Глава первая

Глава первая

ТОМ ЗУТОТ[2]

«СОТРУДНИК ОТДЕЛА ПРОДАЖ «ЭЛЕКТРА РЕКОРДС» («ELEKTRA RECORDS») ВВЯЗЫВАЕТСЯ В АВАНТЮРУ, ГДЕ ДЕЛАЕТ ОТКРЫТИЕ, ЧТО ГРУППА С САМОЙ ДУРНОЙ СЛАВОЙ ИМЕЕТ МЕНЕДЖЕРА С ЕЩЁ БОЛЕЕ СОМНИТЕЛЬНОЙ РЕПУТАЦИЕЙ»

Я думаю, единственное, что всегда вело меня по жизни, это моя одержимость. В достижении своих целей я всегда выбирал свой собственный путь, не оглядываясь ни на кого. Точно также, когда, учась в школе, я был ди-джеем школьной радиостанции в Парк Форест, штат Иллинойс (Park Forest, Illinois), я услышал о радио-конференции в университете Лойола (Loyola University) и записался на неё. Именно там я обнаружил, что могу получать записи бесплатно. Наша школьная радиостанция работала в течение многих лет, и за всё это время никому даже в голову не пришло, что покупать альбомы вовсе не обязательно.

Моей первой работой после школы была работа в департаменте писем «Chicago WEA» (звукозаписывающий лейбл) в отделе по распространению — место, которое я получил только потому, что впечатлил кого-то на лейбле тем, как вымаливал по телефону предоставить мне бесплатные записи «Cars». В конечном счете, та же самая страсть привёла меня в Лос-Анджелес, где я работал помощником в отделе продаж «Электра Рекордс», которая тогда занималась такими исполнителями, как Джексон Браун (Jackson Browne), «Queen», «The Eagles», Линда Ронстадт (Linda Ronstadt) и «Twennynine» с Ленни Уайтом (Lenny White).

Я думаю, что не будь я предприимчивым, я никогда бы не потащился в ту ночь четверга на Сансет Стрип. Это было ранним вечером, я шёл по Сансет в надежде перекусить в кафе под названием «Ben Frank’s», которое всегда было битком набито молодыми рокерами, обсуживаемыми семидесятилетними официантками, которые работали там, наверное, со времён Ланы Тёрнер (Lana Turner — голливудская актриса 40-50-ых годов), когда я заметил, как сотни подростков пытаются пройти на концерт в «Виски». Я взглянул на афишу, чтобы узнать из-за чего такой сыр-бор, там было написано: “Motley Crue. Билетов нет”. Те же страсть и одержимость, которые привели меня в Лойола, потащили меня туда, в то время как в животе у меня урчало от голода. В витрине магазина звукозаписи на углу, «Ликерис Пицца» («Licorice Pizza»), я увидел огромный плакат с изображением четырех расфуфыренных, облачённых в кожу, гермафродитов, отщепившихся от «New York Dolls». Я также заметил, что они выпустили альбом на их собственном лейбле «Leathur». Для группы, у которой даже не было контракта, создавать такую истерию в «Виски» было большой редкостью. Я должен был на их видеть.

Я подошёл к входной двери, вытащил свою визитную карточку «Электры» и обманул их, сказав, что я сотрудник «A&R» на лейбле («Artists and Repertoire» — подразделение, ответственное за поиск и заключение контрактов с новыми исполнителями). Я всегда пытался заставить лейбл подписывать группы, которые мне нравились, но они никогда меня не слушали. Я приносил им “I Love Rock and Roll”, Джоан Джетт (Joan Jett), которую я нашел на второй стороне европейского сингла; “Tainted Love”, «Софт Сэл» («Soft Cell» — дуэт, в котором начинал Марк Элмонд); «The Human League»; и даже «Go-Go’s». И всё это они пропустили мимо ушей. Я был слишком застенчив, чтобы попрекать их этим, хотя… Я был счастлив уже тем, что в свои двадцать лет уже работал на звукозаписывающем лейбле в Лос-Анджелесе.

В клубе — клуб забит до отказа — неистовствовали пятьсот подростков под этих «Motley Crue». А они выглядели восхитительно. Никки был настолько интенсивен, складывалось впечатление, что, если бы он не играл басу, то непременно убивал бы кого-нибудь на улицах. Он бил по струнам с такой силой, что кожа лопалась на его пальцах. Глядя на него, комок подступал к горлу — кровь летела от его пальцев, как будто это были не струны, а лезвия.

Винс выглядел лучше всех остальных и был самым харизматичным певцом, которого я когда-либо видел: женские ноги раздвигались только лишь от одного его вида на сцене. Он был полной противоположностью гитариста, который был похож на одно из перевоплощений Сатаны, хотя он, как оказалось, был самым славным из всей группы (когда не пил). Томми напоминал перевозбуждённого подростка, но в то же самое время складывалось впечатление, что он единственный настоящий музыкант в группе. Он был высококлассным барабанщиком, хорошим шоуменом и постоянно находился в движении. Он напоминал стержень, который скрепляет все это вместе.

После шоу, я нашел их менеджера и сказал ему, что хотел бы привести группу на встречу в «Электру». К моему удивлению, он совершенно не обратил на меня никакого внимания. Вместо этого он сказал мне, чтобы я связался с «Гринуорлд» («Greenworld»), маленьким местным дистрибьютором, который занимался продажей их альбома. По совпадению в городе проводилась выставка музыкальной торговли, и у «Гринуорлд» там был свой киоск. Я поговорил с человеком по имени Аллен Нивен (Allen Niven), который отослал меня обратно к странному менеджеру группы, чрезвычайно серьезному строительному подрядчику по имени Аллан Коффман.

Прежде, чем всерьёз взяться за «Motley Crue», я хотел удостовериться, не переступаю ли я свои границы в «Электре». Я спросил «A&R» отдел, могу ли я подписать группу, и они рассмеялись мне в лицо. Но я был настойчив. Я собрал все письма от «A&R» отдела, в которых они отклоняли группы, которые я приносил им, и которые впоследствии выпустили свои хиты на других лейблах. По настоянию моего босса отдела продаж, я представил письма Джо Смиту (Joe Smith), председателю «Электры», который, к моему удивлению, обратил на это внимание. “Хорошо, умница-парень”, - сказал он мне. “Ты думаешь, что сможешь это сделать? Прекрасно. Тогда давай подписывать эту группу, и посмотрим, насколько ты хорош в деле”.

Я был посмешищем всего Голливуда из-за того, что начал обхаживать этих парней. Музыкой, которая была популярна в то время, была британская новая волна — «Haircut 100», «A Flock of Seagulls», «Dexy’s Midnight Runners». Подростки-хиппи слушали Элвиса Костэлло (Elvis Costello), «Clash» и другие группы, находившиеся на заключительном этапе движения панка. Все продолжали смеяться надо мной, т. к. я пытался подписать металлическую группу. Они подходили ко мне на работе и говорили, “Что это ты задумал? Это не будут крутить по радио. Ты не можешь повторно изобрести «Kiss»”. Но я верил в «Motley Crue», потому что та толпа в «Виски» верила в «Motley Crue». Вам не нужны уши, чтобы быть искателем талантов; вам нужны глаза.

Так, на своё крошечное жалование помощника отдела продаж, я начал угощать «Crue» на широкую ногу, которые, я думаю, только и приходили ради того, чтобы поесть нахаляву. В течение каждого обеда, Томми безумно суетился — точно так же, как и на сцене, он всё ещё не умел держать себя в руках; Мик с каждым выпитым стаканом становился всё более демоническим, пока ему не начинали мерещиться лиловые человечки за соседними столиками; а Винс обычно трахал официантку в уборной. Никки был единственным, кто относился к встречам серьезно: в голове он планировал каждый шаг для будущего группы. Он знал, что подростки были помешаны на новой волне, что они были озлоблены на продажный панк, и что им до смерти надоели «Fleetwood Mac», «Foreigner», и попса, которую крутят по радио. Он хотел расширить ту аудиторию из пятисот подростков в «Виски» до масштабов национальной революции рок-н-ролла, которую «Motley Crue» собирались совершить. И он это сделал. Но не без тяжёлой борьбы.

Когда мы были, наконец, готовы подписать контракт, внезапно на горизонте появились «Вёджин» («Virgin Records» — компания звукозаписи). Они встретились с группой и принесли портфель, полностью набитый десятью тысячами долларов наличными, чтобы помахать им перед их голодными физиономиями. «Вёджин» тогда не имела ни лейбла, ни дистрибьютора в Америке. Они работали из Англии, и теперь пытались совратить «Motley Crue», говоря им, что они могли бы подобно «Beatles», «Rolling Stones» и «Led Zeppelin» ворваться в Америку, став популярными сначала в Англии. Я думаю, что это было весьма романтичное предложение для группы, а также соблазнительный наличный аванс размером в десять тысяч долларов, хотя на самом деле сделка стоила всех ста тысяч.

В конце концов, не смотря на то, что «Вёджин» предложили примерно двадцать пять тысяч долларов, больше чем мы, группа решила, что для лос-анджелесской рок-группы будет более разумно подписать контракт с лос-анджелесским рок-лейблом (никто из нас не знал, что «Электра» скоро переведёт свои офисы на Манхэттан [Manhattan]). После того, как мы согласовали наши заключительные пункты и согласились подписать контракт, Коффман, группа, некоторые из штатных сотрудников «Электры» и я решили отпраздновать это событие в «Каса Кугатс» («Casa Cugats») — мексиканском ресторане, принадлежащем королю румбы Хавьеру Кугату (Xavier Cugat). «Motley Crue» не требовалось много, чтобы начать вечеринку, так что ребята довольно быстро наклюкались.

Странно, я ожидал сумасшедших проделок от группы, но никак не от их встревоженного менеджера. Однако он так опьянел, что под конец начал говорить по-вьетнамски, как будто он снова был солдатом морской пехоты. Он был убежден, что за столиками прятались желтолицые, а на кухне располагался склад с боеприпасами. Он хлопнул ещё одну рюмку, а затем убежал в уборную.

Когда прошло нескольких минут, а он так и не появился, Мик попросил меня сходить посмотреть, всё ли с ним в порядке. Я всегда думал о Коффмане как о порядочном парне, который служил сиделкой для этой необузданной группы, поэтому для меня было ударом, когда я застал его за процессом выдирания телефона-автомата из стены уборной. Я вытащил его оттуда и попросил кого-то из отдела прессы «Электры» проследить за группой и оплатить счет, а сам повёз Коффмана домой в своей потрепанной служебной машине.

Пока мы ехали на север по Ла Сьенэга (La Cienega Boulevard), он пытался оторвать ручку от двери автомобиля. Как только мы добрались до развилки на Санта Моника (Santa Monica Boulevard), он открыл дверь и выкатился из машины на середину перекрёстка. Я оглянулся назад и увидел его на середине проезжей части, ползающим на животе подобно солдату с винтовкой. Автомобили с сигналами и руганью пролетали мимо него, и было только делом нескольких секунд прежде, чем кто-нибудь раздавит его на месте. Я остановился, выскочил из машины, подбежал и схватил его. Он начал меня бить и гневно ругаться, ему казалось, что я был северо-вьетнамским солдатом, который пытается захватить его в плен. Я действительно думаю, что он мог бы меня убить, но каким-то неимоверным усилием я сумел вернуть его в автомобиль и привезти в его гостиничный номер.

Ко времени, когда я вернулся в ресторан, вечеринка продолжалась уже в другом месте. Неделю спустя, наконец, подписи в контракте были поставлены, и группа настаивала на том, чтобы лейбл оплатил ещё одну вечеринку. Так что мы сели в наши служебные машины и повезли их в ресторан «Бениана» («Benihana») на Ла Сьенэга. Всё началось как очень чинный обед, с поваром, который демонстрировал нам свои трюки с ножом. Группа кое-что ела и много пила. Винс, конечно, пил больше всех. Я заметил, что его стакан с «Маргаритой» был отколот, поэтому он заказал себе другой. Когда я посмотрел на него снова, новый стакан тоже оказался разбит, и он снова настаивал на замене. Озадаченная официантка принесла ему еще один напиток и тщательно проверила стакан, чтобы удостовериться, что на нём не было никаких сколов и трещин. Как только она ушла, Винс засунул стакан себе в рот и зубами откусил край стекла. “Этот парень точно чокнутый”, - подумал я. “Он легко мог порезать себе язык или разорвать губы в клочья”.

Винс встал, подозвал официантку и обвинил ее в том, что она нарочно приносит ему разбитые стаканы. Она искренне поклялась, что, когда принесла ему стакан, он был цел. Затем она обратилась ко мне за раз’яснением. Я не хотел неприятностей ни для неё, ни для Винса: “Возможно, посудомоечная машина неисправна”, - вяло предположил я.

Тогда она принесла ему ещё одну «Маргариту» и вместе с менеджером отошла в угол, чтобы понаблюдать за Винсом. Не подозревая, что за ним шпионят, Винс снова откусил край стакана. Тут же к нам подскочил менеджер и попытался вышибить нас из ресторана, в то время как официантка вызывала полицию. Я быстро оплатил счёт и прервал вечеринку.

Большинство вечеров с ними были похожи на этот: либо что-нибудь ломали, либо кто-нибудь напивался до отключки. С ними никогда не было легко. Глава «A&R» отдела в «Электре», Кенни Баттис (Kenny Buttice), был раз’ярён, узнав, что я перешагнул через его голову и получил разрешение от Джо Смита на подпись контракта с группой. Поэтому он сделал все, что было в его силах, чтобы осложнить мне жизнь. Первоначально мы просто собирались повторно выпустить альбом «Too Fast for Love», который они записали самостоятельно, но Баттис убедил лейбл, что качество звука недотягивает до радийных стандартов и единственный выход это заново микшировать альбом.

Я был против этого, и группа тоже нервничала, но если пересведение было необходимым условием для того, чтобы сделать группу приоритетом в «Электре», мы должны были подчиниться. Когда они выбрали Роя Томаса Бэйкера (Roy Thomas Baker), чтобы переделать запись, я фактически обмочил свои штаны. Я, в свои двадцать лет, познакомился с эксцентричным британским диссидентом, который продюсировал «Queen», «Foreigner», «The Cars», «Journey» и многие другие удивительные записи. И хотя его сведение на последней минуте (last-minute mixing), фазирование (phasing) и другие хитрости убрали часть сырого обаяния оригинального звучания альбома «Motley», я многое узнал, наблюдая за тем, как он работает, и слушая его рассказы. После того, как группа проводила целый день в студии, он обычно приглашал их к себе домой, где они нюхали кокаин с его прозрачного рояля, в то время как он рассказывал им о времени, когда Фредди Меркьюри (Freddie Mercury) писал “Богемную Рапсодию” (”Bohemian Rhapsody”), сидя за этим самым роялем и получая при этом минет.

RTB (Ар-Ти-Би), как мы его называли, был человеком, который очень любил устраивать шикарные вечеринки. С ночи четверга до понедельника в его доме был бесконечный парад интересных людей, красивых женщин, изысканной выпивки и многого другого. Это был совершеннейший продюсерский притон на холмах Сансет Драйв (Sunset Drive), от пульта управления на его кровати до ковров с высоким ворсом на полу. Это был предел наслаждений: двадцать голых людей купающихся в джакузи, пища, поедаемая с женских тел и ещё много того, о чём вы, я или Калигула (Caligula) могли только мечтать. «Motley Crue» и RTB были идеальной партией.

Там я всегда чувствовал себя смущённым, словно подросток из Чикаго, который каким-то образом оказался в этом очаровательном кино, где я встретил всех моих любимых рок-звёзд — Элтона Джона (Elton John), Рода Стюарта (Rod Stewart), парней из «Queen», «Journey» и «Cheap Trick». Некоторые вечеринки были настолько угарными, что RTB нажимал все свои кнопки на пульте и запирал всех в доме. Поэтому, если кто-нибудь из гостей хотел уехать, он должен был получить на это разрешение охраны, которая должна была удостовериться, что он не слишком пьян, чтобы сесть за руль. RTB был разумным парнем. Он знал, что, если он хочет и дальше проводить время подобным образом, то должен минимизировать возможность возникновения несчастных случаев, за которые он будет считаться ответственным. Контролируя, таким образом, состояние гостей своего дома, он, скорее всего, спас не одну жизнь.

Когда мы заканчивали пересведение «Too Fast for Love», Коффман ни с того ни с сего решил послать группу в тур по Канаде, даже притом, что ещё не было никакого альбома, в поддержку которого можно было бы устраивать тур. Мы возразили и сказали ему, что это не имеет смысла, но Коффман был непреклонен.

Мы никогда не понимали, почему Коффман заставил группу совершить поездку по Канаде, пока правда не всплыла позже во время судебного процесса: он продал часть своей доли в группе парню из Мичигана по имени Билл Ларсон (Bill Larson), который вложил все сбережения своих родителей — приблизительно двадцать пять тысяч долларов — чтобы владеть пятью процентами акций корпорации «Motley Crue». Таким образом, Коффман, чтобы собрать побольше денег, должен был послать группу в тур на север. Поэтому группа прибыла в Канаду, чтобы предпринять печальную и бедственную поездку с коменеджером, которого они прежде никогда даже не видели и ничего о нём не знали. Были угрозы взрывов, проблемы на границе, кулачные драки, обдолбанные хоккеисты, сломанные кости (по большей части у Коффмана) и полицейские, оцеплявшие сцену на некоторых выступлениях, чтобы публика не убила группу.

Вскоре после этого Коффман исчез, прихватив с собой весь аванс «Электры» и деньги бедного мичиганского парня. Возможно, он сбежал, потому что группа начала задавать слишком много вопросов о том, куда уходили все их деньги — деньги, которые, как он, вероятно, считал, причитались ему после того, как он закладывал свой дом три раза, чтобы заплатить за все эти арендованные автомобили и гостиничные номера, и за бог-знает-что-ещё, что группа успела натворить. В конечном счете, человеком, который пострадал больше всего, оказался Билл Ларсон, отец которого умер от сердечного приступа из-за перенесённого потрясения. Ларсон пред’явил иск, хотя не было никакой надежды на то, что повестка в суд будет когда-нибудь вручена Коффману. Единственное, что я слышал, жена Коффмана развелась с ним, его дети перестали с ним общаться, а сам он стал набожным христианином.

КОГДА “ЭЛЕКТРА” ВЫПУСТИЛА «Too Fast for Love», это было какое-то бедствие. Приоритетом для лейбла в то время была австралийская группа под названием «Cold Chisel», и все в отделе продвижения (promotions department) были поглощены созданием их очередной большой вещи. Так случилось, что во время селекторного совещания я услышал, как один региональный промоутер сказал главе департамента по радиовещанию (radio department), “Слушайте, у меня есть радиостанция в Денвере (Denver) и ещё одна — в Колорадо-Спрингс (Colorado Springs), которые крутят только «Motley Crue». Их не интересуют «Cold Chisel», но я пытаюсь их убедить”.

“Мне насрать на «Motley Crue»”, - вопил в ответ глава радиоотдела. “Они — не приоритет. Я не желаю о них слышать. Скажите этим ребятам, что, если они ещё раз дадут в эфир «Motley Crue», то пускай лучше трахнут себя сами”.

Когда я это услышал, я пришёл в ярость. Было и без того скверно, что лейбл не помогал «Motley Crue», но сейчас они фактически пытались им навредить. Поэтому я насвистел об этом Джо Смиту. Из-за этого инцидента и ещё нескольких подобных вещей, глава отдела продвижения был уволен. Примерно в то же самое время на лейбл пришёл Том Верман (Tom Werman) в качестве нового главы «A&R». Верман продюсировал первый альбом Тэда Нюджента (Ted Nugent) и часть лучшей музыки «Cheap Trick», и он настолько был заинтересован в «Motley Crue», что настаивал на создании их следующего альбома. Он и Никки очень соответствовали друг другу: Никки играл роль плохого парня, но в то же самое время он придавал огромное значение популярности и хотел, чтобы его музыка перешла в разряд основных тенденций в рок-музыке, что, собственно, и пытался делать Верман с группами, которые он продюсировал.

Несмотря на все усилия отдела продвижения саботировать альбом, по какой-то таинственной причине «Too Fast for Love» разошёлся более чем стотысячным тиражом, вопреки предсказаниям полного провала. Я не знал, что делать, потому что у группы был контракт с главным лейблом, она продала приличное количество дисков, могла полностью распродать любой клуб в Лос-Анджелесе, о них уже шла молва в определённых кругах и, к тому же, они начинали писать материал для своего второй альбом, но у них по-прежнему не было никакого менеджера, и все они были разбиты и голодны. Я старался лучше заботиться о них.

Когда мне было шестнадцать лет, Лита Форд был девочкой, о которой я мечтал: абсолютная рок-лисица («fox» означает ещё — «симпатичная девушка»). Плакатами «Runaways» была обклеена вся моя спальня в доме моих родителей. Теперь, всего пять лет спустя, я привёл на фирму «Motley Crue», а Никки Сикс жил с одной из «Runaways». И я не просто болтался с ними, я давал им продовольствие и деньги. Я заглядывал в дом Никки и Литы, когда мог и приносил им: мороженое «Haagen-Dazs» или сэндвич «Subway». Люди постоянно твердили, что эта парочка живёт, как кошка с собакой, но им всегда было весело вместе. С течением времени, и их дом становился всё более жутким. Однажды, я заскочил к ним и увидел «Некрономикон» («Necronomicon»), книгу заклинаний черной магии, лежавшую на столе. Никки всё глубже углублялся в сатанинский материал и хотел назвать альбом «Крик с дьяволом» («Shout with the Devil»). Это не понравилось бы лейблу, и это не нравилось мне. Я знал, что отдел продвижения будет использовать это название в качестве оправдания, чтобы полностью игнорировать альбом.

Однажды ночью я пришёл к ним, чтобы переговорить с Никки об изменении названия. Когда я вошел, он и Лита, сидели на диване, прижавшись друг к другу. “По-моему, у меня едет крыша”, - сказал Лита. “В этой квартире происходит что-то сверх’естественное”.

“Что ты имеешь ввиду?”, - спросил я, глядя вокруг на недавно нарисованные пентаграммы и готические картинки, которые Никки намалевал на стенах и на полу.

“Просто, происходит что-то невероятное”, - сказала она. “Двери комнат сами открываться и закрываться, слышатся странные звуки, а вещи летают по всей квартире безо всякой на то причины”.

“Слушай, Никки”, - сказал я. “Ты должен прекратить дурачиться со всем этим сатанинским дерьмом и черной магией. Это мощный материал, и если ты не знаешь, что ты делаешь с собой, то хотя бы не делай глупостей в отношении альбома”.

Но Никки не обратил внимания на мою пылкую речь. “Это ничто”, - сказал он. “Это всего лишь выглядит круто. Это — бессмысленные символы и вообще дерьмо. Я просто делаю это, чтобы побесить людей. Это всё чушь, будто я поклоняюсь Сатане или что-нибудь в этом роде”.

Я знал, что я не мог заставить его передумать, поэтому уехал. Когда я возвратился две ночи спустя, вилки и ножи торчали в стенах и в потолке, а Никки и Лита выглядели куда более бледными и больными, чем обычно.

“Что, черт возьми, парни, вы с собой сделали?”, - спросил я.

“Мы ничего не делаем, мужик”, - сказала Лита. “Я пыталась тебе сказать: просто, всякий хлам летает здесь сам по себе”. Как только она это сказала, как вдруг, и я клянусь Богом, я увидел своими собственными глазами, как нож с вилкой поднялись со стола и вонзились в потолок прямо над моей головой. Я встревожено посмотрел на Никки. “Больше никакого «Крика с дьяволом», если ты продолжишь кричать с дьяволом, ты себя убьёшь”.

Хотите — верьте, хотите — нет, но я действительно полагаю, что Никки бессознательно выпустил наружу очень опасное зло, которым сам уже не мог управлять, поэтому он был на грани причинения серьезного вреда самому себе. Никки, должно быть, понял то же самое, потому что он самостоятельно решил изменить название альбома на «Крик на дьявола» («Shout at the Devil»). До сих пор тот случай остается одной из самых загадочных вещей, которые я когда-либо видел в своей жизни.

К счастью, вскоре я встретил антрепренера по имени Дуг Талер (Doug Thaler), а он знал парня, Дока МакГи (Doc McGhee), у которого было много денег, и который хотел заняться менеджментом. Док был очаровательным низеньким парнем, который умел говорить правильные вещи. “Мы сделаем «Motley Crue» самой великой рок-н-ролл-группой в мире”, - сказал он. “И даже если «Электра» не даст на это денег, это сделаю я”.

Казалось, всё складывается превосходно: «Motley Crue» теперь имели деньги, у них был парень по имени Барри Левайн (Barry Levine), помогавший им с их имиджем, и они стали приоритетом компании. Благодаря искусным махинациям Дока, его богатой фантазии и щедрым подношениям, Никки, наконец, находился на рубеже перехода от восстания в «Виски» к революции на стадионах. Но, конечно, ничто не происходит для этих парней без борьбы.

Проснувшись несколько недель спустя, я узнать, что Джо Смит был уволен, и компанией управлял теперь парень по имени Боб Красноу (Bob Krasnow). Он уволил Тома Вермана и заменил его Роем Томасом Бэйкром, что было просто превосходно, потому что теперь было даже больше причин ходить на вечеринки к RTB, а Верман все еще хотел продюсировать альбом. Но как только мы были готовы приступить к записи, Красноу прилетел в Лос-Анджелес и вызвал Вермана и меня к себе на встречу.

“Рок-н-ролла не будет”, - сказал он нам. “Я решил, что не хочу видеть никаких рок-групп на лейбле. Я не взял бы даже Оззи Осборна (Ozzy Osbourne), если бы вы принесли мне его бесплатно на серебряном блюде”.

“Почему Вы увольняете группу, которая продает много альбомов? Это, по меньшей мере, неразумно, Боб!”

“Это — «Электра Рекордс», Том”, - сказал он. “У нас есть традиции прекрасных и талантливых артистов, таких как Линда Ронстадт (Linda Ronstadt), «Doors» и Джексон Браун (Jackson Browne). Я не в цирковом бизнесе. И я не дам им ни пенни”.

“Их менеджеры желают сами заботиться о продвижении группы и затратах на тур”.

“Слушайте”, - сказал он. “Группа просто ужасна. Я видел их видео, и оно меня сильно смущает. У меня была плёнка с «MTV»”.

“Как?! Но мы только что запланировали тур для группы вместе с «Kiss». Вы не можете этого сделать”.

“Я слышал об этом, и я отменил даты”.

Я позвал Дуга Талера и Дока МакГи, чтобы они встретились с Красноу, и он сказал им то же самое. Тогда они спросили его, что необходимо сделать, чтобы освободить «Motley Crue» от их обязательств перед «Электрой».

“Вот, что я вам скажу”, - смягчился Красноу. “Вы делаете лучшую запись, на которую только способны. Не волнуйтесь о деньгах, но и держите бюджет в разумных пределах. Я не буду обещать вам, что я его выпущу, но я обещаю, что помогу вам сделать это где-нибудь еще”.

Если бы их уволили тогда и они потеряли бы импульс своего роста, то это, вероятно, был бы конец «Motley Crue». Но, к счастью, случилось нечто, что заставило Боба передумать. И этим «нечто» стал Американский Фестиваль (US Festival). Меньше, чем через год, Красноу в бандане с надписью «Motley Crue» в Мэдисон Сквер Гарден (Madison Square Garden) будет вручать группе награды за золотые и платиновые продажи альбома.