В обороне

В обороне

1

Вторая линия нашей обороны начиналась от деревни Усвица 1-я, расположенной на берегу Западной Двины, и тянулась через Кисели, Муравец, Быстрики и Батярщина. Далее, к юго-западу, сдерживала натиск гитлеровцев бригада В. В. Мельникова. На новом месте, как и на прежнем, были заранее вырыты окопы, траншеи, пулеметные гнезда, ходы сообщения. Правда, местность здесь пересеченная: то взгорки, то лощины, много речушек, соединяющих небольшие озера. Но лесов не было, один кустарник, и это могло сдерживать маневренность, да и в случае летной погоды партизаны оказались бы живой мишенью для вражеских стервятников.

В тот день, после боя на Залуженской горе, гитлеровцы больше не наступали. Дело шло к вечеру. Партизанам предстояло привести в порядок всю линию обороны. Нашу разведку снова отправили в поиск. Требовалось определить, что представляют собой вражеские тылы. Однако ни группа Ивана Митрофановича, ни моя так и не смогли просочиться через передний край гитлеровцев. Везде нарывались на плотные заслоны, на частые посты и пикеты. Противник, как говорится, не спал в шапку, чувствовалась фронтовая выучка.

Всю ночь вражеская линия освещалась ракетами, коротко, но часто били пулеметы, и разноцветные трассы торопливо неслись к нашей траншее.

Чуть передохнув, часов в одиннадцать мы с Поповым пришли в штаб бригады. Там уже был Фидусов: видно, пожалел нас будить и сам доложил о неудачной разведке. Поэтому Николай Александрович Сакмаркин спросил прямо:

— Так и не удалось просочиться? Да-а, сплошной стенкой пошли…

Он задумался, потом, резко тряхнув головой, сказал, обращаясь к Антону Владимировичу Сипко, видно, продолжил разговор, прерванный нашим приходом:

— Хотя и фашистов положили порядком, но, если будем так воевать, ты прав, комиссар, останемся без командного состава…

Мы поняли, о чем шла речь: только за первый день блокады, по предварительным данным, 27 убитых и 34 раненых. Погибли шесть командиров и политруков. Среди них Михаил Аржевников, Михаил Смольников, Василий Кусакин, Григорий Скориков… Тяжело ранены начальник штаба бригады имени К. Е. Ворошилова Петр Пузиков и пять командиров взводов — И. Конюхов, Ф. Демидов, А. Лемнев, С. Баев, П. Иванов. Все командиры — люди опытные, кадровые военные, и горечь комбрига была для нас ясна без комментариев.

— Как-то надо более разумно, что ли, воевать, — тихо, тоже с печалью в голосе проговорил комиссар. — Не только командиров, всех беречь надо. Но — как? Каким образом? Главная опасность — танки. Видно, надо переходить к чисто партизанской тактике и бить их в ихнем же тылу из засад. И против танков надо что-то придумать…

Для борьбы с танками решено было создать в отрядах специальные группы истребителей, передав им ПТР, гранаты и взрывчатку. На танкоопасных проходах они должны минировать дороги, устраивать позиции для расчетов ПТР, отрывать глубокие одиночные окопы для гранатометчиков.

Как потом показала практика, группы истребителей стали грозной силой. Раньше вражеские танки смело и безнаказанно продвигались по дорогам, а когда стали действовать такие группы, танкисты чаще прятались за пехоту и без сопровождения не продвигались к партизанской обороне. Кроме того, на прежней линии обороны танки и бронемашины противника могли обойти наши позиции, здесь же сойти с большака не представлялось возможным — местность болотистая, ручейки, озерца.

Тем временем в штаб прибывали посыльные, связные, командиры партизанских подразделений. Одни докладывали о положении на своих участках обороны (фашисты с утра снова предприняли атаки), другие, получив срочный приказ, тут же мчались обратно. Нам, разведчикам, обо всем нужно было знать, чтобы сориентироваться, если вдруг придется уходить в поиск. Да и такая уж привычка выработалась, ставшая, как говорится, второй натурой: где бы ни был, все, что видел и слышал, — мотай на ус. Поэтому, когда мы находились в штабе отряда или бригады, старались ловить каждое слово и командования, и посыльных, и любого, кто заходил туда, чтобы понять общую оперативную обстановку.

Немного времени потребовалось нам с Поповым для уяснения событий сегодняшнего утра. Достаточно было тех скупых часов, когда, зашившись в глухую землянку, мы отдыхали после напряженного ночного поиска. На рассвете враг начал артобстрел наших позиций, затем наступление. С тактической точки зрения наступал довольно грамотно — одновременно двинул войска на главные узлы нашей обороны: из Осиновки — на Ботярщину, из Красного — на Павловщину, из Заговалино — на Быстрики, из Аделино — на Усвицу 1-ю. Этим самым он лишил наши отряды маневренности и взаимовыручки. Теперь каждый отряд и даже взвод дрались самостоятельно, без огневой помощи соседей.

Уже отбили первые атаки, однако кое-где гитлеровцы просочились через наши рубежи, на отдельных участках и мы успешно контратаковали — захватили участки их передовой. Вырвавшиеся вперед как партизанские, так и вражеские группы отчаянно отбивались.

Вскоре с передовой по вызову комбрига примчался Павел Гаврилов. Даже перед командирами он не прятал свой кудрявый белесый чуб, который топорщился над черными колечками кубанки, наискось перечеркнутой алой лентой. Еще до войны, встречаясь на вечеринках или спортивных состязаниях в Шумилино, я всегда любовался этим веселым танцором, парнем-красавцем с залихватским чубом, выглядывавшим из-под кепки, а то и залезавшим аж на козырек. «Вот бы мне такой!» — по-мальчишески завидовал я тогда ему, приглаживая свои прямые и жидкие волосы…

— Как дела, Гаврилов? Мины есть? — спросил комбриг.

— А что это за подрывник, ежели он без мин, без тола? — заулыбался наш весельчак. — Есть, конечно, товарищ комбриг.

— Подойди поближе, — Николай Александрович склонился над «двухверсткой», недавно полученной в штабе соединения, но уже изрядно истрепанной. — Вот, видишь, Быстрики, а это Глыбочка. Тут, — комбриг ткнул тупым концом карандаша в карту, — и заминируешь. Да так, чтобы ни один черт не прополз.

— Есть заминировать, чтобы ни один черт не прополз! — лихо козырнул Гаврилов, и комбриг не сдержался, улыбка расслабила его суровое, волевое лицо.

Получили такие же задания подрывные группы всех отрядов, каждая в районе своего участка обороны. «Пэтээровцев» тоже разместили на главных дорогах, которые вели к партизанским рубежам, выдали им побольше боеприпасов и гранат.

Командир подрывников нашего отряда Павел Николаевич Гаврилов вместе со своими товарищами ушел на задание сразу же, как только отыскал ребят на линии обороны. Сначала я с группой разведчиков были у них за проводников, а потом, когда партизаны минировали полотно, мы лежали в засаде и охраняли их.

Павел Гаврилов, Владимир Сидоров и даже Степан Козлов (он был старше других по возрасту) работали хотя и осторожно, но сноровисто и быстро. Не впервые им минировать дороги. Сколько на их счету взорванных мостов, крупных диверсий на железной дороге!

Успели как раз вовремя. Только подрывники замаскировали фугасы и мы все отползли на линию обороны, как на большаке со стороны Быстриков показался танк. Немного не дойдя до заминированного участка, он остановился, хищно повел стволом и трижды выстрелил из орудия. Снаряды разорвались с недолетом и перелетом. К тому времени пехота приблизилась к нему, и бронированная машина, строча из пулеметов, рванулась вперед. Пехотинцы побежали следом, стреляя на ходу из автоматов по нашей высотке.

Но тут железную громаду, низвергавшую огонь, вдруг вздыбили черно-бурые столбы, одновременно вырвавшиеся из-под гусениц. Рвануло так, что даже нам, стоявшим в траншее, заложило уши.

Солдат, бежавших за танком, вмиг смела взрывная волна, задние еще по инерции выскакивали вперед и падали на убитых. Случившееся ошеломило гитлеровцев. Да и было отчего растеряться: мощный фугас, заложенный подрывниками Павла Гаврилова, развалил танк буквально на части. Валялись убитые, истошно кричали изувеченные и раненые.

Наша оборона выжидающе молчала. Затем раздались властные команды, солдаты нехотя разомкнулись в цепь и, открыв беспорядочный огонь из автоматов, пошли на высотку. Но, лишенные надежного броневого щита, они залегли сразу же, как только партизаны дружно открыли огонь из траншеи и пулеметных гнезд. Гитлеровцы лежали в лощине, были видны как на ладони, и наш прицельный огонь вскоре заставил их отползти, а затем и отступить на исходный рубеж, в Быстрики.

В тот день на нашем участке враг так и не предпринял решительных вылазок. Лишь его небольшие группы, маскируясь кустарником, подкрадывались к высотке и, открыв огонь, тут же отходили. Изредка обстреливали нашу оборону из тяжелых минометов. Но все это не причиняло особого ущерба личному составу отряда имени М. В. Фрунзе.

Зато в полдень разгорелся жаркий бой у соседей — на левом фланге обороны нашей бригады. Когда там успокоилось, из штаба прискакал посыльный и передал недобрые вести. Крупное вражеское подразделение прорвало партизанскую оборону и вышло к берегу Западной Двины. В результате мощного вражеского удара от бригады оказались отрезаны и блокированы три отряда — имени И. В. Сталина, имени М. И. Кутузова и имени В. И. Чапаева. Как они ни старались удержать противника и не дать ему выйти к Двине, ничего не получилось. Силы и вооружение были слишком неравными.

Теперь и мы — четыре отряда вместе со штабом бригады — должны были занять новую оборону по линии Усвица 2-я, Кисели, Муравец, Белаши и по опушке леса возле деревни Антуново. Здесь и нашел нас посыльный. Комбриг Сакмаркин вызывал к себе командира и политрука разведки нашего отряда.

2

К тому времени, когда мы прискакали в штаб бригады, там уже был подготовлен план, разрабатывались отдельные детали. За столом над картой склонилось трое: сам комбриг, комиссар Антон Владимирович Сипко и начальник штаба Всеволод Григорьевич Александров, только что назначенный вместо погибшего в бою Александра Кузьмича Изофатова. Сакмаркин пригласил нас присесть и изложил суть предстоящей операции. После всестороннего анализа командование пришло к выводу, что наиболее подходящее место для прорыва и соединения с блокированными отрядами — под Антуново. Противник, заняв тут оборону на опушке лесного массива, еще не успел как следует укрепиться. Конечно, враг тоже не дурак, понимал, что скорее всего оторванные отряды попытаются соединиться с основными силами бригады именно здесь, под Антуново, и скрыться в ближайшем лесу. Но к ночи гитлеровцы не смогут укрепить по-настоящему свои позиции, да и не станут они вгрызаться в еще замерзшую землю. К тому же окопы и траншеи сразу же зальют талые воды.

— Значит, позиции фашистов будут располагаться в снежных окопах, считай, наверху, — улыбнулся комбриг. — Ни перебежать, ни сосредоточиться. Выскочи фашист, и он — под пулей… Не беда и то, что враг, возможно, догадывается, где будут прорываться наши «окруженцы». Но мы сделаем вот что…

Николай Александрович неторопливо и четко рассказал о задуманном. Четыре отряда подойдут в лес под Антуново со своей стороны, а три отрезанные — с противоположной и по сигналу одновременно ударят по снежным позициям противника.

Но прежде надо проникнуть к окруженным, передать план операции, сообщить условный сигнал начала прорыва. Вот для этой цели Сакмаркин и вызвал нас.

— Вы, Попов и Федотов, берите сколько нужно людей, какое угодно оружие, — сказал комбриг, — но прорвитесь к отрезанным отрядам. От вас зависит многое, почти главное — установить связь, согласовать действия. Ясно?

Когда мы вышли из штаба, на линии обороны по-прежнему слышалась вялая перестрелка. Только слева, у Западной Двины, заливались пулеметы, глухо ухали мины. Да, нелегко там нашим ребятам. Вот и теперь сами пробуют вырваться из западни. Но не могут. И вовсе не догадываются, что здесь уже готов план, как помочь им прорваться сюда, к нам…

План-то в общем готов, а как выполнить то, что Николай Александрович назвал «почти главным», — установить связь с отрезанными тремя отрядами?

Десятки раз разведка выходила во вражеский тыл и почти всегда удачно. Ну, а если именно сегодня случится одна из редчайших в нашей практике неудач? Исход один: оставшихся за второй линией обороны могут по частям раздробить, затем уничтожить, и бригада потеряет почти половину личного состава.

Когда отдавал приказ, комбриг был спокоен. Может, это спокойствие боевого командира, не раз попадавшего со своими отрядами в сложнейшие ситуации? А может, хотел вселить в нас уверенность в выполнимость предстоящего задания, будто оно обыденное, рядовое?

Заметнее всех волновался всегда спокойный и уравновешенный комиссар. Он догнал нас возле коновязи. Некоторое время стояли молча, вслушивались в перестрелку на передовой, в неторопливый перестук наших «дегтярей», долетавший со стороны Западной Двины.

— Вы уж смотрите, выполните задание во что бы то ни стало, — как-то виновато начал Антон Владимирович. — Сами понимаете: там наши люди. Ты, Миша, с ними рос, многие из них с тобой, как говорится, мальцевали.

Да, почти всех партизан из блокированных отрядов я хорошо знал, некоторых с довоенного времени, а большинство — по партизанским операциям. Знал и их командиров. Немало лесных стежек прошли мы с Петром Алешко — командиром отряда имени В. И. Чапаева — и его комиссаром Леонидом Казаковым, с командиром отряда имени М. И. Кутузова Иваном Конюховым и его комиссаром Тимофеем Устиновым, с Михаилом Сельковым и Георгием Леонченко — командиром и комиссаром отряда имени И. В. Сталина.

Комиссар бригады Антон Владимирович Сипко тоже отлично знал каждого из тех, кто остался там. Одних помнил еще подростками или юношами, остальных увидел, когда они уже были с винтовкой или автоматом в руках. И нам понятно было его беспокойство за исход предстоящей разведки-задания.

— Кровь с носа, а сделаем, товарищ комиссар! — бодро заверил я.

— Лучше — без крови, — невесело усмехнулся Сипко, пожимая нам руки. — Берегите и себя и людей.

Оглянулся я, уже сидя на лошади: Сипко стоял у коновязи и вовсе не по-военному махал нам рукой.

Наметом помчались под Богородицкое, на позиции своего отряда имени М. В. Фрунзе, нашли Фидусова. Командир отряда вместе со стрелками отбивал попытку группы гитлеровцев проскользнуть в наш тыл по заросшей кустарником ложбинке. Видно, по выражению наших лиц он догадался, что мы получили какое-то важное задание, поэтому, не мешкая, передал «дегтярь» первому номеру расчета. Мы отошли чуть в сторонку — в чавкающий грязью под ногами ход сообщения, и Фидусов нетерпеливо спросил:

— Ну, что там?

Попов вкратце изложил задание комбрига.

— Дела-а… — Фидусов присвистнул. — Кого берете с собой?

— Старшим пойдет политрук Федотов, — ответил Попов, потом назвал Володю Иванова — в опасных операциях без этого находчивого и смелого пулеметчика мы никогда не обходились.

— Верно! — коротко одобрил выбор Макар Филимонович. — Еще кого?

— Из взвода Орлова — Таджата Маркосяна.

— И все? — снова спросил командир отряда.

— При такой ситуации не надо много людей, — сказал Попов, своеобразно повторяя то, о чем говорили в штабе бригады. — Нам бы только прорваться и передать ребятам, в каком месте бригада намерена выручать их. Значит, нужна небольшая группа, но из самых отчаянных разведчиков и пулеметчиков. Чтобы с ходу пробить дыру в обороне и проскользнуть к своим.

Сборы были недолги. Разведчики сидели тут же в траншее, рядом с командиром отряда. За Володей Ивановым и Таджатом Маркосяном немедля отправили посыльных. Володя появился спустя минут десять, с пулеметом и двумя брезентовыми сумками через плечо и запасными дисками в руках. Наш незаменимый помощник знал, если он понадобился разведчикам, придется идти на дело, значит, нужна полная экипировка.

Подошел и Таджат. Вместе с Макаром Филимоновичем Фидусовым, комиссаром Андреем Григорьевичем Семеновым и начальником штаба отряда Иваном Парфеновичем Щукиным обговорили, в каком месте надежнее всего прорываться моей группе к блокированным отрядам. Везде, казалось, враги уже прочно стояли на своей обороне. Решили вести поиск по ничейной полосе в сторону Антуново — нащупывать слабое место во вражеских позициях. Против участка обороны нашего отряда этого делать не стали. Отсюда далековато до отсеченных отрядов, долго придется идти по вражеским тылам, а затем снова прорываться к своим.

Мы двинулись по траншеям, переходили из обороны одного отряда в другую. Всюду нас пропускали беспрепятственно: коль идет разведка, значит, на задание, да и везде знали наших ребят в лицо. Так подошли почти до Антуново. Здесь, в гонком ольшанике, по одному стали переползать через бруствер.

— Куда вы? — крикнул один из партизан-новичков. — Там — немцы…

— Они-то нам именно и нужны, — улыбнулся Иван Киреев и, скользнув за бруствер, пополз далее по-пластунски.

Где пригнувшись, где перебежками, на карачках, а больше всего по-пластунски мы «проутюжили» километра полтора, подобрались почти к самой Западной Двине. И везде вражеская оборона плотная: нашей группе не прорвать. Когда возвращались назад, вдруг замерли от неожиданности: совсем невдалеке подал голос наш «дегтярь». Его неторопливый, отчетливо громкий перестук нельзя спутать с захлебывающимся немецким, бьющим почти всегда разрывными пулями, хлопавшими от малейшего соприкосновения с тонкой веточкой.

«Наши!» — мелькнула мысль, хотя это казалось маловероятным. Мы знали, что фронтовые немецкие части не имели на вооружении трофейного оружия, правда, им иногда пользовались формирования предателей. Но таких подразделений в этих местах не было, только немецкие части.

Выходит, наши! Значит, неподалеку от нас отзывался ручной пулемет одного из отсеченных отрядов!

По-пластунски, осторожно двинулись вперед, к вражеским позициям — оттуда изредка строчили «шмайсеры». «Строчки» немецких автоматов разведчики безошибочно определяли и не могли спутать с очередями из наших ППД или ППШ. Да и научены были опытом: коль редко отзываются «шмайсеры» на настойчивое тутуканье нашего ручного пулемета, значит, в этом месте вражеской обороны или не густо солдат, или одни отстреливаются просто так, для острастки, а другие тем временем заняты более важным делом. Решили именно здесь попытать свое счастье. Правда, раньше бывали в разведке и курьезные случаи, таким вот «затишьем» гитлеровцы пробовали втянуть нас поглубже в свою оборону, чтобы затем захлопнуть ловушку. Поэтому, приказав ребятам оставаться на месте и зорко следить за нашими флангами и тылом, я взял с собой только Володю Иванова и пополз вперед.

В последнее время свои маскхалаты мы редко стирали, чтобы не выдавали белизной, надежно маскировали в грязном апрельском снегу мелколесья. Поэтому нам удалось подкрасться вплотную к вражеской обороне. И тут глазам своим не поверили. Распластавшись прямо на снегу, лежит редкая цепочка солдат, прикрываясь за невысокими снежными холмиками-брустверами. А наш «дегтярь» по-прежнему бьет короткими очередями, не дает им поднять головы, прицельно ударить из своих «шмайсеров». Ну, хоть ты хватай за ноги и тащи к себе как «языков»…

Подал сигнал, и разведчики осторожно, но быстро подползли к нам. Им не надо было втолковывать, что предпринимать дальше. Я поднял автомат и дал прицельную очередь в спину гитлеровца, лежавшего неподалеку. В ту же секунду ударили еще три ППШ. Наши пулеметчики послали длинные очереди по солдатам, лежавшим как на ладони. Помкомвзвода Григорий Гусаков швырнул гранату, а затем уже схватился за автомат.

Через полминуты мы изо всей силы уже неслись на позицию противника. Гитлеровцы не оказали никакого сопротивления, да и вряд ли кто из них остался живой и невредимый на этом тридцатиметровом участке обороны.

Зато в редком ольшанике, в котором оказались через пару минут, сразу же прижал к земле наш же «дегтярь». Буквально пропахивая носом, головой и руками глубокие борозды в рыхлом апрельском снегу, мы упрямо ползли туда, откуда доносился до боли знакомый пулеметный клекот. Ползли, и каждый, видимо, с горькой обидой думал, что вот-вот сейчас, ну, через секунду, срежет своя же, партизанская пуля. Первым не выдержал нервного напряжения Григорий Гусаков:

— Прекратить! Свои!

Видно, во время короткой паузы между очередями пулеметчик услышал это, что и спасло нас. «Дегтярь» замолчал, и мы во весь рост рванулись вперед. А через минуту на полном бегу свалились в траншею к пулеметчику. Пригнувшись, по траншее к нам бежали партизаны. Обнимают нас, хлопают по спинам в грязных маскхалатах, будто ощупывают, убеждаются: свои, черт побери, свои ребята!.. И улыбаются, во весь рот улыбаются…

Тем временем гитлеровцы пришли в себя, и на участок обороны, куда только что прорвалась наша группа, сначала несмело, а затем все чаще и чаще полетели автоматные и пулеметные очереди, прицельно ударили и минометы. Свист пуль и жужжание осколков заставили нас пригнуться, а затем и опуститься на дно траншеи, медленно сползла и радость с лиц только что улыбавшихся партизан.

— Ничего, ребята, — стараюсь перекричать грохот вспыхнувшей перестрелки, — вырвемся! Помогут вырваться!.. Скажите, где командир?

На миг оторвав глаза от прицельной рамки, пулеметчик метнул взгляд направо:

— Там…

Мы побежали на правый фланг. Еще издали заметил в траншее знакомую фигуру комиссара отряда имени В. И. Чапаева Леонида Казакова.

Он, увидев нас, заулыбался и, пожимая руки, спросил:

— Ну, как там наши?

— Держатся, Леонид Петрович. Вот что велел передать комбриг.

По мере того как я излагал суть предстоящей операции, на строгом лице Казакова постепенно разглаживались морщины.

— Отлично, — коротко одобрил он задуманное в штабе бригады. — Место прорыва как раз на нашем участке. Пошли к командиру…

3

Вскоре на участок обороны Петра Васильевича Алешки прибыли командиры окруженных отрядов. Они детально разработали план прорыва, согласовали взаимодействие своих подразделений, а когда начало смеркаться, стянули отряды к отрогу антуновского леса. Все было готово к напористому рывку на вражескую оборону. Мы, разведчики-проводники, лежа в первой цепи, до боли в глазах вглядывались в иссиня-черный просвет между деревьями. Ждали сигнала — двух зеленых ракет. А их все не было и не было. Небо бороздили, разгоняя темноту, только осветительные ракеты; иногда прошивали черную синь разноцветные пунктиры трассирующих пуль.

Пожалуй, ни с чем не выдерживает сравнения ожидание сигнала ночной атаки. До предела напряжены нервы, немыслимо тяжело гнетет душу какая-то болезненно щемящая неизвестность. Время будто замерло безразличным ко всему каменным истуканом, и кажется, что ты один на один с ожидающей тебя впереди смертельной опасностью. Это заставляло собрать всю силу воли, чтобы оторвать себя от спасительной земли и бросить вперед, навстречу вероятной смерти.

Две ракеты зеленой дугой медленно разрезали черный просвет между ольшаником. Хотя и ждал их, но как-то не поверилось, что это сигнал к атаке. Однако руки сами собой, вроде бессознательно уже подбросили тело, и указательный палец привычно скользнул на холодную скобу перед спусковым крючком автомата.

— Ура-а! — вырвалось из простуженного горла, и ноги понесли вперед продрогшее на снегу тело.

Шквальный огонь обрушился на вражескую оборону. Но он длился несколько минут. Затем, как и было договорено, дула наших автоматов и пулеметов взметнулись кверху. Прежде всего стреляли в воздух, чтобы во время прорыва не попасть в своих же, наступавших с противоположной стороны, и, конечно же, чтобы нагнать побольше страха на гитлеровцев.

Рукопашная схватка была самой короткой из всех, которые запомнились мне. И вот мы, проскочив, казалось, на одном дыхании ложбину-опушку, уже бежим к противоположному отрогу антуновского леса. Перемешались партизаны всех отрядов — и находившихся в окружении, и пришедших на выручку.

Гитлеровцы опомнились, когда последние группы оказались на самой опушке леса. Однако их огонь вначале был вялым, неприцельным. Но вскоре начали рваться мины, ударила артиллерия, и бежавшие впереди круто свернули в сторону.

В полночь комбриг разрешил небольшой привал, чтобы передохнуть и собрать отставших в пути. Затем мы снова зашагали впереди — нам было приказано вести колонну вместе с бригадной разведкой.

Гитлеровцы, видимо, предполагали, что, соединившись, партизаны двинутся дальше, поэтому они устремились вниз по Западной Двине, стараясь перехватить нас, не дать нам возможности вырваться из лесного массива.

Почти всю ночь мы шли ускоренным маршем. И все же возле Пукановки фашисты вырезались нам навстречу. Вспыхнул скоротечный бой. Наша разведка не принимала в нем участия. Мы уже «отдыхали» — шли в середине колонны со своим отрядом. Возможно, то была схватка с небольшим подразделением, вырвавшимся далеко вперед от основных сил. И мы снова устремились вперед. А по цепи все время передавали:

— Быстрей! Шире шаг!

Немного легче стало, когда свернули в сторону деревни Белое. Осторожно обошли ее и Плусы: обе уже были заняты вражескими подразделениями. Безусловно, если бы мы замедлили движение на марше, на рассвете противник преградил бы нам путь.

Когда колонна втягивалась в лес перед Пукановкой, по цепи передали:

— Разведку первого — в голову!

Нас по привычке, как летом и осенью, все еще именовали 1-м отрядом, хотя с декабря 1943 года в официальных документах значилось: отряд имени М. В. Фрунзе.

Поскакали вперед, присоединились к разведке отряда имени С. М. Кирова, которая шла в голове, и вместе повели огромную колонну. Теперь можно было считать, что бригада избежала окружения, притом удачно: с нами находился и госпиталь с больными и ранеными, на санях везли достаточное количество боеприпасов и необходимое имущество хозяйственного взвода; не растеряли мы и огромный обоз гражданского населения, уходившего из блокированной зоны.

С разведчиками отряда имени С. М. Кирова ехал на лошади комиссар Владимир Петрович Козловский. Оторвавшись от своих ребят, я нагнал его. Мы с ним и разговорились о делах минувших суток. В общем-то почти все сложилось удачно и для бригады, и для отсеченных отрядов. Правда, и в прошедший день не обошлось без жертв. По словам Козловского, в штабе бригады подсчитано, что за второй день блокадных боев погибло 26 партизан и 18 ранено. Но наши потери могли быть значительно большими, если бы расчлененные фашистами отряды не воссоединились.

Только я возвратился к своим разведчикам, как впереди неожиданно вспыхнуло яркое пламя и громыхнул взрыв. Затем еще один и еще. При очередной вспышке увидел, как медленно заваливается на бок лошадь с Владимиром Петровичем, как неестественно падают на землю разведчики отряда имени С. М. Кирова.

Что это — артобстрел? Мины? Так не слышно было характерного шелеста снарядов…

Вся наша разведка бросилась туда, где минуту назад вспыхивали столбы пламени. Теперь оттуда неслись людские крики и стоны, предсмертные всхрапы и ржание обезумевших лошадей.

— Помогите! — услышал я знакомый голос.

Вдвоем с каким-то разведчиком бросился на крик. Это звал на помощь Владимир Петрович Козловский. Упавшая лошадь придавила ему ногу, вторая неестественно откинута в сторону. Мы оттащили еще бившуюся в смертельном ознобе лошадь. Но Козловский встать уже не мог: одна нога висела на лоскутьях кожи и сухожилий. Невдалеке корчился в предсмертной агонии Василий Апанасенок, без движения лежал на спине Федор Романов. Как выяснилось, почти вся разведка отряда Константинова наскочила на минное поле… К раненым подбежали Михаил Федура — врач из отряда имени К. Е. Ворошилова и наш Владимир Силивестров. На марше обычно небольшая часть медперсонала оставалась при госпитале, остальные же шли в голове колонны. Они тут же стали перевязывать тяжело раненных партизан.

Поняв, какое тут произошло несчастье, я помчался навстречу колонне, чтобы предупредить передних и доложить командиру отряда. По неспокойному гулу голосов нетрудно было догадаться, что партизаны заволновались, не зная, что случилось впереди. Первым встретил Ивана Попова.

— Что там? — тревога слышалась в голосе нашего командира разведки.

— Мины… Видно, бригада Мельникова поставила. Она, говорили жители, недавно отходила по этой дороге. Конечно же, не знала, что мы двинемся следом…

Сюда, к голове колонны, мчался Николай Александрович. Хотя еще не рассвело, но столько раз за минувшие два дня я видел его на сером скакуне, что сразу догадался: он, комбриг. Доложил ему о несчастье. Николай Александрович тут же пришпорил коня.

— Стой! — раздался его властный голос в голове колонны.

Передние остановились, но задние еще напирали, и тогда Сакмаркин приказал:

— Передать по колонне: впереди — минное поле!

Колонна медленно замирала, а мы поскакали к злополучному месту. Медработники перевязывали раненых, укладывали их на подводы…

Снова двинулись вперед. Теперь повели колонну оставшиеся в живых разведчики отряда Константинова и наши. Естественно, мы не могли знать, есть ли еще впереди минные поля, поэтому свернули на луг и пошли справа вдоль дороги. Хоть и грязновато, однако безопаснее…

Впереди на фоне неба виднелась деревня Гомель. Ни осветительных ракет, ни стрельбы, да и дозор не прискакал к разведчикам. Значит, в деревне противника нет. Старики, которых мы встретили в лесу, сказали, что перед нами в сторону Гомеля прошла большая колонна партизан. Да, плоха еще связь между бригадами. Был бы тесный контакт, не случилось бы несчастья, не стонали бы на двух повозках наскочившие на партизанские же мины наши бойцы…

4

Утром 13 апреля прибыли мы в большую, с добротными домами деревню Гомель, расположенную на высотках. Еще когда подходили сюда, меня поразили огромные озера и узкий перешеек между ними, по которому пролегала дорога.

Население из Гомеля не эвакуировали в глубь партизанской зоны. Тут пока считалась самая глубинка. Находились здесь и местные партизаны. Они и сельчане встретили нас радушно.

Сакмаркин приказал расположить партизан по домам, чтобы отдохнули и привели себя в порядок. Командному же составу, конечно, не до отдыха: надо разместить бойцов, подсчитать потери, понесенные в боях и на марше. Бригада была изрядно потрепана. В подразделениях имелись не только убитые и раненые. Несколько бойцов где-то затерялось. Возможно, прибились к другим отрядам и даже бригадам или отстали в пути. Поэтому командиры отрядов должны были к 11 часам подать в штаб бригады точные сведения не только о личном составе, числе убитых и раненых, но и о количестве боеприпасов и продовольствия.

Ровно в половине одиннадцатого командиры взводов и политруки собрались в штабе отряда. К этому времени мы уже точно знали, сколько осталось бойцов в каждом подразделении, сколько там убитых и раненых, как обеспечены они боеприпасами. Доложили Макару Филимоновичу Фидусову, и он отправился к Сакмаркину, а мы — хоть чуть-чуть передохнуть. Давала о себе знать бессонная ночь и постоянное напряжение на марше. Однако отдохнуть как следует так и не довелось. Вскоре нас поднял посыльный: командир отряда вызывает к себе.

Фидусов развернул карту, и все склонились над ней, а он стал излагать приказ комбрига. Нашему отряду предстояло занять оборону по реке Дива, от Янова до Паулья, а правее по высоткам станут другие отряды. Соседом справа по-прежнему оставалась бригада Павла Минаевича Романова.

— А теперь, товарищи, — Макар Филимонович выпрямился, и голос его задрожал, — всем на митинг. Скончался Козловский.

Хоть и знали, что комиссар отряда имени С. М. Кирова тяжело ранен на минном поле и врачи отняли ему ногу, однако думалось, обойдется, поправится Владимир Петрович…

Мы с Поповым подняли свою разведку и заторопились к площади. Там, посреди огромной толпы местных жителей и выстроившегося каре партизан, стоял обычный гроб из сосновых досок, ничем не обитый, не покрашенный. Возле него в траурном молчании застыло командование. Низко опустив голову, стоял и Николай Григорьевич Константинов: командир с комиссаром жили душа в душу, с полуслова понимали друг друга.

Антон Владимирович Сипко открыл митинг. Он кратко рассказал о боевом пути Владимира Петровича и заключил:

— Комиссары — всегда впереди. Козловский был первым в бою, в атаках. И вчера шел впереди нашей колонны.

Очень многие командиры и бойцы сказали теплые слова о комиссаре, поклялись драться с врагом, не жалея собственной жизни.

Раскатисто прогремел партизанский салют над свежей могилой.

Тут же взял слово комбриг. Николай Александрович волновался как никогда. Но голос его окреп, когда он заговорил о предстоящих делах:

— Товарищи, наша задача — удержать фашистов, не пропустить их в глубину партизанской зоны, спасти население. Так постараемся же! Сделаем все, что в наших силах!

После митинга комбриг пригласил командиров отряда в штаб, а мы отправились «домой», в хату-пятистенку. Разведчики сразу же завалились спать: один положил голову на автомат, другой руку подсунул под щеку, кто-то сидя откинулся к стенке или привалился к товарищу. Тихо-тихо стало в хате, только посапывали в полузабытьи бойцы. Мы с Иваном Митрофановичем тоже выбрали себе местечко, надеялись хоть часок прикорнуть.

Опять не удалось, растолкал посыльный. Снова вызывал Фидусов. Бегом в штаб. Такая уж привычка выработалась и у рядовых, и у командиров: вызывает командование — ног не жалеть! Мы прибежали одними из первых. Макар Филимонович заметно нервничал, поглядывал на часы, бубнил что-то под нос. Постоянное недосыпание, конечно же, расшатало нервы даже нашего командира. Люди до смерти устали, попробуй разбудить их. Разведчики же всегда легкие на подъем — им это в привычку.

— Надо занимать оборону, а они дрыхнут… — недовольно проговорил Фидусов, когда все собрались. Затем, видно, взяв себя в руки и сбив раздраженность, начал сдержанно: — Только что прибыла бригадная разведка. Фашисты наступают по пятам. Пора занимать оборону… По разведданным, наступают опытные фронтовики. — И снова не сдержался: — С ними шутки плохи. Так можно проспать и свои позиции…

Затем Фидусов еще раз напомнил, как будут располагаться отряды бригады. Это нам, разведчикам, особенно важно было знать, и мы навострили уши. Наш отряд займет оборону от деревни Яново до Паулья. Наши ближайшие соседи от Паулья до Акулино — отряды имени С. М. Кирова и имени И. В. Сталина. От Акулина до Половников оборону займет отряд имени В. И. Чапаева, от Половников до Крюковщины — имени А. В. Суворова, от Крюковщины до Апанасковичей — имени К. Е. Ворошилова и у деревни Газберок, на правом фланге, у стыка с бригадой П. М. Романова в обороне станет отряд имени М. И. Кутузова.

Вскоре отряды построились, пришли проводники и мы отправились на свои участки. А в той стороне, откуда уходили ночью, уже трещали пулеметные очереди, гремели взрывы. Видимо, гитлеровцы натыкались на отставшие группы, вступали в скоротечные схватки. Весь небосклон уже затянуло дымом — горели деревни, и не было кому спасать от огня крестьянские хаты. Почти все население отошло вместе с партизанами, некоторые, в основном старики, попрятались в глухих лесах и болотах.

Наш отряд вел партизан из местных, мужчина средних лет. Шли по болотистой низине, по каким-то дефиле между озерцами, переходили вздувшиеся от паводка речушки. Проводник отлично ориентировался, вел по таким местам, где мы не решились бы самостоятельно и шагу сделать.

Вышли наконец на высотку. В сапогах хлюпала вода, но ее мы набрали не через голенища. Прохудилась обувка за последние дни, а починить некогда… Гребень высотки прорезала траншея, были вырыты и пулеметные гнезда. Словом, оборона — как оборона. Правда, местами заплыла она от осенних дождей, почерневший снег под талой водой виднелся на дне окопов и по траншее. Надо было срочно приводить все это в порядок, но, как на зло, не захватили с собой лопат. Пришлось посылать за ними в деревню группу партизан.

Участок обороны отряда располагался между озерами Яново и Паульское. Их связывала протока (местные называли ее почему-то рекой Дива, хотя вода здесь стояла неподвижно). По ту сторону — небольшая низменность, круто поднимавшаяся вверх, к самому лесу. Оттуда, по словам бригадных разведчиков, и должны появиться каратели. Но пока их не было, и мы принялись подчищать траншею и окопы, пулеметные гнезда. Выбросишь набрякший водой снег, а местами заледеневший, и тут же под ногами начинала хлюпать глинистая грязь. Да, невесело будет «жить» в такой обороне. Зато если и в самом деле на противоположном берегу Дивы покажется противник, он будет как на ладони.

Гитлеровцы появились часа в четыре пополудни, когда мы, вконец уставшие, окончив очистку траншеи, отдыхали. Правда, сидели в укрытии, так как в лесу за речкой начали раздаваться частые пулеметные и автоматные очереди.

Затем открыли огонь минометы. Столбы взрывов взметнулись по высотке, потом по болотистому лугу, все ближе подступая к нашей траншее. Мы до боли в глазах просматривали противоположный берег и опушку леса, но за Дивой вроде все было спокойно. Только время от времени в лесу гулко гуляло эхо автоматных очередей да ухали минометы, посылая на наш передний край шелестящие мины.

Сами гитлеровцы появились как-то вдруг. Они высыпали на опушку и, держа на груди автоматы, устремились к протоке. Однако в воду, что чернела над еще не поднявшимся льдом, не полезли. Стали умываться, хохоча и брызгая друг на друга. Некоторые сбросили ранцы, прислонили к ним автоматы. Они чувствовали себя как дома.

Кто-то из наших не выдержал — нажал на спусковой крючок. И тотчас же вся оборона разразилась трескотней автоматов и пулеметов, резко ударили винтовки. Расстояние до противоположного берега было небольшим, и лишь с полдесятка солдат успели ускользнуть на опушку.

Только к вечеру противоположный берег огрызнулся пулеметным огнем. Тут же зашелестели мины, обдавая нас мокрой землей и глиной. Но обстрел длился недолго, сменился осветительными ракетами и редкими разноцветными трассами пулеметных очередей.