Трудные дни

Трудные дни

1

Семнадцать дней мы держали оборону на Диве, возле деревни Яново, затем выходили из окружения. Это было в последней половине апреля 1944 года. Тяжелыми оказались те дни. И не только потому, что пришлось испытать все тяготы и лишения окопной жизни. Ведь все это время мы находились в сырых траншеях, пулеметных гнездах. Грязь, вода под ногами, сырость, холод и голод бередили тело и душу. Казалось, этому мучительному состоянию не будет конца…

Из-под серого снега, стремясь в низинки, побежали ручейки. Набухли почки в редких кустиках. Небо стало синее-синее, глубокое, на нем показалось яркое солнце. Пробуждалась природа… И это радовало, хотя отовсюду стекала к нам вода, сапоги вязли в грязи, а тяжелые ошметки земли отлетали от стен траншеи и шлепали то на грудь, то на спину.

В такие погожие дни постоянно висела над нами «рама». Не обстреливала, не бросала мелкие бомбы, просто наблюдала, что делали мы. По самолету-разведчику не стреляли: не хватало патронов, командование строго-настрого приказало — беречь каждый…

Зато противник не скупился: обстреливал, как только кто из нас вылезал из сырой траншеи. Не жалели гитлеровцы для нас мин и снарядов. Особенно досаждали минометы, постоянно долбящие нашу высотку. Мы молчали. Открывали огонь лишь тогда, когда фашисты небольшими группами пробовали пересечь Диву по льду, покрытому талой водой. Хуже стало нам на четвертый день: они поставили батарею за взгорком, поросшим редкими, но толстыми соснами. Обстреливали наши позиции утром и вечером, как только сменялись после полусуточного дежурства.

Затем гитлеровцы, ночью или под прикрытием речного тумана, стали отрывать траншеи на самой опушке. Наши стрелки время от времени открывали огонь по врагам, но и они охотились за нами тем же методом. Особенно когда хозвзводы притаскивали сюда бидоны с супом и кашей. Это было как отместка за то, что ты — живой, хочешь есть. Только мы вылезали из траншеи, чтобы принять пищу, как они тут же открывали огонь из минометов, а снайперы — из винтовок. Правда, отличных стрелков у них не было: с первого выстрела никогда не поражали.

Помнится, однажды мы вылезли из траншеи и начали разливать суп. Тут щелкнуло по бидону, и тугие белесые струйки брызнули с двух противоположных сторон у самого днища.

— Ложись! — крикнул Иван Киреев. — Снайпер!

Вторая пуля просвистела над нашими головами. Третьей не стали дожидаться — бросились в траншею. Хоть и грязюка там, а надежно. Желудки обойдутся…

Затем появились два настоящих снайпера, они устроились на высоких соснах. И нам нельзя было голову приподнять, а не то что вылезть на противоположный склон выступающей к самой Диве высотки.

Досаждала по-прежнему и артиллерия. Но ко всему можно привыкнуть… Не могли привыкнуть лишь к одному — выходу с позиций и возвращению на высотку. На нашем пути был болотистый луг, совершенно открытый, без единого кустика. Как только кто-либо появлялся на нем, сразу же открывали огонь пулеметы, черно-рыжими столбами вставали разрывы мин. И хода сообщения не пророешь, придется плыть по нему, а не идти. Больше всех доставалось хозвзводовцам: попробуй притащить бидоны с пищей на передовую, а затем возвратиться к кухне или доставить боеприпасы! Но люди Ивана Соловьева — командира хозвзвода — не оставляли нас без пищи, без боеприпасов, хотя и гибли в пути, получали тяжелые ранения. Этот в полкилометра шириной лужок и до сих пор мне снится в страшных военных снах…

В ясные дни не давали покоя и самолеты. «Рама», висевшая над нами с утра дотемна, сама непосредственно не беспокоила нас. Зато вовсю тренировались учебные самолеты: сыпали мелкие бомбы, обстреливали из пулеметов. И тогда приходилось падать в жидкую грязь траншеи и лежать плашмя.

Разведка с первых же дней стала засекать вражеские огневые точки, но командование бригады не могло воспользоваться этими данными: подавить батарею, минометы и пулеметы не было чем. Разведчиков использовали в основном как посыльных, но больше сидели в траншее вместе со стрелковыми взводами.

2

Кажется, 17 апреля в нашей траншее повстречал Прокопа Кириллова, бригадного разведчика. Как не обрадоваться земляку! А принесшему такую весть будешь рад несказанно: сегодня наши самолеты нанесут бомбовый удар по вражеской обороне!

По ходу сообщения тотчас же я провел Прокопа на наш КП — небольшой блиндаж в два жиденьких наката, расположенный на противоположном склоне высотки. Все командование как раз было на месте, и Кириллов передал распоряжение комбрига. Следовало заготовить солому, валежник — все, что может гореть, разложить вдоль линии нашей обороны. Зажечь только перед началом налета, чтобы обозначить свою оборону.

Через несколько минут все командиры взводов и политруки собрались на КП. Фидусов, улыбающийся и возбужденный, объявил, что ночью прилетят самолеты бомбить оборону врага, для этой цели подготовить сигнальные костры. Нужно было видеть, как засветились лица командиров!

До вечера все было готово. С нетерпением ждали темноты, а когда она опустилась на землю, напряженно прислушивались. Партизаны различали по звуку, чей самолет летит: наш или фашистский. Могли даже определить, что за самолет: «рама», истребитель, бомбардировщик или учебный.

В начале одиннадцатого со стороны Уллы донеслись глухие взрывы. Гремело долго, затем там поднялось зарево пожара. Только позже мы узнали, что наша авиация совершила прежде налет на улльский аэродром и тем самым парализовала действия вражеских истребителей…

Неожиданно с той же стороны послышались звуки приближавшихся самолетов. Мы растерялись: никак не могли определить, чьи они, хотя по натужному гулу моторов можно было догадаться, что это не истребители — тяжело груженные бомбардировщики. И все же запылали сигнальные костры по всей линии нашей обороны. В сторону вражеской полетели белые ракеты.

Вдруг ярко вспыхнули и повисли над тем берегом осветительные бомбы — мы их тоже видели впервые. Стало видно, как днем. Еще через мгновение мы увидели, как самолеты незнакомого очертания — тупоносые, с двумя килями — пошли в пике. Завизжали бомбы, раздался страшный грохот. Мы кричали от восторга, видя, как молотили пикировщики позиции гитлеровцев. А самолеты все шли и шли в пике. Тот поросший старыми соснами взгорок, за которым пряталась вражеская батарея, они почему-то обминули. И тогда Макар Филимонович пустил сигнальную ракету в ту сторону. Загромыхали бомбы и там, выкорчевывая деревья, справа от нас, против участков обороны других отрядов. Мы все высыпали на бруствер и, стоя во весь рост, рассматривали небывалое зрелище, хотя командиры и приказывали сидеть в траншее. Ведь самолеты могли по ошибке неточно сбросить бомбы. Но и сами командиры стояли на бруствере и, как мы, улыбались, кричали от радости.

Около часа обрабатывали самолеты вражеские позиции. Впечатляющая картина! Мы были так возбуждены, что бросились бы добивать гитлеровцев, если бы не разлившаяся от весеннего паводка Дива. В ту ночь она не стала нашей союзницей.

Постепенно наступила тишина, удалились и самолеты. Гитлеровцы молчали, не отзывались их пулеметы, пушки и минометы. Только изредка вспыхивали ракеты. Молчали каратели и на рассвете, и весь следующий день.

Утром на совещании Фидусов сообщил, что бомбовые удары авиация нанесла также и на других участках, но больше досталось позициям врага, противостоящего нашей обороне. Здесь было направление главного удара фашистов на Ушачи — партизанскую столицу.

На этом же совещании присутствовал и Антон Владимирович Сипко. Он внес предложение придерживаться прежней тактики: мелкими группами просачиваться в тыл противника, вести разведку и бить гитлеровцев из засад. Все согласились с комиссаром бригады, однако свои действия надо было согласовать с комбригом.

Только через день зашевелились гитлеровцы: начали обстреливать нас из пулеметов. Но артиллерийская батарея так и не отозвалась, хотя изредка били два миномета. Разведчики определили, что вражеских солдат здесь стало меньше. Безусловно, часть их погибла во время бомбового удара. Но если противнику прислали пополнение, оно должно было быть по своей силе и вооружению равным прежнему, державшему позицию накануне бомбежки. Может, враг, получив здесь отпор, концентрировал свои силы в другом месте, чтобы там пойти на прорыв обороны партизанского края, а потом ударить нам в тыл?

Со своими предположениями мы с Поповым пошли на КП. Когда изложили эти соображения, все задумались.

— А знаете, вы правы, — сказал наконец Фидусов.

— Большую часть фашистов не могла уничтожить авиация, — отозвался комиссар и пояснил: — Они же фронтовики, значит, на своих позициях предусмотрели и защиту от бомбежек. Безусловно, передислоцировались.

— И я с этим согласен, — произнес Александр Галузо, заместитель командира отряда по разведке. — Такие случаи уже бывали. Просто замаскировались бомбежкой. Значит, надо немедля сообщить в штаб бригады, пусть перепроверят через свою разведку. Да и настало время нашей разведке пойти в тыл. Понаблюдать, что делает враг.

Галузо и Фидусов тут же отправились в штаб бригады. Вернулись довольно скоро. Оказалось, что такие предположения поступили и из других отрядов. Поэтому Н. А. Сакмаркин приказал отправить разведку нашего отряда в поиск под Уллу. Не только разведать намерения врага, но, по возможности, провести засады, нанести удары по фашистам в их же тылу.

Перед выходом мы с Иваном Поповым зашли на КП. Там вместе с командованием и разработали маршрут к Улле. Решили следовать тем же путем, которым пришли в Гомель, — по Придвинью. Здесь, по-над берегом Западной Двины, раскинулись леса. Идти же напрямик опасно — открытая местность, если обнаружат, уйти от погони не так просто.

В ту ночь уходили с таким же заданием группы и из других отрядов.

3

Перед вечером вся разведка отряда и три пулеметчика: Таджат Маркосян, Саша Захаров и Володя Иванов — вошли в деревню Гомель.

Почему пошли всем составом да еще с тремя пулеметчиками? Конечно, для обычного, рядового поиска такая группа ни к чему: чем больше бойцов, тем больше демаскировки. Нам же надо было устроить одну-две засады или напасть на какой-нибудь небольшой гарнизон, а с малым количеством партизан это трудно сделать. Мы и так «экономили» в бойцах: пулеметчики шли без вторых номеров. В бою они отлично действовали и за себя, и за помощников. Но во время марша мы все по очереди помогали им нести тяжелые диски. Конечно, сам пулемет тяжелее, но никогда партизан-пулеметчик не передаст свое грозное оружие в другие руки. И это понятно: в любой миг можем наскочить на вражескую засаду. Патроны и гранаты, которые, собираясь на задание, «подчистили» во всем отряде, а также «сухой» паек несли сами пулеметчики за собственной спиной в тугих и тяжелых вещмешках. Выносливыми и гордыми были эти ребята.

Вел группу Александр Иванович Галузо — заместитель командира отряда по разведке. В отряде в основном он ведал связными и подпольщиками. У него имелись надежные люди и в Улле, и в других вражеских гарнизонах. Александр Иванович вместе с командиром отряда и начальником штаба всегда обобщал наши разведданные (а если требовалось, перепроверял их через своих людей) и переправлял в штаб бригады. Он был старше меня лет на пять-шесть, но по приобретенному опыту все разведчики считали его «стариком», уважали за умение правильно оценить данные, добытые нами во время поиска, за рассудительность и такт в отношениях с подчиненными.

Одет командир в белый, самодельной выработки полушубок, сшитый местным портным. Меня так и подмывало посоветовать: запачкайте, Александр Иванович, свою одежонку, больно она приметная, демаскирует. Но промолчал, еще обидится. И в то же время без полушубка не пойдешь: ночи холодные. Однако, забегая вперед, скажу, что во время поиска из-за одежды командира группы мы не имели неприятностей. Более того, Галузо почти все время шел впереди, и белесые очертания его полушубка являлись для нас своеобразным ориентиром.

В Гомеле сделали небольшой привал, подогнали походное снаряжение, перекусили. Затем я провел беседу с жителями, точнее политинформацию. Рассказал о положении на фронтах, о том, как защищаем рубежи нашего партизанского края. Особо остановился на задачах, которые нам предстояло выполнить, важности их решения не только для нашей бригады, но и для всех, кто находился теперь на своих участках обороны, для гражданского населения, спасавшегося от карателей в нашем тылу, для сотен больных и раненых, находившихся при бригаде и в партизанской блокированной зоне.

Чтобы побыстрее войти в леса Придвинья, Галузо повел группу на Туржец. Как всегда, впереди шли два человека, по сторонам — боковое охранение, в центре — пулеметчики и остальные разведчики. В деревню не стали заходить. По взлетавшим осветительным ракетам и изредка доносившейся пулеметной стрельбе поняли, что там находятся гитлеровцы. Зато перед Туржецом начинался сосновый лес, и мы нырнули под спасительные деревья.

Передвигаться ночью в лесу не просто. Но мы чутьем угадывали, как шагнуть, чтобы не наскочить на ствол, не поцарапать ветвями лицо. Такое со временем удается каждому, кто несколько раз побывает в ночной разведке. Правда, идти приходится в постоянном напряжении. Теперь же шли с трудом еще и по той причине, что снег в лесу превратился в кашицу. Мы старались выбирать более высокие места.

В Богородицкое и Антуново тоже не заглянули. Гитлеровцы и здесь себя обнаруживали: пускали ракеты, били по опушке трассирующими пулями. Стреляли, конечно, для острастки, для собственной смелости.

Мы твердо решили всячески уклоняться от стычек, пока не выполним главное задание — разведать улльский гарнизон и движение по дорогам, ведущим в партизанскую зону. Затем на обратном пути где-нибудь сделаем засаду или устроим переполох в какой-либо деревне.

Однако чуть не выдали себя. А получилось так. Была полночь, мы шли по лесу. И вдруг впереди среди деревьев мелькнул огонь. Знали, что здесь не должно быть ни деревни, ни даже лесничовки. На мгновение замерли и осторожно, чтобы даже сучок не хрустнул под ногой, двинулись вперед. Подкрались к небольшой прогалине. На ней пылал костер, весело постреливая искрами. Вокруг костра сидели гитлеровцы, о чем-то переговаривались, смеялись.

Ох, как нестерпимо зачесались руки! Чего проще: жимануть на спусковые крючки — и десятка своих головорезов недосчитаются гитлеровцы.

Но Галузо подал знак, и все мы нехотя попятились подальше от этой прогалинки с ярко пылающим костром.

Настроение, безусловно, упало, хотя уже подходили к Усвице. В ней тоже стояло какое-то воинское подразделение. Теперь нам следовало прижаться к самой реке и проскользнуть по перешейку между Западной Двиной и озером Усвея. Тут, по всей вероятности, гитлеровцы могли оставить засаду. Именно здесь, у деревни Бадялино, на этой узкой полоске земли, заросшей редким кустарником…

Двое осторожно стали прокрадываться вперед. Долго не возвращались, а мы настороженно прислушивались к каждому звуку. Было тихо. Только в Усвице монотонно постреливал пулемет, да где-то справа и чуть позади нас вдруг вспыхнула перестрелка. Глухо рвались гранаты, четко рокотал «дегтярь», заливался немецкий МГ-34. Значит, там действует какая-то партизанская группа. И тут, как из-под земли, выросли двое наших разведчиков.

— Никого, — доложил один из них.

Все же перешеек проходили настороже, в полном боевом порядке: с разведкой впереди и боковым охранением справа и слева.

Пронесло!

— И как они не догадались поставить здесь засаду — настоящую ловушку для нас?

— Фронтовики. Откуда им догадаться? — ответил на мой вопрос Попов.

Видимо, он был прав. Охранные войска, тыловики, которые раньше вели борьбу с нами, поставили бы засаду на таком удобном месте…

Шли уже почти целую ночь. Снежная кашица, вода и грязь валили нас с ног, а набитые до отказа вещмешки, автоматы и пулеметы на плечах, запасные диски гнули затекшие спины. Все это вместе с нервным напряжением окончательно сдорожило нас.

Но впереди — Капустино, близок конец пути. В нем, как и в прежних деревнях, — фашисты. Густо же их! Правильно сделал Сакмаркин, что послал сюда диверсионные группы. Как бы подтверждая это, жаркая схватка вдруг вспыхнула справа, но далеко от нас.

Со стороны фролковичского моста по большаку на Капустино вдруг показались автомашины. Разведгруппа находилась как раз неподалеку от того места, где утром 11 апреля мы сделали засаду на вражескую колонну, направлявшуюся на Ушачи. Я быстро повел ребят к дороге. Успели прийти на тот взгорок как раз вовремя: большая вереница автомашин с включенными фарами двигалась по дороге в нашу сторону.

— Да-а, местечко — лучше не придумаешь, — оценил место прежней засады Александр Иванович.

— Так что — ударим, товарищ командир? — отозвался Иван Киреев, и в голосе его послышалась явная просьба, а не вопрос.

— Позже, — твердо ответил Галузо. — Посмотрим под Уллой, ну а потом будем иметь в виду…

Между тем колонна, натужно взвывая моторами, проследовала мимо. Фары машин, шедших позади, выхватывали в кузовах передних то солдат, сидящих тесными рядами, то ящики с боеприпасами. Некоторые машины тащили на прицепах орудия. Эх, ударить бы!

Вскоре запрыгали фары и со стороны Залуженья. Мы, блаженно вытянувшись на сырой земле, ждали, чтобы установить, что везут они. По звуку еще на подходе к высотке нетрудно было определить — шли порожняком. А когда проследовали мимо нас, под светом фар в кузовах мы никого и ничего не заметили.

Вывод один: фашисты подбрасывают новые подкрепления к партизанскому фронту.

Странно было другое: они ничуть не боялись авиации, шли с включенными фарами. А может, гитлеровцы надеются на помощь истребителей с улльского аэродрома? Действительно, время от времени мы слышали в темном небе завывания немецких истребителей. Но ведь улльский разгромлен…

Уже стало светать, когда мы подошли к оврагу, из которого в свое время постоянно вели наблюдение за фролковичским мостом. Даже в такой ранний час через него проходили машины, на три-четыре минуты скрывались в густом тумане Попова луга, а затем, разрезав фарами туман, натужно карабкались вверх по раскисшему в этом месте большаку. Под брезентовыми тентами — видели мы — густо сидели солдаты.

На рассвете отозвался и улльский аэродром — техники прогревали моторы. Выходит, гитлеровцы уже успели восстановить взлетную полосу. Стало понятно, почему машины шли с включенными фарами; в небе барражировали истребители.

Короче, здесь для разведчиков все было ясно. Теперь очередная задача — понаблюдать за Уллой и большаком, ведущим со станции Ловша. По-над берегом Уллы, по кустарнику и лесу подобрались к бывшему ветеринарному пункту. Тут все оставалось так, как и прежде, следов пребывания гитлеровцев мы не заметили.

День прошел, можно сказать, спокойно, хотя на душе кошки скребли. Шоссе Ловша — Улла ни часа не пустовало. К станции неслись порожние машины, оттуда возвращались груженные живой силой, боеприпасами, военным снаряжением. Иногда проползали танки и бронемашины.

Ни техника, ни солдаты в Улле не задерживались. Все шло туда — на Ушачский партизанский край. Значит, вот-вот начнется очередное наступление.

Глядя на все это, не хотелось отдыхать, хотя Галузо, выставив наблюдателей и часовых, остальным приказал спать. Предстоял обратный нелегкий, многокилометровый и опасный переход в расположение отряда, и надо было набраться сил.

Вечерело, когда мы оставили наблюдательный пункт, тем же путем отправились к месту прежней засады. Днем было солнечно, даже по-весеннему тепло, еще больше подтаял снег и ноздреватый лед. Через десяток шагов в наших сапогах, в которые только что сунули ноги в высушенных на солнце и по всем правилам старательно обмотанных портянках, захлюпало. Но что поделаешь? Человек привыкает ко всему, а разведчик — тем более…

Хорошо стемнело, когда взошли на взлобок, круто обрывавшийся вдоль большака, ведущего из Уллы на Капустино и далее на Ушачи. Ни со стороны Фролковичей, ни с противоположной не было видно ни одного всплеска фар. А может, фронтовики уже перебросили необходимые подкрепления, а охранные войска не рискнули ночью двигаться в путь и мы напрасно просидим до утра? Все может быть…

Ребята нервничали. Собрались уже уходить, как со стороны моста вдруг блеснул и пропал столб огня. Затем полоснул по воздуху и тут же скрылся второй, третий, пятый… Значит, машины съезжали с насыпи и пропадали в туманной низине.

Мы с Галузо бросились на левый фланг, Попов — на правый. Дело в том, что пулеметчиков расставили с двух сторон засады и посередине ее, и теперь надо было предупредить, кому первому открывать огонь. В последнее время, отчаявшись таким невезением, решили бить даже по порожним машинам. Они могли появиться в любую минуту из-за поворота леса со стороны Капустино — это направление просматривалось хуже. Вот нам и следовало предупредить своих пулеметчиков, что идут груженые машины со стороны Фролковичей.

Напряженно потянулось время. Который уже раз лежал в засаде, а все равно волновался. Это состояние человека, чье оружие нацелено на врага, до зубов вооруженного и превосходящего по силе. Нервы напряжены до предела, хоть и знаешь, что перевес на стороне тех, кто в засаде, — на нашей стороне в данном случае. Но ты сам себя бросаешь в бой и вовсе не знаешь, как сложатся обстоятельства через минуту, через пять. Может, и тебе, и твоим товарищам достанется не меньше, чем врагу. Сейчас главное — начать первым. Иначе фашисты через день, через два насмерть сразят и тебя, и твоих товарищей, и тех невооруженных стариков, женщин, подростков, даже грудных младенцев, которые сейчас там — за линией партизанской обороны.

Медленно входила в зону засады колонна автомашин. Их было девять. Все крытые брезентом, ни одной пушки на прицепе. Передняя, с огромной кабиной, миновала Сашу Захарова, надрывно проворчала возле пулеметчика Таджата Маркосяна и уже приблизилась к правому флангу засады, когда резко ударил пулемет Володи Иванова. В ту же секунду длинно застрочили наши пулеметы, приглушенно-растяжисто ухнули взрывы гранат. Били наугад, но верно — по зеленым тентам автомашин, кабинам, открытым задним бортам. Первая тупорылая сразу же остановилась, тут же вспыхнув ярким факелом. Задние, — не успев затормозить, напирали на передние и тоже загорались. Стало видно, как днем. Крики, стоны раздались из-под обрыва. И — ни одного выстрела. Правда, минут через пять отозвалось несколько «шмайсеров», но ни одна пуля не взвизгнула над засевшими в засаде. Зато наши автоматы и пулеметы били минут десять, почти столько же гремели и взрывы гранат. Дорога уже казалась сплошной огненной лентой, взрывались баки с горючим, вспыхивало все, что могло гореть.

— Отходи! — направо и налево от центра засады понеслась команда Александра Галузо.

В тот же миг разведчики сыпанули по скату с гребня взгорка. Бежать было легко. Казалось, все напряженно жуткое, смертельно опасное уже позади — ты в совершенной безопасности. И действительно: ни одна очередь не пророкотала в спину, ни одна трассирующая строчка не просвистела возле ушей. Позади, на большаке, только глухо потрескивали патроны да слышались крики раненых.

Разгоряченные боем, мы почти добежали до Капустино и остановились, задыхаясь от быстрого броска. И вовремя: во вражеском гарнизоне (а может, в расквартировавшемся здесь воинском подразделении) подняли тревогу. Отсюда к месту засады уже рванулись первые мотоциклы. При вспышках ракет было видно, как спешно грузилась на машины пехота, кажется, все-таки армейская.

Мы снова схватили пулеметы и автоматы, оставшиеся диски в брезентовых сумках — и вперед, на Бадялино, справа огибая Капустино. Прижимались к берегу Западной Двины, чтобы отойти подальше от большака. Через него мы так и не решились переходить, взяли направление к Усвице 1-й, затем — ко 2-й. Там озерца, речушки, а главное — лес, наш постоянный спаситель, начинался за этими деревнями и тянулся в сторону Антуново, Защаты и Гомеля.

Наконец на полчаса перевели дух, когда вышли на опушку. Сбросив с плеч еще тяжелые вещмешки, долго молчали, набираясь сил. Однако автоматы и пулеметы держали под рукой, да и охранение стояло на своих местах. Отдышавшись, начали вспоминать мгновения засадного боя, минуты сумасшедшего броска во время отхода. Короче, снова, хотя и постепенно, возвращалась к нам прежняя партизанская удаль. Александр Иванович Галузо первый конкретно выразил общее нетерпение разведчиков:

— А не заглянуть ли нам, хлопцы, к тем, которые прошлой ночью грелись у костра?

Разведчики одобрительно заулыбались. Обсудили детали и решили испытать судьбу.

Галузо заставил отдыхать еще десяток минут, потом двинулись вперед. Шли осторожно: а если и в самом деле то была засада, решившая в полночь в открытую обогреться у костра? Может, фашисты решили, что раз партизаны зажаты в плотное кольцо, зачем же их бояться здесь, в добром десятке километров от переднего края?

Однако на той же самой прогалине мы увидели костер. Он горел так же ярко и игриво и так же весело постреливал искрами. Расположившись полукругом с подветренной стороны, возле него сидели гитлеровцы, о чем-то оживленно говорили и смеялись.

Галузо дал знак мне и Попову, и мы приблизились к нему.

— Накроем? — тихо спросил он. — Полукругом охватим и — откроем огонь.

На том и порешили. Передали шепотом по цепочке и стали подкрадываться к костру. Гитлеровцы, не чувствуя опасности, продолжали о чем-то говорить, жестикулируя и смеясь. Никакой охраны вблизи не было, и это облегчило наше продвижение.

Александр Иванович подал знак как раз в тот момент, когда один из пожилых солдат, сидевших ко мне лицом, интуитивно или услышав какой-то подозрительный шорох, вдруг схватился за автомат, лежавший рядом, и крикнул:

— Хальт!

Но в тот же миг наши автоматы и три пулемета резанули по прогалине. Пули взметнули искры, разбросали головни, отчаянно взвыли в рикошете.

Огонь оказался настолько плотным, что никто из сидевших у костра не уцелел. Правда, минуту спустя нас удивило одно обстоятельство: прежней ночью гитлеровцев было десять, куда же девались трое? Однако мертвые молчат…

Отправляя в тыл, нас отлично экипировали. Даже после второй операции вещмешки еще оставались набиты боеприпасами и гранатами. Поэтому встал вопрос: что из трофеев взять с собой? У троих солдат были карабины, один из четырех «шмайсеров» поврежден пулями. Исправные автоматы и все рожки к ним решили взять с собой, а карабины и подсумки с патронами отнесли в сторонку и спрятали под валежником. Правда, впоследствии не пришлось воспользоваться этими трофеями: партизанские стежки больше не привели нас в придвинские леса. Из ранцев достали самое необходимое — мыло, шоколад, консервы; остальное бросили у дотлевавшего костра.

И снова — в путь. Во всех деревнях, как и в прошлую ночь, стояли гитлеровцы — постреливали, пускали осветительные ракеты. Уже развиднело, когда подошли к Туржецу, и тут чуть не попали в западню. Лес кончался небольшим подлеском, подступавшим почти к самому берегу озера. Шедший впереди Александр Иванович Галузо вдруг подал знак рукой — «садись!», и сам тут же присел. Меж тонких стволов мы увидели гитлеровцев. С ранцами, карабинами на плечах, а некоторые с автоматами на шее, они торопливо шагали вдоль уреза воды. Насчитали их более полусотни. В самый раз ударить бы: им некуда деваться; справа — озеро, слева, в подлеске, — мы. Но нам-то надо прорываться к Гомелю, прорываться по открытой местности, а неподалеку в каждой деревне — гитлеровцы.

Разминувшись, осторожно двинулись дальше, обходя подозрительные места. Дошли благополучно. В Гомеле передохнули, привели себя в порядок, а в полдень уже были на своем КП. Доложили Фидусову.

— Хорошо, хлопцы! Но, — он улыбнулся, — что я доложу начальству? Сколько фашистов вы угомонили в первой засаде? Во второй — все ясно.

Немногословный Александр Иванович и на этот раз промолчал.

— После войны подсчитаем, товарищ командир, — ответил Попов, и все рассмеялись.

4

На наших позициях было все по-прежнему. Фашисты изредка постреливали из пулемета, пускали полдесятка мин. Теперь стало безопаснее выходить в тыл и возвращаться на линию обороны, не так часто приходилось ползать по-пластунски по болотистому, без единого кустика лугу.

Однако на душе оставалось неспокойно. Вспоминался недавний поиск, видимо, не зря в нашу сторону гитлеровцы перебрасывали столько живой силы, не зря все деревни заняты войсками.

Недоброе предчувствие, к сожалению, оправдалось. Однажды на рассвете справа от нас загромыхала артподготовка, затем долетели отзвуки яростной схватки. Вскоре явился посыльный от Сакмаркина: отрядной разведке срочно прибыть к нему. Мы тотчас же бросились по траншеям и ходам сообщения.

Комбриг был мрачен. Оказалось, противник навалился на партизанскую оборону неподалеку от стыка нашей бригады с бригадой П. М. Романова и уже оттеснил подразделения соседей — взял Сорочино, Славени, подходил к Красовщине. Далее на его пути деревня, которую оборонял отряд имени М. И. Кутузова. Местные жители называли ее Газберок, на топографической карте она значилась как Газберг. Николай Александрович показал на «двухверстке» путь движения гитлеровцев, и стал ясен их замысел.

Прорвав оборону партизан, враг устремился к Ушачам не напрямую, между множеством разлившихся озер и речек, а в обход. Сейчас на его пути Газберок. Если враг сомнет оборону отряда имени М. И. Кутузова, вся бригада имени В. И. Ленина окажется в мешке. С трех сторон большое пространство окружают широкие полноводные озера, а Газберок — единственный узкий выход из этого «полуострова».

— Срочно в отряд имени Кутузова, — приказал Николай Александрович. — Передайте Стрелкову: от него зависит судьба бригады. Стоять до последнего человека. Стоять насмерть! Пока не отойдет вся бригада и население.

Приказ не из рядовых, и это понял каждый, когда Попов объявил его разведчикам. Предстояло прорваться через вражеское кольцо, в которое, как мы предполагали, попал отряд Стрелкова.

Хорошо вооруженные, мы, двадцать разведчиков, двинулись к Газберку. Местность открытая, а в небе охотились «рамы». Приходилось то и дело прятаться в мелком кустарнике, по-пластунски переползать открытые места, пережидать в озерных камышах.

Как и предполагали, гитлеровцы уже сбили с позиций бригаду П. М. Романова, и Газберок оказался единственным опорным пунктом партизанской обороны.

— Стой, кто такие? — вдруг раздалось из-за куста.

— Отставить, свои! — Попов шагнул к партизану, все еще не опускавшему оружие, и коротко представил нас: — Разведка. С приказом от Сакмаркина. Как вы тут?

— Да вот… — партизан кивнул в сторону дороги. — Змагаемся, братки.

Еще не рассеялся дым от разорвавшегося неподалеку снаряда, как из-за густого придорожного кустарника выполз танк, хищно повел длинным стволом орудия и тут же выстрелил. В тот же миг гулко ударили два ПТР из окопов, находившихся неподалеку друг от друга. Веер искр сыпанул по броне, но танк, как ни в чем не бывало, снова наводил орудие. На этот раз снаряд поднял столб земли далеко позади партизанской позиции. Затем застрекотали два пулемета.

Наши «пэтээровцы» были опытными: стреляли, когда вел огонь противник, — это чтобы не обнаружить себя. Поэтому вражеский танк, так и не определив точно позиций бронебойщиков, бил вслепую. Но и мощные пули противотанкового ружья никак не могли поразить его толстую лобовую броню, только высекали каскады искр. Вскоре танк, не разворачиваясь, задним ходом отполз за кусты.

Тотчас же противник начал минометный обстрел. Мины сыпались густо, но тоже вслепую: огненно-рыжие снопы вставали то справа, то слева, то перед позицией, то далеко позади. Наконец одна случайно угодила совсем рядом, разведчиков, лежавших в запасных мелких окопах, облепило грязью, мокрым песком и глиной. К счастью, осколками никого не задело.

Вдруг по дороге из Корсаково показался еще один танк. С ходу он стал обстреливать то деревню, то партизанскую оборону на горе, то место, где сейчас рвались мины.

Как много случайностей на войне — и счастливых, и трагических! Случилось ужасное: снаряд угодил прямо в соседний окоп, откуда вели огонь из противотанкового ружья незнакомые нам бронебойщики. Двое из истребительной группы и мы с Поповым бросились туда. Оба бронебойщика лежали, растерзанные осколками, ПТР искорежено.

Танки — их теперь было два — снова двинулись вперед. Опять запрыгали маленькие искристые молнии по толстой броне, а машины все ближе и ближе. Они рванулись на бронебойщиков Василия и Дмитрия Хахилей и подмяли их под себя.

Тогда командир взвода Харитон Савкун поднял остальных своих партизан и они бросились с гранатами под танки. Но тут же полоснули пулеметы….

Когда рассеялся дым, вскрики радости раздались на партизанской позиции: у обочины дороги застыл один танк, а второй торопливо откатывался за кусты. Но и смельчаки погибли.

Нам надо было прорваться к штабу. Истребители подсказали, как это лучше сделать: пробираться по лощине, а они в это время откроют огонь по взлобку, который захватила вражеская пехота.

Проскочили благополучно. Во время прорыва не бездействовали и наши автоматы, и два ручных пулемета. Нашли Константина Васильевича Стрелкова. Он, боевой командир, даже обиделся, когда Попов начал еще раз растолковывать, что его отряд во что бы то ни стало должен удержать позиции, пока левее их обороны не пройдут в тыл все отряды бригады и многочисленный обоз с населением.

— Да мы что — сами не понимаем? В бирюльки здесь играем? Вот взгляните…

Действительно, вражеская пехота, казалось, намертво залегла на подступах к высокой горе, на которой пылали хаты Газберка. Даже невооруженным глазом было видно, как офицер в фуражке с высокой тульей метался у залегшей цепи, поднимая солдат, но те не слушались. И время от времени пистолет в его руке вздрагивал — он стрелял в своих…

Володя Иванов тут же клацнул затвором «дегтяря».

— Отставить! — рука Стрелкова властно легла на ствол пулемета. — Офицера не трогать.

Наконец вражеская цепь поднялась и бросилась вперед, раздалась автоматная трескотня.

Наша оборона молчала, а серо-зеленая цепь в полный рост бежала по склону вверх. Тот самый офицер в фуражке с высокой тульей был чуть впереди и теперь стрелял уже в нашу сторону.

— Ого-онь! — подал команду Стрелков, и длинная траншея, опоясывавшая гору, отозвалась дружным залпом.

Били короткими прицельными очередями и наши разведчики, деловито постукивали пулеметы Володи Иванова и Саши Захарова.

Одним из первых упал офицер и больше уже не поднимал солдат в атаку. Большинство из них остались лежать на склоне горы. Некоторые, как заведенные, все еще карабкались вверх, но падали под градом пуль. Затем оставшиеся в живых начали отползать.

— А вы говорите: в бирюльки играем, — отозвался Стрелков, когда немногие из атаковавших скрылись в кустарнике, который опоясывал основание горы.

О бирюльках мы, конечно, не говорили.

5

Прежде чем отойти от Газберка, мы отбили еще две атаки. Стрелков все время беспокоился о группе истребителей, поставленной у дороги из Апанасковичей. Мы сообщили ему, что приказ комбрига до ребят доведен, но на наших глазах погиб один из расчетов ПТР. Однако истребители держатся, а гранатометчики глушат попытки вражеских махин прорвать оборону отряда слева. Но когда с той стороны вдруг появились два танка с бронемашиной и двинулись вдоль линии обороны, поливая огнем из пулеметов ее защитников, стало ясно, что группа истребителей подавлена. Навеки останутся в архиве строки из политдонесения в БШПД Антона Владимировича Сипко: «Из деревни Сорочино на Газберок противник бросил три танка, из деревни Славени — пять танков. Отряд имени М. И. Кутузова, находящийся в этой деревне, завязал бой и этим дал возможность остальным пяти отрядам выйти из окружения с боями. В этом бою отряд имени М. И. Кутузова потерял 13 убитыми и 3 человека было ранено». Героизм проявили партизаны Василий Хахиль, Иван Чернышев, Дмитрий Хахиль, Иван Хахиль, Сергей Крыжаков, Харитон Савкун. Некоторые были раздавлены гусеницами танков, а Н. С. Короткий, В. В. Козик в упор расстреляны из танков.

Силы отряда Константина Васильевича Стрелкова были на исходе. Не было гранат, чтобы подорвать танки, которые утюжили траншею и двигались вдоль линии обороны, кончались и патроны. Надо было отходить. Отправляя нас в отряд имени М. И. Кутузова, комбриг сказал, куда отойти — на Крошино, Станулево.

Бригаду, измотанную боями во время выхода из окружения, мы нашли на новой линии обороны: Бураки — Загорцы — Липовцы — Логовые — Козлы. Отряд К. В. Стрелкова встал на отведенные ему позиции.

Противник наседал. Командование бригады сориентировало командиров отрядов и взводов держать постоянную связь между собой. В усложнившейся обстановке это было очень важно. Взаимовыручка в бою, своевременная помощь силой и оружием, хорошо налаженная связь между отрядами и отдельными группами партизан имели решающее значение. Это хорошо понимали не только командиры, но и рядовые бойцы-партизаны. Связь же, как правило, осуществлялась только через разведку, так как партизаны не имели ни телефонов, ни радиостанций. Подвергая себя смертельной опасности, преодолевая вражеские засады, под обстрелом снайперов, под артиллерийским и минометным огнем разведчикам приходилось скакать на лошадях, пробираться пешью, а то и ползти, чтобы проникнуть в соседние отряды и взводы и передать распоряжение командования. А когда требовалось, они оказывали и огневую помощь.

Помню, в полдень 30 апреля, когда занимали промежуточную линию обороны от наседавшего врага у деревни Станулево, мы услышали ожесточенный бой в тылу противника — в стороне деревень Загорцы и Липовки. К нам прорывался отряд или большая группа. Командир отряда Фидусов подозвал Ивана Попова и что-то сказал ему. Смотрю, бежит наш Иван Митрофанович прямо к нам.

— Собирай всех! — крикнул мне. — Нужно немедленно узнать, кто ведет бой, и помочь.

Разведчики сразу же собрались в траншее. Попов поставил задачу пробиться к партизанам, ведущим бой во вражеском тылу, помочь им огнем и вывести на линию нашей обороны.

Мы двинулись в путь. Деревня Черниченки, расположенная впереди, была занята гитлеровцами. Отсюда они вели бой с нашим отрядом. Поэтому решили взять левее, по заболоченному кустарнику, и в промежутке между Липовками и Загорцами пробиться к ведущим бой. В том, что там партизаны, не сомневались. Мы слышали команды, различали говорок «дегтяря», «голоса» наших автоматов и винтовок.

Не впервые разведчикам прорываться к окруженным товарищам. Вот и сейчас решили с ходу напасть с тыла на противника, соединиться со своими и, если удастся, не мешкая, чтобы фашисты не успели опомниться, вырваться из окружения.

По кустарнику подползли к вражеской обороне, ударили с тыла и тут же сделали бросок к пробивавшимся. В таких случаях, правда, можно пострадать от их же огня. Ведь наше появление неожиданно, а в горячке боя трудно разобраться, что именно свои идут на помощь. Тем более, вместе с гитлеровцами в бой шли и полицейские, одежда которых броско не отличалась от партизанской. Пока разберутся, может погибнуть не один идущий на выручку. Поэтому мы на ходу закричали:

— Не стрелять! Свои!

Все же несколько автоматных очередей пролетело над нашими головами.

Это оказался отряд имени В. И. Чапаева. Каратели продвинулись вперед, а он по-прежнему держал оборону.

Разведчики вместе с отрядом тут же заняли оборону и начали отбивать одну за другой вражеские атаки. Отряд нес большие потери. Уже убит командир взвода Федор Трофимович Захаров, при мне погибло четверо партизан. Еще больше раненых: их приносят и приносят в землянку с двойным накатом. Среди них вижу и Ивана Судникова из деревни Колышки. Я хорошо знал его семью. С первых дней оккупации Судниковы активно включились в подпольную борьбу, а весной сорок второго ушли в партизанский отряд. Брат Ивана, Павел Маркович, стал помощником комиссара отряда по комсомолу. Отца расстреляли оккупанты за связь с партизанами.

Однако обстановка такова, что через минуту или три и сам, возможно, сложишь голову. Надо немедленно найти кого-либо из командования отряда и передать, где сосредоточились основные силы бригады.

Но мгновения потеряны. Прорываться в том месте, где только что прошли мы, видимо, уже не имело смысла. По опыту знали, эти участки гитлеровцы тотчас же закрывали большими силами. Придется искать другое место, где враг меньше всего ждет нас.

За моей спиной послышались голоса:

— Комиссар идет! Комиссар!

Я обернулся и увидел Леонида Петровича Казакова. Пригнув голову, он торопливо шел к нам по траншее.

— Какими судьбами? Где бригада? Где другие отряды? — тут же засыпал он нас вопросами.

Мы с Иваном Поповым подробно обо всем рассказали ему. Поведали и о том, что намерено предпринять командование, чтобы оторваться от наседавшего врага.

Леонид Петрович на минуту задумался, потом подхватился и послал связного за командиром. Петр Васильевич Алешко появился быстро. Был он ниже ростом, поэтому шагал по траншее, не пригибаясь.

— Ну, если эти ребята пришли к нам, — командир улыбнулся, — значит, прорвемся.

Он, видимо, вспомнил, как 12 апреля, на второй день блокады, наши разведчики прорвались через боевые порядки врага к трем окруженным у Западной Двины отрядам, а затем совместными усилиями соединились с бригадой в антуновском лесу.

Посоветовавшись, решили прорываться левее Загорцев — перелесками на Козлы, Крошино и Станулево. Забрали раненых и двинулись на штурм. Сила и натиск сделали свое дело. В Козлах враг сначала оказал упорное сопротивление, но потом, почувствовав мощь огня и нашу решимость, не устоял. Мы вырвались к своим.

К вечеру подошла пехота противника, начала окапываться. Не отдохнув, наша разведка снова ушла в поиск. Мы видели, как к передовой подходили танки, автомашины подвозили пехоту. Солдаты тут же занимали позиции, но рыли мелкие окопы и пулеметные точки. Подошла и артиллерия, но не стала отрывать капониры для пушек. Нам стало ясно, что утром гитлеровцы начнут наступление.

Когда мы обо всем разведанном доложили в штабе отряда, Фидусов тут же уехал к комбригу. Он возвратился в полночь оживленный и приказал командирам взводов укрепить оборону, а на танкоопасных местах поставить истребительные группы. Из штаба бригады доставили гранаты и патроны для ПТР.

Под утро стало известно, что нам поможет и фронтовая авиация. Снова партизаны воспряли духом: измученные и голодные, они отрывали траншеи в полный рост, готовили пулеметные точки, окопы для истребителей танков.

С рассветом противник начал пристрелку из артиллерии и минометов, притом с открытых позиций, затем застрекотали чуть замаскированные пулеметы. Танки стали маневрировать по предполью, тоже изредка постреливая из орудий и пулеметов. Мы молчали, берегли боеприпасы.

Вдруг с северного направления послышался необычный гул, а вскоре низко над лесом мы увидели стремительно приближавшиеся самолеты. Над полем они еще снизились, а когда начали разворот, на плоскостях сверкнули красные звезды.

В газетах мы читали о «летающих танках», но никогда не видели их. Да, это были штурмовики Ил-2. Они тут же открыли огонь из пушек и пулеметов, а по орудиям и танкам реактивными снарядами. Когда самолеты сделали еще один заход, вражеские позиции нельзя было узнать. Пылали танки и автомашины, рвались ящики со снарядами, по полю метались перепуганные лошади. Некоторые наши подразделения тут же рванулись в атаку, но вскоре залегли — попали под огонь штурмовиков. Но как только те скрылись за лесом, партизаны дружно атаковали еще не пришедшего в себя противника. Но полностью разгромить его не удалось. Враг получил подкрепление. Сюда опять прибыла колонна автомашин с живой силой.

Однако гитлеровцы так и не решились в тот день пойти в наступление.

Конечно же, они не ожидали такого оборота событий. 17 апреля тоже наша авиация наносила бомбовый удар по их обороне на реке Дива. Но то была ночная бомбардировка. А здесь — между Липовкой и Загорцами, можно сказать, среди белого дня, да еще штурмовиками! Немцы не находили от них места на фронте. И вот теперь…