Рассвет над Дисной

Рассвет над Дисной

1

Наблюдение за гарнизоном в Шарковщине вели круглосуточно двумя группами. Одну возглавил я, другую — Попов. Сведения тщательно сопоставляли и анализировали. На основании этих и других разведданных штаб отряда разрабатывал планы боевых операций.

Заместители командиров отрядов по разведке тем временем налаживали связи с подпольщиками, связными, со своими доверенными людьми и также получали сведения о противнике. Таким образом наши разведданные перепроверялись. Если сведения совпадали, то можно было уверенно планировать и проводить ту или другую операцию.

Шарковщина оказалась сложным объектом для разведки. Она находилась сравнительно недалеко от фронта. Сюда ежедневно прибывали на переформирование и отдых воинские части. В связи с этим менялась численность гарнизона и его вооружение. Правда, мы все знали об охранных частях — фольксштурмовцах, о формированиях предателей. Они в Шарковщине размещались постоянно, в меру своих сил и отваги вели борьбу против нас. Однако эти силы уже не принимались в расчет, так как для нас они особой опасности не представляли, тем более в 1944 году, когда вся оборона немцев затрещала по швам.

Тем временем началось бегство предателей из восточных областей Белоруссии, а также тех, кто прибыл сюда из Смоленской, Орловской и Курской областей. Они уже не знали, куда деваться, а гитлеровцы теперь предателей не брали под свою защиту, как это было раньше. Фашистам надо было спасаться самим.

15 июня 1944 года комбриг приказал командирам отрядов подготовить половину личного состава для подрыва железной дороги на участке Полоцк — Двинск. Взрывчатки к этому времени было достаточно, так как наладилась устойчивая связь с Большой землей.

В ночь на 18 июня наша бригада, совершив многокилометровый марш, подорвала 470 рельсов, железнодорожный мост, будку путевого обходчика и 10 телеграфных столбов. Эта операция, как и последующие, была составной частью «рельсовой войны» накануне освобождения Белоруссии от фашистских захватчиков. Тем временем к нам прибыли остальные отряды под началом А. В. Сипко. Антон Владимирович снова стал комиссаром бригады, Леонид Петрович Казаков вернулся в отряд имени В. И. Чапаева комиссаром, а Евгений Савельевич Крахмалов возвратился на прежнее место — заместителем комиссара нашего отряда по комсомолу.

24 июня 1944 года мы узнали о начавшейся операции «Багратион». На площади в Жуковщине провели митинг. Настроение у всех партизан было приподнятое. Каждый понимал, что пришел час освобождения родной земли. Партизаны клялись усилить удары по врагу, быстрее освободить истерзанную Белоруссию. Выступил на митинге и я, заверил, что разведчики будут еще пристальнее следить за врагом, своевременно вскрывать и срывать его замыслы, наносить неожиданные удары и, безусловно, обеспечивать командование всеми необходимыми сведениями о противнике.

И в разведке, и в отряде царил боевой дух, все рвались в бой. Везде одни разговоры — о скором соединении с Красной Армией, каждый строил планы на будущее.

В то же время командование отряда и бригады, исходя из сложившейся обстановки, планировало боевые операции. Предусматривалась также диверсионная работа на железных и шоссейных дорогах. Стрелковым взводам предписывалось усилить удары по врагу из засад.

Разведчики были посвящены в планы командования бригады. Предусматривалось занять районный центр Шарковщину, а затем захватить шоссе Воропаево — Поставы и тем самым отрезать гитлеровцам путь к отступлению. В успехе этой операции мы не сомневались — так велик был боевой дух партизан, вызванный началом наступательной операции «Багратион».

2

Через день всех политработников, секретарей партийных и комсомольских организаций вызвали в Алашки — в штаб бригады. Совещание проводил только что приступивший к своим обязанностям комиссар бригады Антон Владимирович Сипко. Он подробно рассказал о наступлении советских войск в Белоруссии. Красная Армия успешно продвигалась вперед. Враг отступал. Уже освобождены Витебск, Бешенковичи, весь Сиротинский район, райцентр Шумилино. Последнее было сказано под гром аплодисментов — освобожден наш район, скоро будем дома!

Перед политработниками комиссар поставил задачу: усилить удары партизан по отступавшему врагу, не давать ему покоя ни днем ни ночью. Антон Владимирович также обратил наше внимание на активизацию политмассовой работы среди населения. Он напомнил, что здесь, в западных районах Белоруссии, к сельчанам должен быть особый подход. Надо учитывать, что население два десятилетия угнеталось и безжалостно эксплуатировалось польскими помещиками, а Советская власть в этих местах восстановлена только после 17 сентября 1939 года. Гитлеровцы, оккупировав западные территории, установили тут свой «новый порядок», жестоко эксплуатировали население, обирали его до последней нитки. И хотя до войны Советская власть просуществовала в западных районах только около двух лет, это не прошло бесследно. Люди здесь ждали Красную Армию с большим нетерпением. Мы, политработники, обязаны были ежедневно зачитывать жителям сводки Совинформбюро о положении на фронтах, рассказывать, как наши люди трудятся в советском тылу, чтобы обеспечить победу на фронте.

— Надо разъяснить также, — говорил комиссар, — чтобы при отступлении гитлеровцев жители прятались в леса и болота, иначе их вывезут в Германию на каторжные работы. Для этой цели надо сделать убежища, чтобы сберечь себя от бомбежки и артобстрела. Конечно же, следует прятать имущество и продукты, так как враг при отступлении забирает или уничтожает все подчистую.

Партизанским отрядам вменялось в обязанности взять под защиту местное население, своевременно отражать вражеские набеги на деревни и хутора.

Совещание длилось по тем временам долго — около двух часов. Возвратившись к себе, я застал свободных от поиска разведчиков вместе с командиром. Сюда уже доставили газеты и листовки для населения. В одной из них рассказывалось, как сберечь сельхозинвентарь и провести должный уход за посевами. Урожай, — говорилось в листовке, — люди будут собирать без надзора немецких оккупантов, весь он достанется хозяевам.

Я подробно доложил разведчикам, какие задачи поставлены перед партизанами в связи с успешным наступлением наших войск в Белоруссии, зачитал сводку Совинформбюро, в которой сообщалось, что Красная Армия ведет уличные бои за Полоцк, а передовые ее части устремились к Глубокому, то есть уже наступают на нашем направлении.

К вечеру возвратилась из разведки группа Якова Елецкого. Она контролировала Шарковщину и дороги из Глубокого на этот поселок. Елецкий был обеспокоен тем, что как в самом горпоселке, так и на шоссе началось большое движение вражеских войск. Гарнизон в Шарковщине удвоился, а то и утроился, там появилось много танков и артиллерии. Вокруг Шарковщины спешно возводились укрепления. Устанавливались зенитки. Гитлеровцы согнали на строительство все население. Уже установлена батарея и на мосту через Дисну. Возле него и по левому берегу отрывались траншеи, устанавливались минометы и артиллерия.

По всему было видно, что войска вермахта в срочном порядке укрепляли свои позиции на Дисне. До сих пор такого движения противника не наблюдалось, и мы с Иваном Митрофановичем Поповым обратили на это особое внимание. Затем с помощью Якова Елецкого нанесли на карту все данные и пошли к Фидусову. Эти сведения следовало немедленно передать по радио в Белорусский штаб партизанского движения. Думалось, хорошо было бы, если бы авиация нанесла массированный удар по скоплению войск как в самой Шарковщине, так и по шоссейной дороге из Глубокого. Командир отряда тут же вместе с Поповым отправились к комбригу. Как мне потом рассказал Иван Митрофанович, такие же сведения доставила разведка других отрядов. Комбриг приказал усилить наблюдение за противником в районе Шарковщины.

В ночной поиск на этот раз пошли всей группой, взяли с собой и трех пулеметчиков. Погода была весь день жаркая, вот уже более двух недель люди изнывали от зноя и пыли. Если двигались человек тридцать, она стояла тучей. Это сильно демаскировало, поэтому до Шарковщины мы пробирались вдоль дороги. Фашистских самолетов не боялись, их не было даже видно, а вот советские стали появляться все чаще и чаще.

Когда уже подходили к Шарковщине, стали свидетелями, как наша авиация бомбила фашистский гарнизон в поселке и вражеские колонны на дороге из Глубокого. Больше часа обрабатывали их наши самолеты. Это помогло нам быстрее пройти к намеченной цели, переправиться у самого поселка через Дисну и выдвинуться к шоссейной дороге возле деревни Малонка. И все же, несмотря на бомбежку, войска оккупантов двигались сплошным потоком.

Заняв удобную позицию, решили нанести удар из засады. Сначала на наш огонь не обратили внимания: его заглушал лязг гусениц и рокот моторов. Когда же стали падать сраженные наповал солдаты, враг как бы проснулся, огрызнулся сильным минометным и пулеметным огнем.

В планы разведки не входило ввязываться в затяжной бой. Мы отползли назад за высотку, спустились к маленькой речушке, затем переплыли Дисну и вышли на свою дорогу.

Коротка июньская ночь. На рассвете в пыльном кустарнике остановились на привал. Вскоре из-за леса поднялось яркое солнце: день опять обещал быть жарким.

Часов в восемь утра вдали над шоссе появились наши штурмовики и начали утюжить дорогу, по которой по-прежнему нескончаемым потоком отступали вражеские части. Мы уже передохнули и отправились в путь, а самолеты все шли и шли новыми волнами. Настроение у нас было преотличное. По сути, мы впервые воочию увидели, как бежит враг.

Фидусову доложили все подробности и сошлись на одном: надо ударить по противнику не только силами разведки, но и всех стрелковых подразделений. Опять Макар Филимонович с Поповым поскакали в Алашки. Спустя некоторое время Иван Попов возвратился один, привез свежую сводку и газету «Правда». В сводке сообщалось, что 26 июня 1944 года войска 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов освободили наш родной Витебск, а 27 июня войска 3-го Белорусского — город Оршу. Также узнали, что в окруженном со всех сторон Полоцке ведутся уличные бои. «Правда» писала о боевых действиях союзников после долгожданного открытия второго фронта. Но они все еще продвигались… ярдами. Нас очень злило, что даже сейчас, когда основные войска Германии сражаются на наших фронтах, союзники не могут усилить удары и отвлечь на себя часть соединений противника. Используя привезенные материалы, я провел короткую беседу, на этот раз с полным составом разведки.

После политинформации Попов объявил разведчикам, что командование бригады приняло решение сегодня ночью нанести удар по Шарковщине и занять ее. Позже, наедине со мной, Иван Митрофанович высказал, однако, сомнение в успехе операции. Он считал, что идти с партизанским оружием против фронтовых, пусть даже отступавших, частей не имеет смысла — понесем большие потери. Кому, как не разведке, реально оценить сложившуюся обстановку, определить силы врага и степень организованности его отступления?! Мы ведь видели, что фашисты не бежали в панике, а отступали планомерно, оказывая при этом яростное сопротивление. Поэтому и я занял позицию своего командира. Но приказ есть приказ. Хотя в глубине души была надежда, что командование бригады изменит свои намерения. Командиры отрядов, разведки которых также вели наблюдение, скажут свое веское слово.

После обеда появился Фидусов и сразу вызвал к себе командиров взводов и политруков, приказал готовить личный состав для проведения боевой операции по разгрому гарнизона в Шарковщине. Согласно плану, отряд должен занять исходный рубеж за Дисной, примерно на том месте, где прошлой ночью наша разведка обстреляла из засады колонну противника.

Поотрядно вышли после полудня. К наступлению сумерек сосредоточились в кустарнике неподалеку от реки, ожидая темноты. Вперед выслали группу Григория Гусакова проверить подходы к реке и место, где намечалась переправа. Группа долго не возвращалась, и разведчики заволновались. По расчетам, если все благополучно, как в прошлую ночь, она должна уже вернуться. Даже если на пути появился противник и ей пришлось вступить в схватку, то и в таком случае разведчики дали бы знать о себе. Стрельбы, однако, в том направлении не слышно, значит, группа Гусакова все же не обнаружена.

Вдруг зашелестели кусты, раздался окрик часового:

— Стой! Кто идет?

Вернулись наши разведчики. Уже по лицу Григория понял: случилось что-то непредвиденное. Так оно и оказалось. С большим трудом на рассвете его группа подошла к реке, где намечалась переправа. Но везде по берегам Дисны, вверх и вниз по течению, заняли оборону фронтовые части. Они строили укрепления, устанавливали артиллерию, минометы, рыли траншеи. О том, чтобы подойти к гарнизону и занять исходные позиции для атаки, не могло быть и речи.

Фидусов, Попов и Гусаков отправились к комбригу, а отряд остался на месте. Ночь была душная. На востоке слышалась артиллерийская канонада, небо кровянило зарево. Предполагали, что это шли бои за Глубокое, как раз на нашем направлении. Советские самолеты непрерывно висели в воздухе и бомбили отступавших. Вот снова появились они над Шарковщиной, повесили осветительные бомбы и наносили удары по скоплению вражеских войск. При свете «фонарей» мы видели, как мечутся по улицам поселка немецкие солдаты, маневрируют танки и автомашины — в спешке ищут укрытия от бомбежки. Да, это им не 41-й! Мы поменялись местами. Теперь они искали спасения от наших пуль и бомб.

Мои размышления прервал Иван Митрофанович. Он только что прибыл с КП. Сказал, что наступление на Шарковщину отменили. Взвесив последние разведданные и сложившуюся к этому моменту обстановку, Н. А. Сакмаркин принял новое решение: нанести удар по отступавшим войскам не в укрепленной Шарковщине, а где-нибудь на шоссе. Так будет меньше потерь.

3

Чтобы не дать отступавшему противнику прорваться в козянские леса и по пути грабить население, опустошать территорию, утром отряды возвратились на свои места и заняли прежнюю оборону по линии Горбуны — Петровичи — Чесловово — Пялики. А мы вместе с бригадными разведчиками направились к шоссейной дороге искать подходящее место, чтобы перерезать ее, оседлать всеми отрядами и удерживать до подхода наших регулярных частей.

Неподалеку от Шарковщины по шоссе на Воропаево разведка остановилась и замаскировалась в густом кустарнике, а троих бойцов отправили к самой дороге посмотреть, что делается на ней.

Лежим на небольшой прогалине, негромко переговариваемся. Сюда доносится сплошной гул моторов на шоссе. Внезапно слева раздвинулись кусты и, будто из-под земли, перед нами появилось четверо в красноармейской форме с автоматами на изготовку.

— Ни с места! Кто такие?

— Партизаны! — мигом схватив автомат, ответил Попов.

В тот же момент и мы ощетинились автоматами. Но тут произошло то, чего мы ждали целых три года! По какому-то трудно объяснимому чутью, присущему разведчикам, мы бросились друг к другу в объятия. Удивлению и радости не было конца.

Вот так мы встретились с армейскими разведчиками, которые тоже вели поиск вдоль шоссе. Они — фронтовики — все время взаимодействовали с партизанской разведкой.

— Мы уже имеем опыт распознавать вас, — сказал младший лейтенант, командир этой группы.

Красноармейцы стали угощать нас, достав из вещмешков сухой паек и даже НЗ — консервы и галеты, а мы — отварную говядину и черные сухари. «Неприкосновенного запаса» у нас не было, и вещмешки не такие, как у них, — не стандартные, не из зеленого фабричного полотна, а из самодельного, домотканого.

Когда прошла первая радость от встречи, младший лейтенант отозвал Попова и меня в сторонку, и мы обменялись разведданными. От него узнали, что бои идут уже в Шарковщине, противник отступает повсеместно. Сообщил он и о том, что армейское командование, отправляя группу на задание, сориентировало ее: в этих местах действуют большие партизанские силы. Вот почему младший лейтенант так смело пошел на встречу с нами.

В свою очередь мы рассказали ему, что ночью наша бригада намечает крупную боевую операцию — нанести удар по врагу на шоссе Воропаево — Поставы. Иван Митрофанович на карте командира армейской разведки сделал пометку предполагаемого места операции, планируемой партизанами.

Надо было спешить в отряд, чтобы побыстрее сообщить радостную весть о встрече с армейцами, передать сведения, полученные от них, о положении на нашем направлении. Фронтовики тоже торопились к своим с полученной от нас обширной информацией о наличии гарнизонов во вражеском тылу и характере их укреплений, о силах и расположении партизанских бригад, возможности взаимодействия с ними.

И вот мы в штабе отряда. Первым делом выложили на стол мясные консервы и галеты.

— Откуда? — удивился комиссар.

Только тогда рассказали о встрече с армейской разведкой и новостях, которые узнали от нее. Радость такая неожиданная, что на первых порах ни командир, ни комиссар не находили слов. Затем мы не успевали отвечать на их вопросы. Андрей Григорьевич тут же загорелся собрать митинг, чтобы сообщить партизанам долгожданную весть. Фидусов, однако, возразил: нужно ждать указаний из бригады. В это время как раз прибыл посыльный из штаба бригады — наше командование вызывали в Алашки.

Мы с Поповым направились к своим разведчикам. Догадывались, что в ближайшее время предстоит выступить на боевое задание. Но отдохнуть опять не удалось. Вскоре снова прибежал посыльный, командира и меня вызывали в штаб отряда.

Макар Филимонович распорядился готовить людей к маршу на боевую операцию, а разведке обеспечить головной дозор к деревне Косьтени, что неподалеку от шоссе Воропаево — Поставы. Именно здесь решили оседлать большак и удерживать его до подхода регулярных войск, не давая противнику отступать на запад.

Бригада вышла под вечер. Предстояло пройти около 30 километров, занять исходные позиции, а на рассвете встретиться с отступающим врагом. Через Дисну переправились в Василинах, где размещались отряды бригады имени С. М. Короткина, затем у деревни Детково приблизились к дороге на Козяны.

По большаку движения никакого не было, значит, с тыла удар нам не угрожал. По перелескам подошли к Косьтеням. В деревне все спокойно, но сюда уже отчетливо доносился шум и гул с шоссе, что вело на Поставы. Полным составом разведки пробрались поближе к дороге: по ней спешно и в беспорядке двигались неприятельские войска. Автомашины с орудиями ехали в два ряда, изредка проходили танки. Техника то и дело прижимала пеших к обочинам и даже сгоняла в кюветы. Изредка проезжали автомашины с зенитными установками, готовыми в любую минуту открыть огонь по самолетам или наземному противнику. Неподалеку от нас находилась железная дорога Воропаево — Поставы, оттуда отчетливо доносились паровозные гудки и какие-то взрывы. Пройдя вдоль шоссе вправо и влево, разведчики обнаружили окопы и бункера, в которых наготове сидели гитлеровцы. Видно, охраняли шоссе от партизан.

На рассвете неподалеку от нас прошло боковое охранение, но разведку не обнаружило. Здесь лес подступал к самому большаку, рельеф бугристый — о таком месте для засады можно только мечтать. Когда доложили обо всем Фидусову, он тут же повел нас к комбригу. Николай Александрович уже имел сведения от разведок других отрядов, и данные, полученные им о поведении противника, совпадали.

Рассвело. Над дорогой стояло облако пыли. Партизаны, вижу по лицам, как никогда, волнуются. Ведь предстоит тяжелый бой с регулярными фронтовыми, хорошо обстрелянными войсками. Эти от партизан не побегут, а скорее всего развернутся и вступят в схватку. Обидно умирать в такой радостный час… В поведении своих разведчиков в эти дни я заметил какую-то осторожность, граничащую чуть ли не с самосохранением. Многие прямо так и говорили: встретиться бы с Красной Армией, повидать родных и близких, а потом хоть к черту на рога! Вот поэтому люди несколько подавлены: нет обычных шуток, ухарства. Даже никогда не унывающий командир группы подрывников Павел Гаврилов приумолк. Он сосредоточенно связывал толовые шашки, готовил фугасы. Разведчики тоже молчали, вид озабоченный.

Тяжелы минуты перед боем, а перед последним — вдвойне. Не скрою, нелегки они были и для меня. Кому хочется погибнуть, да еще в конце войны! Наша семья уже заплатила большую цену: погиб отец, погибла сестра, а мать с двумя детьми скрывалась от расправы оккупантов и их приспешников. Не догадывается она о гибели Нины, не знает, где старшая дочь с мужем и малолетним сыном, жива ли средняя, Мария, ушедшая добровольно в армию. Не знает также ни обо мне, ни о Саше. Изнывает материнское сердце по каждому из нас. Как хочется встретиться с мамой, поговорить, как-то успокоить, приободрить!

Смотрю на командира: он тоже молча переживает. Больше года мы бок о бок сражаемся на самом острие — в разведке. Отлично понимаем друг друга с полуслова, с полувзгляда. Его тоже не балует судьба. Родные и близкие на Тамбовщине. С 1939 года не был на родине Иван Митрофанович. И там не знают, жив ли он. Письма-то писал, но ни слова в ответ.

Возвратился от шоссейки Иван Киреев. Там все по-прежнему, правда, движение стало интенсивнее, больше пошло техники — танков, артиллерии, автомашин с пехотой. Подошел к нам Александр Галузо. Он все время теперь с разведкой. Вскоре явился посыльный от Фидусова — тот требовал разведчика. Нужно было провести взвод Ильи Шевлюги к дороге. Значит, уже принято окончательное решение нанести удар. Илья Владимирович — человек неторопливый, рассудительный и хладнокровный. Высокий, стройный красавец с вьющимися волосами, он был душой подразделения, его любили партизаны за храбрость и смекалку в бою. Побеждал командир взвода умом, притом всячески оберегал своих людей. Проводить к большаку взвод Шевлюги послали только что возвратившегося оттуда Ивана Киреева.

Следом за этим взводом отправились и другие отряды. Словом, вся бригада начала подтягиваться к дороге, в том числе и мы.

Тем временем над дорогой появились наши штурмовики и начали обрабатывать шоссе. Над нами самолеты делали разворот и снова пикировали на дорогу, забрасывая ее бомбами, «эрэсами», непрерывно строча из пулеметов. Вдруг в том месте, куда только что ушел взвод Ильи Шевлюги, началась сильная перестрелка. Отчетливо доносились перестук нашего «дегтяря» и автоматные очереди. Через минуту вдоль всей дороги уже полыхал бой, били пулеметы, автоматы, рвались гранаты. По нас ударили из минометов, правда, мины рвались с большим перелетом.

Ответный сильный огонь так же прекратился внезапно, как и начался. Только изредка рвались одиночные мины да автоматные очереди слышались то в одном, то в другом месте. Враг не ввязывался в бой, лишь огрызался огнем, продолжая движение. Противник понимал, что, сцепись он с нами, на шоссе образуется пробка — отличная мишень для штурмовиков, да и отступление задержится.

Неожиданно к непрерывному гулу моторов на шоссе добавился какой-то надрывный стальной грохот. Доносился он с тыла. Фидусов с опаской прислушался. Затем приказал:

— Федотов, бери людей и жми навстречу. Узнай, что там такое. Может, немецкие танки.

Я взял с собой первых попавшихся на глаза ребят. Помчались на лошадях. Только выскочили из леса, как увидели пыльную тучу над дорогой, ведущей в Поставы. Не облако, а именно тучу, и отчетливо услышали лязг гусениц. В том, что шли танки, сомнения не было. Хотел послать Капитона Григорьева предупредить своих, но передумал. Танки, конечно, но чьи они? В таком случае спешить нельзя, надо выяснить.

Мы свернули с дороги, спешились. Коней оставили в кустах, а сами — к дороге. Вот из-за поворота вынырнул первый танк, за ним второй, третий, шестой…

Немецкие танки мы знали, но такие машины видели впервые. Вдруг головной танк остановился во впадине, тут же открылся люк башни и оттуда показался человек в черном танкистском шлеме. Он огляделся, видно, сверял местность с картой, и весело крикнул:

— Подготовиться, подходим к шоссе!

Голос-то родной, русский, и мы стремглав скатились к машине.

Танкист поднял автомат, властно окликнул:

— Кто такие?

— Партизаны! — кричу счастливым голосом. — Свои! Свои!

Танкист спрыгнул с башни, и я обнял его. Между тем замечаю: Капитон уже галопом помчался к своим. Молодец, сообразительный!..

Затем обнимаю других танкистов. Целуемся, жмем руки, а слов-то нет: огромная радость перехватила горло! Наконец объяснил:

— Там — наши. Никак не оседлать шоссе…

— Что ж, поможем! — и он вскочил на броню.

— Молодцы наши разведчики! Доложили точно, что партизаны здесь оседлают шоссе, — крикнул командир другому танкисту и залез в люк.

Машины тотчас же двинулись вперед. Пока мы подъехали к месту засады, они уже смели гитлеровцев с шоссе, гнали их по широкому лугу. Партизаны помогали им. А на дороге, в кюветах дымились искореженные автомашины, валялись трупы фашистов.

Движение по большаку было прервано. Часть наших танков пошла в сторону Постав, другая устремилась на Воропаево. Нам тут делать уже нечего, и отряды направились на свои прежние места. Настроение у всех было приподнятое, бодрое.

По пути в Жуковщину мы встретились с нашей армейской пехотой. Она — не та, что в сорок первом. Вся на автомашинах, хорошо вооруженная, продвигалась в сопровождении танков и под прикрытием с воздуха.

Пехота спешила. И все же первая автомашина остановилась, из нее сыпанули бойцы. Что тут было, трудно передать. Мы бросились друг к другу, обнимались, целовались и плакали от радости. И, конечно, искали земляков. Красноармейцы дарили нам свои пилотки, которые мы тут же надевали на головы.

Мы вошли в освобожденную Жуковщину, когда здесь, поджидая танки и артиллерию, остановилась воинская часть. После короткого отдыха наши войска двинулись на запад. Нам же предстояло помочь ликвидировать окруженную группировку в треугольнике Глубокое — Шарковщина — Воропаево.

Многие подразделения гитлеровцев, реально оценив создавшееся положение, выходили из лесу и сдавались в плен. Отдельные небольшие группы, состоявшие почти из одних офицеров и предателей, пытались вырваться из окружения. Они нападали на небольшие обозы, одиночные автомашины, убивали красноармейцев, грабили деревни, расстреливали сельчан. Эти без боя не сдавались, вступали в яростные схватки.

Почти месяц мы прочесывали окрестные леса. А 23 июля 1944 года бригаду имени В. И. Ленина расформировали. Многих моих боевых товарищей направили в действующую армию, некоторых — на восстановление разрушенного фашистами народного хозяйства республики, а меня — в распоряжение Витебского обкома партии.

* * *

По-разному распорядилась судьба моими боевыми товарищами.

Комбриг Николай Александрович Сакмаркин длительное время работал на советско-хозяйственной работе. Сейчас персональный пенсионер, живет в Витебске.

Комиссар бригады Антон Владимирович Сипко работал председателем Сиротинского райисполкома. Трудности военного времени отрицательно сказались на его здоровье. Осенью 1951 года он скоропостижно скончался, когда проводил заседание исполкома райсовета.

Командир нашего отряда Макар Филимонович Фидусов тоже скоропостижно скончался в той же самой Улле, которой так много было отдано сил во время войны.

Андрей Григорьевич Семенов, наш комиссар, работал вторым секретарем Сиротинского, а затем первым секретарем Кохоновского райкома партии. Немецкая пуля, засевшая в его груди при штурме Старого Погоста, сделала свое черное дело…

Иван Парфенович Щукин в настоящее время проживает в Браславе, персональный пенсионер. Здоровье, как говорится, неважнецкое, но не сидит сложа руки: его увидишь в школе и в трудовых коллективах, ему есть о чем рассказывать.

Иван Митрофанович Попов, мой командир разведки, работал председателем колхоза имени Урицкого. В трудное послевоенное время поднял это хозяйство, а затем уехал на родину, в Тамбовскую область. Дорогого мне человека, о котором я вспоминал почти что на каждой странице этой книги, уже нет в живых.

Владимир Федотович Иванов, пулеметчик, без которого мы, разведчики, не могли ступить и шагу, после освобождения Белоруссии по направлению Витебского обкома партии работал в органах МВД, теперь живет в Верхнедвинске.

Павел Николаевич Гаврилов, гроза немецких эшелонов, и в мирное время отличался творческой инициативой на советской и хозяйственной работе. Персональный пенсионер, проживает в деревне Цевьи Шумилинского района.

При расформировании бригады часть разведчиков ушла в действующую армию, тоже в разведку. На фронте погибли заместитель командира нашего отряда по разведке Александр Иванович Галузо, помкомвзвода Григорий Харапонович Гусаков, разведчики Алексей Денисов и Капитон Григорьев. Тяжело ранены Кирилл Гусаков, его младший брат Прокоп, бригадный разведчик Аввакум Гусаков. Там же были тяжело ранены мой спаситель Михаил Михайлов и командир отделения Яков Елецкий.

Военное лихолетье подорвало здоровье и наших разведчиц. Преждевременно ушли из жизни Анна Ивановна Митрофанова и Екатерина Никитична Лях.

Как и все подразделения разведки, мы несли большие потери. К моменту соединения с частями Красной Армии почти половина всего личного состава погибла в боях. Не было такого разведчика, который не имел бы ранения или контузии. Словом, никого пуля не обошла. Это естественно. Разведка всегда несла несравнимо с другими большие потери…

Собирая материал для книги, пришлось обращаться по многим адресам, использовать различные источники. К моему большому удовлетворению, везде и всюду я находил понимание и отзывчивость официальных органов и чуткость простых людей. Были установлены адреса родных и близких погибших бойцов и командиров. Многие из родственников ничего не знали о судьбах своих отцов, братьев, сыновей. Было трогательно получать ответы, в которых они сердечно благодарили за весточку. Многим из них установлены пенсии, льготы как членам семей погибших.

Только ради этого стоило проделать огромную, сложную работу над этой книгой. Если читатель найдет в ней что-то для себя полезное, для меня это будет самая высшая награда.