Рассвет в дюнах

Рассвет в дюнах

Мимо меня к памятнику свободы шла колонна пожилых людей. Толпа на тротуаре встречала их радостными криками, цветами. Трещали на ветру бумажные национальные флажки.

К памятнику Латвии, держащей в поднятых руках три звезды, двигались бывшие эсэсовцы латышского легиона и оставшиеся в живых бойцы национального сопротивления, именуемые в просторечии «лесными братьями».

Я смотрел на их отрешенно-счастливые лица, на радость толпы на тротуарах, и мне казалось, что я попал на съемку очередного фильма из заграничной жизни, которые режиссеры нашей страны любили снимать в Прибалтике.

Но это была не съемка, а жестокая реальность на улицах Риги. Мимо меня проходили не старики из массовки, а бывшие «лесные братья».

Я стоял, смотрел на них и не мог понять, как мне относиться к ним. Одно я знал точно: Прибалтика, которую я так любил раньше, исчезла для меня навсегда.

Мимо меня шли реальные персонажи моих повестей и сценариев. Люди, которые в далекие сороковые ранили моего друга Игоря Скорина и оставили памятную зарубку моему дяде.

А на тротуарах надрывались от радости молодые ребята в каких-то форменных фуражках. Они что-то скандировали грозно и пугающе.

Независимая Латвия переживала повторный процесс национального возрождения.

* * *

…Когда становилось совсем невмоготу от суетной столичной жизни, я уезжал работать в Соукрасты. Есть такое прелестное тихое место под Ригой, рядом с Эстонией.

Я засыпал под шум прибоя. В открытое окно залетал ветерок и приносил запахи хвои и морской воды. А рано утром меня будили птицы.

Так я жил на берегу моря, постепенно отходя от московской жизни. От редакционной суеты, ночных споров в ресторане ВТО, личных проблем.

В этот приезд мне немыслимо повезло. Старые опера, работавшие с Игорем Скориным, дали мне потрясающий материал по банде Любиня.

В 1948 году рижские уголовники переоделись в старое военное шматье и начали грабить сберкассы, банки, инкассаторов и ювелирные магазины.

После каждого налета они писали: «Смерть комиссарам» и «Да здравствует свободная Латвия» и ставили подпись: Капитан Гром.

Взяв деньги, новоявленные «лесные братья» на конспиративной квартире в городке Пабожи переодевались в отличные, сшитые у лучших портных костюмы, спокойно садились на электричку и ехали домой в Ригу, где проматывали деньги в роскошных кабаках. И жизнь вели вполне светскую и рассеянную.

Расчет был предельно точным. Отдел по борьбе с бандитизмом угрозыска республики и оперативники МГБ тратили все силы, разыскивая новую лесную банду. Им не приходило в голову, что это дело рук обычных уголовников.

Грабители жили вполне легально, числились грузчиками и сторожами, а Рижский угрозыск знал их как вполне авторитетных домушников, майданщиков и щипачей, весьма далеких от политики.

Они воровали при Ульманисе, занимались своим делом в короткий промежуток воссоединения с СССР, продолжали его и при немцах.

И вот одному из них пришла в голову блестящая идея стать «лесными братьями» и под их марку грабить сберкассы и ювелирные магазины.

Но ушлые рижские уголовники забыли, что националистическое подполье оставалось еще весьма сильным. И одним из его руководителей был капитан Чеверс, под псевдонимом «капитан Роял».

Он-то, как никто, знал, что никакого отряда «капитана Грома» не существует. И именно люди Чеверса начали охоту за новоявленными «братьями».

Националистическому подполью незачем было грабить сберкассы, отнимать деньги у инкассаторов и брать ювелирные магазины. Деньги они получали по другим каналам. Их сбрасывали с самолета, резидентура западных спецслужб через своих агентов отправляла в обычных чемоданах, которые оставлялись в камерах хранения на рижском вокзале. Был еще знаменитый неуловимый катер по кличке «Тень сатаны», который ночью врывался в наши территориальные воды и сбрасывал груз рыбакам.

Банда Любиня подрывала авторитет подполья, ставила его в один ряд с уголовниками.

И что самое интересное, националисты вышли на след предприимчивых уголовников. Двоих они прикончили, а остальным пришлось покинуть страну копченого угря и взбитых сливок и затеряться в беспредельных просторах России.

Я работал над этим материалом, точно зная, что если я напишу повесть, то ее наверняка зарубят в пресс-службах КГБ и МВД.

Сделаю небольшое отступление. Через десять лет я рассказал эту историю моему другу кинорежиссеру Алоизу Бренчу. Он сразу же предложил мне написать сценарий. Но тогда он снимал киноэпопею «Долгая дорога в дюнах», а потом приступил к работе над фильмом «Двойной капкан». И когда дело дошло до моего сценария, который уже практически был принят, грянуло национальное возрождение. И те поправки, которые нам предложило сделать новое руководство Рижской киностудии, никак не вписывались в наше понимание истории Латвии.

Итак, я работал над явно непроходным материалом. Придумывал ходы, пытаясь найти в этой уголовной истории признаки оперативной комбинации ОББ. Работал, не напрягаясь, так как прямо под моими окнами был замечательный пляж и мое любимое прохладное море.

Но все же мне пришлось поехать в Ригу. Издательство «Лиесма» прислало телеграмму, где сообщало, что я могу получить деньги за переиздание моей книги.

Я приехал в Ригу, получил причитающуюся мне сумму и отправился на вокзал. Но у гостиницы «Рига» был взят в плен целой бригадой московских приятелей, среди которых был мой друг киноактер Валя Кулик: в Риге режиссер Толя Бобровский снимал бессмертное кинополотно «Возвращение святого Луки».

Конечно, мы сразу очутились в гостиничном ресторане, а потом решили ехать ко мне жарить шашлыки.

Мы неплохо погуляли, потревожив веселыми криками патриархальную тишину курортного поселка. Но счастье тоже не бесконечно. Все уехали, а Валя Кулик немного перебрал и остался у меня ночевать.

Проснулся я от странного стона. Зажег свет и увидел Валю Кулика синюшно-мертвенного цвета.

— Похмелиться есть? — спросил он.

Я внимательно оглядел его и понял, что дело плохо. В бутылках после вчерашнего что-то оставалось, но, выйдя на крыльцо, я с ужасом обнаружил, что аккуратная хозяйка все из них вылила и приготовила под наливку. Да дело было хуже некуда.

— Валя, пойдем к морю, — предложил я.

— Зачем? — простонал мой друг.

— Подойдем к ресторану, может, у сторожа чего спросим.

Над поселком поднимался рассвет.

Мы шли вдоль берега моря, ближе к дюнам, и вдруг Валя крикнул:

— Смотри!

На песке лежал труп. Рука его была неестественно вывернута, голова закинута. Я почему-то запомнил окурок, прилипший к новенькой подошве ботинка. И вообще, покойник был одет во все новое.

Я подошел, наклонился к нему.

Труп сел и, не открывая глаз, сказал:

— Мальцы, выпить есть?

Потом он, как гоголевский Вий, поднял веки и, дыхнув на меня перегаром, спросил:

— Я где?

— На пляже, рядом с рестораном.

— А ресторан открыт?

— Еще пяти нет.

— А деньги у тебя есть?

— Возможно, — таинственно сказал я.

— Пошли.

— Куда?

— К Промкомбинату, там у меня братан сторож.

Через весь поселок, под стоны артиста Кулика мы выдвинулись в лес к Промкомбинату.

Человек во всем новом взял деньги и исчез в воротах. За ними, как потом выяснилось, находились цех по производству местного плодово-ягодного вина и замечательное колбасное производство.

Наш проводник появился минут через десять. Приволок три здоровенных бутылки, круг свежей колбасы и стаканы.

Увидев такую роскошь, Валя наконец перестал стонать.

Ну а дальше все было, как обычно.

— Послушай, — спросил я нашего нового друга после второй, — ты что, на свадьбе был? Одет во все новое.

— Нет, — сказал он, — кстати, меня Андрес зовут, я освободился из лагеря и вчера свой приезд отмечал.

— Долго чалился?

Андрес усмехнулся и достал из внутреннего кармана справку об освобождении.

Срок 25 лет. Статьи 58-2 и 59-3.

— Так, значит, ты «лесной брат»? — удивился я.

— Вроде того, а вы кто?

— Мы из кино. Я сценарист, мой друг актер.

И тут наступил звездный час Вали Кулика.

— Я тебя узнал, — сказал Андрес, — ты в «Деле „пестрых“ играл, мы эту картину на зоне раз сорок смотрели.

По случаю слияния бывших зэков с деятелями культуры взяли еще пару бутылок.

Я хотел расспросить его, но Кулика уже остановить было невозможно, он рассказывал своему спасителю о фильме «Дело „пестрых“.

Наконец мы двинулись в поселок.

— Видишь тот кирпичный дом? — спросил Кулика Андрес.

— Да.

— Так вот здесь я секретаря райкома пришил.

— Как? — ахнул нежный душой Валя.

— Из «вальтера».

И внезапно пропал добрый алкаш. Лицо человека из дюн стало холодным и резким, а глаза смотрели на нас, как два пистолетных ствола.

— Андрес, давай увидимся, — предложил я, — посидим, поговорим.

— Не о чем, мальцы, нам с вами разговаривать. За компанию спасибо, а теперь разбежались.

Он повернулся и пошел. Это был уже не жалкий алкаш, найденный в дюнах. От нас уходил твердой походкой хозяина человек с по-военному прямой спиной.

— Господи, — глядя ему вслед, вздохнул Валя Кулик, — с кем похмеляться приходится.

А вечером моя хозяйка Марита Яновна рассказала, что Андрес был студентом Латвийского университета, а когда наши войска вошли в Латвию, ушел в лес.

Я потом встречал его пару раз на улицах поселка. Он глядел на меня холодно и жестко. И я надолго запомнил выражение его лица и этот взгляд.

* * *

А через несколько лет в Таллине мой приятель, старший оперуполномоченный по особо важным делам МВД ЭССР подполковник Рудольф Куккер, рассказал историю, которая началась в 1946-м, а закончилась в 1974 году.

…Туман пришел вместе с темнотой. И сразу же все стало влажным: лицо, руки, ватник, пистолет и даже солома, которую Руди заботливо постелил прежде, чем лечь на сырую землю. Теперь можно было уходить. Туман оказался той самой незапланированной случайностью, которая могла сорвать операцию. Руди не видел не только дома, но даже кустов, до которых можно было дотянуться рукой.

Хутор Пыдера стоял вдалеке от дороги, у самого леса. Сразу же за ним начинался луг, на котором громоздились валуны, а дальше виднелось болото, тянувшееся километра на три.

Дом у Пыдера был большой, и служб во дворе хватало. Еще бы: хозяин держал лучших в уезде молочных коров. Крепкий был хозяин Пыдер.

Утром в уезд прикатил на разбитом велосипеде участковый. Всю ночь шел дождь. Дороги развезло. Синяя форменная шинель стала грязно-табачного цвета, видимо, нелегко далась ему ночная дорога.

С трудом опустившись на стул и посидев несколько минут с закрытыми глазами, он выдавил простуженно и хрипло:

— На хуторе Пыдера видели Юхансена.

— Когда? — Начальник уголовного розыска вскочил. — Когда?

— Вечером. Я достал велосипед и сразу в уезд.

— Он один?

— Не знаю. Видели его одного.

Через полчаса от уездного отдела милиции отъехал «виллис» с сотрудниками розыска. И пока машина нещадно тряслась по проселку, начальник думал только об одном: чтобы тот, кого видели вчера вечером, на самом деле оказался Юхансеном, Он узнал бы его лицо, хотя никогда до этого не видел. И не только его одного. Фотографии Юхансена и двух оставшихся в живых бандитов накрепко, почти навечно отпечатались в памяти всего уездного уголовного розыска. Год назад сотрудники госбезопасности разгромили последнюю в уезде большую банду. Удалось уйти главарю и еще двоим. Связь с загранцентром была потеряна, и с тех пор они стали просто уголовниками. Юхансен уже не называл себя борцом за идею. Его группа грабила магазины, нападала на дорогах на машины, пыталась даже захватить почту. Несколько раз угрозыск выходил на след, но Юхансен исчезал.

Оставив машину в лесу за два километра от хутора, оперативники наблюдали за домом Пыдера издали. Целый день ничего не дал. Хутор жил спокойной жизнью. Хозяин возился во дворе, потом сваливал в хлев сено. А потом стало темнеть… И вдруг туман.

Где— то совсем рядом хрустнула ветка, потом еще раз. Это был условный сигнал. Начальник собирал группу. Руди осторожно сделал первый шаг. Он будто плыл в тумане, раздвигая его руками, словно воду.

— Через час туман осядет, — прошептал начальник, — но ждать больше нельзя. Надо идти в дом. Мы пойдем, а ты, Руди, останешься у крыльца. Если кто-нибудь покажется, пропускай в дом. Они должны прийти.

Они пошли к дому, ориентируясь на желтоватый свет окна большой комнаты. Тихо, стараясь не стучать, поднялись на крыльцо.

— Ну, — начальник помолчал, — пошли.

Он толкнул дверь и первым шагнул в комнату. На секунду свет керосиновой лампы ослепил его. Он прищурился и увидел стол, заставленный тарелками, и большую бутыль, испуганные лица Пыдера и его жены.

— Добрый вечер. Ждете гостей?

Теперь, когда глаза привыкли к свету, он уже отчетливо видел всю эту комнату. И стол, накрытый на несколько человек, и городскую мебель, мрачную и громоздкую.

— Мы никого не ждем, — зло ответила хозяйка, — мы даже вас не ждали.

— Это уж точно, но все-таки вам придется поскучать с нами.

— Это произвол. — Пыдер шагнул к окну.

— Нет, — устало и буднично ответил начальник, — это не произвол. Это засада.

Жена опередила Пыдера, она подошла к окну и задернула темную глухую занавеску.

Начальник расставил людей. Двое сели у двери, один ушел в другую комнату.

— Вы садитесь за стол, — сказал начальник хозяевам, — садитесь и ешьте.

— Мы уже ужинали, — огрызнулся Пыдер.

— Ничего, поешьте как следует. Это нужно. Перед дальней дорогой.

Он подошел к окну, отдернул занавеску. Темнота стала густой и плотной, туман опустился на землю. «Если они придут, то непременно скоро. В лесу холодно, а самогон у Пыдера крепкий».

Он отошел к печке и прислонился спиной к горячим изразцам. Сразу же все тело охватила приятная истома. Глаза начали слипаться. Он на секунду закрыл их, а когда открыл, то увидел хозяйку, садящуюся за стол. «Зачем она вставала? Зачем?»

Начальник быстро оглядел комнату. Все было так же. Все ли? Окно… Что такое? Занавеска вновь была задернута. Ну, конечно, сигнал. Он вспомнил, как она задернула ее первый раз.

Он шагнул к окну, снова отдернул занавеску, поглядел на хозяев. Пыдер бросил ложку и вцепился руками в стол. Так он и просидел все время. Безучастный и безразличный ко всему происходящему.

Сначала Руди услышал шаги. Кто-то шел в темноте. Уверенно шел, по-хозяйски. Потом из темноты показался человек, он прошел в нескольких шагах от него. Потом к дому подошли еще двое. Стукнула дверь. И наступила тишина. Внезапно в доме гулко хлопнул выстрел, с шумом распахнулась дверь, и кто-то, ломая перила крыльца, тяжело прыгнул во двор.

— Стой! — крикнул Руди, — стой!

Но человек не остановился. Руди поднял автомат и веером разрядил весь диск… Когда рассвело, они увидели на земле пятна крови. Такие же точно были на лугу и у самого болота. Здесь в тине оперативники нашли шапку. Значит, третий погиб, пытаясь переправиться.

* * *

Прошло двадцать восемь лет.

…На повороте двигатель, страшно чихнув, заглох. «Опять, — подумал Борис, — Господи, зачем я купил эту развалину?»

По инерции проскочив еще метров тридцать, «москвич» плотно сел передними колесами в размытую после дождя колею.

«Приехали…»

Борис вылез, обошел машину. Одному не вытолкнуть. Он беспомощно оглянулся. Никого. Ничего, сейчас он наладит двигатель… Борис поднял сиденье, начал искать ключ.

— Тихо, — раздался за его спиной чей-то голос, — ключи от машины.

Борис повернулся и увидел черный глазок пистолета.

— Вы что, с ума сошли?

— Ключ. Быстро. Ну!

Неизвестный дернул щекой. На нем был мокрый костюм, полосатая рубашка. Лица Борис не запомнил. Только глаза. Белые, словно выцветшие.

— Ключ… — сказал Борис. Он наклонился и схватил с сиденья монтировку. В тишине раздался четкий, металлический щелчок. «Осечка, — радостно обожгла мысль, — у него пистолет неисправный».

Неизвестный отскочил, передернул затвор. Борис бросился на него. Внезапно что-то сильно ударило его в грудь. Земля стремительно поднялась навстречу, и он упал, почувствовав щекой ее приятный холод…

* * *

— Вот, поглядите. — На ладони эксперта лежал патрон. — Маузер, 6,35. Редкий калибр. Обратите внимание на патрон. Донышко залито воском. Чтобы не отсырело.

— Так делали много лет назад бандиты. — Руди взял патрон, повертел его в руках.

Запищала рация: «Товарищ подполковник, собака в лесу след потеряла».

«Странно, — подумал Руди, — след уходит в сторону старых бандитских бункеров».

* * *

…Он проснулся от острого ощущения опасности. За много лет чувство это никогда не подводило его. Проснулся, вынул из кармана оружие. У него было два пистолета и около сотни патронов. «Ничего, — подумал он, — пробьюсь».

И вдруг он услышал треск, который приближался с каждой минутой. По лесу шли люди. «Облава».

Инспектор Нееме увидел человека внезапно. Неизвестный стоял, прислонившись плечом к дереву, в опущенной руке поблескивал пистолет.

— Бросай оружие!

Человек обернулся и выстрелил.

Нееме очнулся через несколько секунд. Очнулся и почувствовал боль. Он открыл глаза и снова увидел бандита. Тот стоял там же. Где-то совсем рядом послышались голоса. Бандит поднял пистолет, удобнее устроившись у дерева.

«Сейчас он выстрелит. Выстрелит и убьет человека». Превозмогая боль, Нееме перевернулся на другой бок и несколько раз выстрелил.

Человек лежал на спине, далеко откинув руку с намертво зажатым пистолетом.

«Я где-то видел его раньше», — подумал Руди.

Он думал об этом в машине и потом в Таллине. И только вечером дома внезапно вспомнил сорок шестой год, маленькую комнату начальника уездного угрозыска. И три фотографии на столе.

— Запомните их, — сказал начальник, — вот Юхансен, а эти двое…

Конечно же, это был третий, которого считали утонувшим в болоте.

* * *

Это одна из историй о знаменитом эстонском сыщике Рудольфе Куккере. Его знали все местные уголовники, знали и боялись. Он был смелым человеком, отличным опером и добрым товарищем.

Я приехал в Таллин собирать материал для очерка об интернациональной банде. В нее входили трое финнов, один эстонец и двое русских. У финнов была прекрасная уголовная квалификация, они были «медвежатниками», сейфы щелкали как орехи. В Таллин они приезжали на уик-энд, той же ночью в близлежащих колхозах и промкомбинатах трещали сейфы.

Уголовный розыск делал все, чтобы выйти на банду. А потянули за ниточку в «Стерео-баре» гостиницы «Виру», любимом месте сборищ местных валютчиков.

Некие люди стали скупать большие партии валюты.

Подключилась агентура, остальное было делом техники.

Я сидел в МВД Эстонии на улице Пикк, изучал документы, встречался с арестованными.

Так вот мы работали, а потом шли в тир рядом с вокзалом. Там можно было стрелять из пневматических пистолетов.

Тот, кто выбивал наименьшее количество очков, приглашал остальных пить коктейли в бар ресторана «Ваана Томас». Ходили мы обычно втроем: Руди Куккер, Валера Данилевский и я.

Стрелять в этом тире было тем более интересно: пистолеты сделаны в конце пятидесятых, неоднократно отремонтированы, дико разболтанные, поэтому поражение мишени зависело не столько от умения стрелка, сколько от счастливого случая.

Однажды, когда мы стреляли, в тир вошел элегантный седой человек. Он раскрыл кейс, вынул из него коробку и достал великолепный немецкий пневматический пистолет.

— Все тренируетесь, гражданин Анс? — недобро спросил Куккер.

— У вас есть ко мне претензии, гражданин милиционер? Я член стрелкового союза, мой пистолет зарегистрирован, кстати, оружием он не является.

Анс взял пульки, переломил ствол, зарядил пистолет.

Вскинул и, не целясь, послал пулю в десятку. Потом вторую, третью…

— Надеетесь, что еще постреляете, гражданин Анс? — спросил Валера Данилевский.

— Время покажет.

Анс вскинул ствол. И я увидел его лицо, каменное, жесткое, и ненависть в чуть прищуренном правом глазу.

И опять пуля точно ушла в десятку.

Когда мы вышли, Куккер сказал:

— Не успокоился, сволочь. Двадцать лет оттянул и не успокоился.

Тогда мы даже представить не могли, что через пятнадцать лет наступит время гражданина Анса.

* * *

А по улицам Риги шли люди с каменными лицами. Сегодня они называют себя бойцами национального сопротивления. На их руках кровь милиционеров, простых хуторян и рыбаков. Сожженные рыбокоптильни и маслозаводы. Ограбленные почты и сберкассы.

Они шли мимо меня, и в глазах их светилось торжество победы.

Победы, которую им подарили.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.