13. Тяжелые испытания

13. Тяжелые испытания

Ночью в третий раз с трудом переправляемся через знакомую Пузну. Приближается рассвет, и нам нужно как можно дальше уйти от места переправы. Ориентируясь по компасу, идем без отдыха по густым, болотистым зарослям на юго-восток. Утром натыкаемся на свежую вырубку, устраиваемся под пушистыми ветками елок и засыпаем беспокойным сном.

Часов в девять меня поднял Толя Нефедов.

— Немцы ходят, — сообщил он.

Я осторожно раздвинул ветки. Небольшая группа вражеских солдат пилила деревья. Немцы-лесорубы не представляли для нас большой угрозы, но и мы для них не были опасны. Редко у кого осталось два-три патрона, у большинства сберегался лишь последний заряд… для себя.

В полдень немецкие солдаты разожгли костры. Запахло чем-то вкусным. Немцы варили обед. Люди почувствовали острый голод. Закружилась голова — организм требовал пищи.

Вид у всех был страшный: осунувшиеся посиневшие лица, воспаленные глаза. Толя Нефедов не выдержал:

— Сейчас бы кусман черного хлеба, — мечтательно сказал он.

— Да с солью, — поддержал Ворыхалов.

Моментально всем представилась большая краюха ароматного хлеба, густо посыпанная солью, и сразу же появилась неудержимая слабость.

После этого случая всякие разговоры о еде были запрещены.

День клонился к вечеру. Окрасив розоватым цветом верхушки деревьев, выплыло из-за туч солнце. Высоко над головой послышался звук самолета.

— Наш, — улыбнулся Анатолий.

Немецкие солдаты, окончив работу, ушли. Мы с трудом поднялись и медленно потянулись в болотистый ельник. Когда отряд миновал заболоченный участок леса, перед нами раскинулась просторная равнина с извилистой речушкой и пологими, поросшими камышом берегами. Вскоре мы увидели в камышах людей, которых сначала приняли за партизан. Бросились было туда, но вовремя различили зеленые мундиры. Немцы строили через речушку мост. Косясь глазом на солдат, мы скрылись в камышах. На противоположном берегу реки заманчиво маячил вдали и манил своим мирным видом одинокий домик.

«Может быть, там нет гитлеровцев», — подумали мы и представили, как встретит нас гостеприимный хозяин, возьмет в руки большую буханку свежего хлеба и начнет отрезать толстые ломти. А на столе в огромной солонке соль. Макай — не хочу.

Мы долго наблюдали за домом. Из него никто не выходил.

— Пошли! — сказал я.

Едва достигли воды, как возле нас фонтанами взвилась влажная земля. Зацокали, засвистели пули. Возвращаться назад было поздно. На наше счастье чья-то добрая рука положила через речку бревно. Мы быстро проскочили по нему. Надежда на помощь несла нас, как на крыльях.

Когда приблизились к дому, увидели немецкого солдата. Прижавшись к углу, он с колена бил по нас из карабина. Мы свернули к лесу.

Вскоре наступила ночь. Которая это была ночь наших скитаний, никто не мог сказать — сбились со счета. Я шел с пустым автоматом. В пистолете осталось три патрона. Последнюю гранату-лимонку я случайно уронил в воду во время переправы через Пузну.

Утром отряд приблизился к лесной просеке. Пока бойцы отдыхали, я пошел проверить, нет ли на просеке немцев. Придерживая по привычке автомат на изготовке, вышел на просеку. Посмотрел по сторонам — никого. Хотел идти дальше, но здесь же оторопел. Метрах в пяти-шести у толстого дерева стоял гитлеровец с направленной на меня винтовкой. Мне удалось разглядеть испуганное лицо солдата и трясущийся ствол в его руках. Немец целился мне в голову. Моя рука инстинктивно потянулась к пистолету.

В это роковое мгновение в голове промелькнула вся моя короткая жизнь. Последнее, о чем я подумал, — дойдут ли ребята до своих.

Грянул выстрел. Просвистела у виска пуля. Я метнулся в сторону, и развесистые ели укрыли меня от глаз фашиста.

Ребята были уже на ногах. Отряд быстро стал уходить в сторону. Сзади неслись крики и выстрелы.

Мы так увлеклись, что неожиданно натолкнулись на небольшую группу немцев. К нашему счастью, в руках у них оказались лишь топоры да пилы. Солдаты строили блиндажи.

Немцы опешили. Они выпустили из рук инструмент и, раскрыв рты, с удивлением уставились на нас — оборванных, босых, обросших, страшных. Почти вплотную прошли мы мимо блиндажей и молча скрылись в болоте.

Немцы, видимо, так растерялись, что не осмелились поднять тревогу.

Мы уходили по завалам. Двигаться было невыносимо тяжело.

— Не видать нам своих. Хана всем, — с апатией заявил приятель Чиры.

— Не хнычь, — сердито оборвал его Толя Нефедов.

Сам он еле плетется.

— Устал? — спрашиваю.

— Устал, да что ж поделаешь, — пытается улыбнуться посиневшими губами Анатолий.

Идем по краю ельника, придерживаясь едва заметной тропы, протоптанной кем-то по пушистому, зеленому мху. Справа от нас просторная, залитая солнцем поляна. Невольно делаю к ней несколько шагов, но в голове стучит беспокойная мысль: «Не ходи, нельзя». «Солнце светит всем, но греет не каждого», — почему-то вспоминается изречение, вычитанное когда-то из книг.

Засмотревшись на поляну, потерял тропу. Начались поиски, но тропу так никто и не нашел. Неожиданно раздался непонятный крик, блеснули огоньки выстрелов. Упал с пробитой грудью боец Иванов. Послышался чей-то стон. Немцы били в упор. Лес сразу наполнился пороховым дымом. Люди на мгновение растерялись.

— Сюда! — крикнул я, увлекая ребят в сторону болотистого кустарника.

Удаляясь от засады, увидели на земле несколько обнаженных изуродованных трупов. «Вот что делают фашистские варвары!» — с гневом подумали мы.

Стрельба не смолкала. Слышались голоса гитлеровцев.

Я понял: кустарник разбит на специальные квадраты, которые усиленно охраняются. Враги, безусловно, слышали, как мы плескались в воде и трещали сучьями. Положение сказалось критическим. Между тем стемнело. Пришлось остановиться. Немцы методически простреливали наш квадрат разрывными пулями. Это была, пожалуй, одна из самых ужасных ночей в моей жизни. Гибель казалась неминуемой.

Чтобы не утонуть, уперся ногами в корягу и ухватился рукой за свесившийся сук. От усталости закрыл глаза. В голове каруселью закружились разные мысли. Вспомнился дом, родные, школа. События последних дней вновь прошли передо мной. Последнее, что удержалось в сознании, — раздетые трупы людей, только что виденные в кустах.

Тропу, по которой мы шли, видимо, проложили такие же, как и мы. Немцы встретили их и обстреляли. Вот почему оборвалась тропа. Гитлеровцы поджидали новую группу партизан, и мы наткнулись на них. Но зачем они раздели убитых? Для чего им понадобилась небогатая партизанская одежда?

Хлопок разрывной пули вернул меня к действительности. В темноте с трудом различил силуэты бойцов. Немцы не переставали стрелять.

Возле нас то и дело свистели и щелкали пули. Неожиданно рядом грохнул выстрел. Послышался плеск воды. Все напряженно насторожились. Что такое?

— Приятель Чиры застрелился, — зашептали кругом.

Кто-то из ребят крепко выругался и плюнул…

Случай самоубийства неприятно подействовал на каждого из нас.

Время тянулось медленно. Ледяная вода сводила ноги, тело лихорадило от холода. Больше невозможно было ждать. Я дал сигнал приготовиться к походу. Объяснил план, подбодрил ребят, и мы тронулись в обратную сторону. Пробирались осторожно, медленно, след в след. Так шаг за шагом петляли до рассвета. Замкнутый немцами круг остался позади. Настроение поднялось, на сердце стало веселее. Но это был лишь временный прилив сил. Скоро все вновь почувствовали страшную усталость. От слабости подкашивались ноги. Люди стали отставать. Колонна растянулась. Пришлось остановиться на привал. Ребята утоляли голод молодой травой, липкими приторными почками с деревьев.

— Вот нам и крышка, — проговорил хриплым голосом партизан из яковлевского отряда.

Ко мне подошли трое.

— Не увернуться нам от плена, командир, — сказал один из них.

— Стреляться надо, — молвил другой.

Я окинул взглядом партизан:

— Живьем нас не возьмут. Будем идти еще день. Все-таки попытаемся прорваться.

Бойцы одобрительно кивнули головами.