тут же подбежали санитары и положили меня на тротуар. “От них сильно пахнет алкоголем!” заорал один санитар офицерам полиции, пока он перевязал мои ребра и обрабатывал порезы на моем лице. Я думал, что они заберут меня в больницу, но вместо этого они оставили меня сидеть на тротуаре.

Это было похоже на дурной сон, и сначала всё, о чём я мог думать, был мой автомобиль, и как ужасно, что он теперь полностью разбит. Но когда появились Бэс и другие люди с вечеринки и забеспокоились, до меня медленно начало доходить, что случилось что-то плохое. Я увидел раздолбанный «Фольксваген» («Volkswagen») и санитаров, загружающих мужчину и женщину, которых я не знал, в санитарную машину. Но я был в таком состоянии шока, что не понимал, имеет ли всё происходящее какое-либо отношение к реальной жизни и ко мне в частности.

Затем ко мне подошёл офицер полиции. “Как быстро вы ехали? Ограничение скорости двадцать пять”.

Я сказал ему, что не помню, и это было правдой. Только позднее я вспомнил стрелку спидометра, которая застыла на цифре «шестьдесят пять» (65 миль в час = 105 км. в час).

Он протянул мне алкометр, от которого я отказался, если я не ошибался, он должен был показать «0,17». Тогда он зачитал мне мои права и, не надевая на меня наручники, посадил на заднее сидение своей полицейской машины. В полицейском участке офицеры впились в меня взглядами. Они спрашивали меня о том, что случилось, но всё, что я мог сказать, было, “Где Раззл?” Я думал, что они поместили его в другую комнату для дачи независимых показаний.

Телефон зазвонил, и командир вышел из комнаты. Он возвратился и сказал холодно, “Ваш друг умер”. Когда он произнёс эти слова, до меня, наконец, дошло ощущение произошедшего несчастья. Я почувствовал это не только эмоционально, но и физически, как будто об мою голову разбили сотню бутылок виски. Мои рёбра впивались в туловище так, что я едва мог двигаться, а боль простреливала лицо каждый раз, когда я говорил или мигал. Я думал о Раззле: я никогда не увижу его снова. Если бы только я поехал один или мы пошли пешком, или послал за выпивкой кого-нибудь еще, или от’ехал от винного магазина на тридцать секунд позже, или скользил в заносе под другим углом так, чтобы мертвым оказался я, а не он. Чёрт. Я не знал, как теперь буду смотреть в глаза всем — его группе, моей группе, своей жене. Я не знал, как мне быть.

Когда взошло солнце, полиция отпустила меня домой, и Бэс и Томми уже ждали меня. Они пытались меня успокоить, но я не отвечал. Я был сконфужен. Я не знал, как заставить вписаться эту новую реальность в то, что было моей жизнью всего двенадцать часов назад. Я всё ещё был тем же самым человеком, но, так или иначе, всё изменилось.

На следующий день телефон звонил не переставая: друзья, родные, репортеры, злопыхатели… все звонили и спрашивали о том, что произошло. Затем, также быстро, как это началось, телефон замолчал. После жуткого утра тишины позвонили мои менеджеры: полиция решила арестовать меня за непредумышленное убийство при управлении транспортным средством. Я отправился в полицию и сдался.

Родители пары, которая была в «Фольксвагене», присутствовали на предварительном слушании моего дела. Они смотрели на меня так, будто я был сам Сатана. Лайза Хоган (Lisa Hogan), девушка, управлявшая автомобилем, была в коме с повреждением мозга, а её пассажир, Дэниел Смитэрс (Daniel Smithers), лежал в больнице на растяжке. У него также было повреждение мозга. Пока я стоял там, я понял, что должен отправиться в тюрьму за то, что случилось, даже если это был технически несчастный случай. Если бы я был всего лишь обычным парнем без известности или денег, я бы, вероятно, был тут же заключён под стражу. Но вместо этого я был отпущен под залог в две с половиной тысячи долларов до суда, хотя мне сказали, что, если суд будет не слишком благосклонен, мне светит семь лет тюрьмы и конец моей карьеры.

Когда я пришел домой после слушания, наш менеджер Док МакГи сказал мне, что мне придётся пройти обследование в реабилитационном центре. Я сказал ему, что я не алкоголик и что нет никаких причин обследовать меня так, будто у меня были подобные проблемы. Я не был пьяницей, валявшимся под забором. Но суд требовал, чтобы я прошёл курс лечения, и он нашел место, которое было больше похоже на загородный клуб. Он сказал, что там есть теннисные корты, поле для гольфа и маленькое озеро с прогулочными лодками. Он повёз меня туда на следующий день, и я ехал умиротворённый, рассчитывая на то, что будет неплохо отдохнуть там от всех этих газетных заголовков, называвших меня убийцей. Это находилось на Ван Найс Бульвар (Van Nuys Boulevard), и я входил в жуткое лечебное учреждение с зарешёченными окнами.

“Где поле для гольфа?” спросил я Дока.

“Ладно”, сказал он. “У меня есть две новости — хорошая и плохая”.

Не было никакой хорошей новости: это был всего лишь маленький госпиталь, где я должен был проходить курс лечения для алкоголиков и наркоманов, а также курс интенсивной психотерапии в течение тридцати дней. Пока я сидел в этом реабилитационном госпитале — снова и снова возвращаясь к этой катастрофе в беседах с психиатрами; читая передовицы газет, где говорилось о том, что я должен провести остаток жизни в тюрьме, дабы воспрепятствовать пьяному вождению; и плача каждый раз, когда я вспоминал Раззла, его высокие кеды и его беспечный британский акцент — я думал, что всё это я заслужил.

Я получил, кажется, всего лишь один телефонный звонок от Томми или Никки, когда меня только поместили в клинику, но не более того. После этого никто из группы не звонил и не приезжал навестить меня. Они или не поддерживали меня больше, или договорились держаться на расстоянии. Я был один, и они, вероятно, решили двигаться дальше уже без меня. Я представлял себе Никки, прослушивающего новых вокалистов для группы, мой от’езд в тюрьму на семь лет и жизнь, полную презрения к ходячему убийце, об’екту колкостей и насмешек на ток-шоу, которые не прекратятся до того самого дня, пока я не отправлюсь прямиком в ад.