Глава четвёртая

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава четвёртая

МИК

«ПОКА ЕГО СОРАТНИКИ ПО МУЗЫКЕ СКАТЫВАЮТСЯ ОТ УВЛЕЧЕНИЯ К ЗАВИСИМОСТИ, МИК ОКАЗЫВАЕТСЯ НЕСПОСОБНЫМ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ ПРИСОЕДИНЕНИЮ К НИМ НА ЭТОМ ПАГУБНОМ ПУТИ»

Один из моих любимых фильмов — «Перекресток» («Crossroads» — фильм 1986-го года с Тимом Рассом [Tim Russ] в главной роли) — легенда о том, как однажды ночью на перекрестке в Миссиссипи (Mississippi) Роберт Джонсон (Robert Johnson — американский чернокожий блюзовый гитарист 20-30-ых годов XX-го века) продал свою душу дьяволу за то, чтобы он мог играть на гитаре, как никто другой до той поры. В конце дьявол приходит к глубоко несчастному Роберту Джонсону и злорадствует, “Ты получил то, что хотел. Ты хотел быть блюзменом”.

Я обычно говорил себе то же самое: “Ты получил то, что хотел. Ты хотел быть звездой рок-н-ролла. Так пользуйся этим”. Мои мечты осуществились, но это не было тем, к чему я стремился.

Когда мы делали запись «Girls», Том Зутот (Tom Zutaut) зашёл в студию и увидел меня пьяного, сгорбленного и наглотавшегося болеутоляющего. Когда он впервые подписал с нами контракт, он обычно называл меня «пожирателем фиолетовых человечков» (purple people eater), потому что он говорил, что у меня фиолетовая аура. Но теперь он смотрел на меня, как безумный: “Твой пожиратель фиолетовых человечков исчезает”, сказал он печально. “Он превращается в зловещее и алкоголическое существо”.

“Нет, это не так”, пробормотал я ему в ответ. Но он был прав. Сделав запись гитарного стаккато в конце песни “Girls, Girls, Girls”, я свалился со стула — настолько я был пьян (так или иначе, мы взяли именно этот дубль, потому что нам понравилось, как это звучит, к тому же, у меня были такие боли, что я был просто не в состоянии играть ещё).

Мы продали миллионы дисков, но я по-прежнему был на мели. Остальные парни кутили во всю и тратили все деньги на наркотики, я же был повязан адвокатами, бухгалтерами и жадными бывшими жёнами (exes), требующими от меня уплаты алиментов. Когда я уезжал в тур, я оставлял свой автомобиль в доме моего друга, так как доверял ему, но на этот раз у него вдруг хватило наглости потребовать с меня пятьсот долларов за присмотр за тачкой. Когда вы начинаете преуспевать, все думают, что вы богач. Я же не имел денег даже на то, чтобы купить другой автомобиль. И, вдобавок ко всему, я потерял последнего парня, который, как я полагал, был моим настоящим другом. С тех пор у меня нет друзей.

Перед выходом на сцену я выстраивал в линию шесть рюмок водки рядом с открытой банкой «Коки» («Coke»), а затем опрокидывал всё это разом. Во время шоу я в сторонке выпивал стакан чистой водки, когда другие парни думали, что это вода. Позднее, я придумал флягу с коктейлем собственного изготовления под названием “Марс-эйд” (”Mars-ade”) — смесь текилы, апельсинового сока и гренадина (густой сладкий красный сироп) — и высасывал её за время выступления.

Алкоголь открывал такие стороны моей личности, о существовании которых я никогда даже не подозревал. Однажды ночью в «Лексингтон Куин» в Японии («Lexington Queen» in Japan) я был просто никакой, и случилось так, что у владельца заведения нашлась маска Годзиллы (Godzilla). Я надел её, выскочил на танцпол и начал делать то, что мы называем «танец ягодиц» («crack dancing») — я тряс своей задницей, демонстрируя всем щель между «булками», высовывающимися из моих штанов (обычно мы делали это в избытке, играя в боулинг). Внезапно мне пришла в голову идея: всё в той же маске Годзиллы я выскочил из бара на улицу и начал терроризировать ничего не подозревавших мирных японцев, возможно, заодно я разрушил несколько близлежащих небоскрёбов. Я спустил штаны до лодыжек и ходил вверх и вниз по улице в своей маске Годзиллы, рыча и кусая прохожих. Остальные парни, смеясь, ходили за мной, потому что они никогда не видели, чтобы прежде я вёл себя подобным образом. Кто-то рассказывал мне, что в Японии считается нормальным, если человек остановится где-нибудь и пописает прямо на тротуар. Поэтому я решил проверить, так ли это на самом деле.

Я думал, что выгляжу забавным. Но, вернувшись в свой гостиничный номер, я посмотрел на себя в зеркало и увидел всего лишь уродливого, отвратительного парня с огромным животом. Я начал сильно пить с тех пор, как с Винсом произошёл несчастный случай, и стал медленно раздувался, как воздушный шар. Я бы не удивился, если бы кто-нибудь насадил меня на вертел и засунул мне в рот яблоко. Такой свиньёй я был.

Вот почему я должен был заподозрить неладное, когда Эми Канин (Emi Canyn), одна из двух бэк-вокалисток, которых мы наняли (среди претенденток были Мэрри Клэйтон [Merry Clayton], работавшая с «Rolling Stones» и Мэделин Бэлл и Дорис Трой [Madeline Bell, Doris Troy] из «Humble Pie»), начала по-настоящему сближаться со мной. Она была стройна, спортивна и красива, а я был стар, уродлив и болезнен. Ни одна женщина в здравом рассудке не польстилась бы на меня.

Парни взяли за правило: “Ты не должен гадить на своём заднем дворе”, что Никки об’яснял как, “Ты не спишь ни с кем, кто с тобой работает”.

Поэтому, когда они начали слышать голос Эми, в любое время доносящийся из моей комнаты, то были вне себя от злости. «Джек Дэниелс» и «Хальцион» ослепляли их гневом, и они наказывали нас больше, чем мы того заслуживали. Они мешали нам общаться, бросали на нас злобные взгляды, проливали на нас напитки и пачкали едой весь наш багаж. Эми была очень религиозна, и по отношению к ней они вели себя просто безжалостно. Всякий раз, когда самолет во время полёта попадал в турбулентность, они вскакивали со своих мест, спускали штаны до лодыжек и начинали петь, “К чёрту Бога! Давайте разобьёмся!” (”Fuck God! Let’s crash!”) только для того, чтобы напугать её, хватали её ожерелье с распятием и начинали крестить себя и молиться. Если я пытался их остановить, они швыряли в меня бутылку «Джека».

Это было так лицемерно, потому что прежде, чем мы наняли Эми (и Донну МакДэниэл [Donna McDaniel], другую бэк-вокалистку из «Nasty Habits»), мы работали с вокалисткой по имени Бри Хауорд (Brie Howard). У неё был хриплый, блюзовый голос, как у Тины Тёрнер (Tina Turner), она пела с Робби Невилом (Robbie Nevil) и ездил в тур с Джимми Баффеттом (Jimmy Buffett). Но как только она собиралась присоединяться к группе, Никки начал встречаться с ней.

После такого я почувствовал разочарование и отвращение из-за того, что Никки и парни так жестоко наказывали меня. Я полагаю, что они утратили всю веру и доверие, которое они испытывали ко мне раньше, а я определенно потерял всякую веру и доверие, в отношении их как друзей и коллег по группе. Если бы я так не любил играть на гитаре, я ушёл бы от них.

Я всегда был готов отступить туда, откуда пришёл. Большинство же людей — нет: они думают, что плохое случается только с другими людьми. Именно поэтому я стараюсь надеяться только на себя самого. С нашим обществом может произойти всё, что угодно, и, возможно, произойдёт, от глобального землетрясения до ядерной атаки или краха фондовой биржи. Большинство людей говорит, “О, у меня отличная работа, много денег, большие льготы и медицинская страховка. Я чувствую себя могучим и защищённым”. Но что, если депрессия или продовольственный кризис поднимут цены на хлеб до пятидесяти долларов. Как вы прокормите свою семью? Вы умеете выживать, как это делали ваши предки? Вряд ли!

Когда вы бегаете повсюду выпрашивая подаяния и собирая об’едки, наркотики и девочки в один момент перестают казаться такими уж важными вещами. На самом деле я никогда не имел склонности и не баловался тяжёлыми наркотиками, как делала остальная часть группы. Они обычно называли меня Эйтбол Марс (Eightball Mars) потому, что я говорил, “Дайте мне эйтбол (смесь кокаина с героином) и не спрашивайте меня зачем”. Кокаин был для меня новым ощущением, и когда это стало проблемой, я остановился. Не как Никки.

Я был взбешён, когда впервые увидел, как он принимает героин. Мы играли на Лонг-Бич Арена (Long Beach Arena) во время тура «Shout at the Devil», он нюхал что-то из маленького узелка. Я спросил, “Что это такое, чёрт побери?” Он сказал, что это смэк (smack — героин), и я спросил, “Ты начал принимать это дерьмо?” Он сказал, что никогда больше не будет этого делать, но я был в ярости. Я точно знал, ЧТО с ним произойдёт, и во время тура «Girls» это случилось.

Но как Вы можете спасти такого, как он, от него самого? Никто не мог остановить меня в моём пьянстве и опухании; никто не мог предостеречь Элвиса (Elvis) от таблеток, которые его убили.

Вот о чём я думал, когда в перерыве между отрезками тура мне позвонили и сообщили то, чего я так боялся услышать. Наш тур-менеджер был пьян в говно и плакал, рассказывая мне новости. Он попросил меня позвонить в Англию вместо него и отменить европейский этап тура. Почему я?

У меня раскалывалась голова с похмелья, я был сбит с толку, расстроен и взбешён — из-за Никки и из-за себя самого, т. к. я не сделал большего, чтобы остановить его. Я позвонил в редакцию журнала «Керранг» («Kerrang») и сказал первое, что мне взбрело в голову: “Мы не можем приехать, потому что мы слышали, что у вас там повсюду сильный буран и, м-м-м, у нас так много оборудования, и мы боимся, что мы просто рухнем со всем этим. Потому что, м-м-м, на крышу самолёта налипает снег и всё такое”.

Я понятия не имел, что я такое несу. Но я не мог сказать им то, что я знал — то, что сообщил мне Рич (Rich) на самом деле: Никки был мертв.