ТРУДНЫЕ ИСПЫТАНИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ТРУДНЫЕ ИСПЫТАНИЯ

Владимир — областной город с населением менее ста тысяч человек и промышленностью местного значения. Правда, уже начал строиться тракторный завод.

В прошлом Владимир претендовал на первозванную столицу центральной части великой, но разобщенной Руси. Как крепость, основан на высоком берегу реки Клязьмы князем Владимиром Мономахом в 1108—1109 годах. Сохранилось много исторических памятников. Успенский собор, построенный в 1158—1161 годах, Дмитриевский собор, возведенный в 1193—1197 годах, и Золотые ворота 1164 года, служившие главным входом в город. Во многих местах сохранился крепостной вал.

Наши курсы усовершенствования командного состава (КУКС) размещались на улице Фрунзе, в здании бывшего женского монастыря. Он был огорожен высокой каменной стеной, а для связи с внешним миром имел только одни ворота. По внешнему виду здание похоже на тюрьму, небольшие комнатки, напоминавшие камеры. Внутри двор без растительности. После Алма-Аты отсутствие зелени действовало угнетающе.

Это было мое второе пребывание в зданиях бывших монастырей. Летом 1936 года я отдыхал в санатории «Новый Афон» (Ахали-Афони). Впервые в жизни получил такую путевку, да еще на побережье Черного моря. Я был очень рад. На время своего отпуска семью отправил к родственникам в Минск, сам выехал в санаторий. До Сочи ехал поездом, а оттуда малым автобусом, вмещавшим десять — двенадцать человек. Из автобуса все мы, пассажиры, любовались необычным для нас пейзажем. Дорога, извиваясь, то удалялась, то приближалась к морю. Круто, а местами полого спускались Кавказские горы. Мы смотрели то направо, то налево. Вдруг кто-то закричал. С горы на большой скорости прямо на нас шла грузовая машина. Наш шофер растерялся и не смог предотвратить столкновения.

От удара груженной дровами машины наш автобус опрокинулся на правый бок. Произошло это в 6—8 километрах от Гагр. Жертв не было, но несколько человек получили повреждения, в том числе и я — вывих левой руки. Моя первая поездка на побережье Черного моря была омрачена.

Санаторий был размещен в бывшем Ново-Афонско-Симоно-Кананитском мужском монастыре, основанном в 1876 году. Здесь постоянно жил академик Украинской Академии наук Кинги. Я с большим удовольствием прослушал несколько его лекций по истории Кавказа и, в частности, по истории Нового Афона. Лекции сопровождались показом тех мест или предметов, о которых говорил академик. Мы совершали экскурсии по территории монастыря, рассматривали его достопримечательности, даже совершили с академиком поход на Иверскую гору, побывали там в развалинах бывшей римской крепости и античного храма, где хранилось много памятников старины.

Здание монастыря представляло собой замкнутый квадрат, в средине большой двор, на котором стоял собор и копия кремлевской Спасской башни с такими же курантами.

Из рассказов академика Кинги мы узнали, что для написания над царскими вратами собора иконы «Тайная вечеря» был приглашен из Италии какой-то знаменитый иконописец (фамилию не помню). Договорились о цене. Но когда иконописец прибыл в Новый Афон, скупой настоятель монастыря за работу предложил только половину цены. Художник страшно возмутился и решил оскандалить жадного настоятеля.

Разделив отведенную под икону площадь на две равные части, с левой стороны он написал Иисуса Христа и шесть апостолов, снял леса и драпировку и предложил администрации принять икону за половину обещанной настоятелем цены. Поднялся скандал, начались угрозы, требования воссоздать всю икону с двенадцатью апостолами. Настоятель согласился уплатить полностью запрошенную иконописцем цену. Но ничто не помогло. Иконописец твердо заявил, что он никогда не переделывал своих работ. Единственное, на что он согласился — за доплату написать копию только что воспроизведенной им части иконы и на правой стороне отведенной площади и обязал это сделать одного из своих учеников. В результате получилась «Тайная вечеря» с двумя Христами и у каждого по шесть апостолов сбоку.

Собор именовался Александровским в честь императора Александра III. Скандал и тяжба настоятеля с иконописцем длились до октября 1917 года.

Владимирские курсы подчинялись непосредственно Наркомату обороны. Я был в 16-й учебной группе. Она состояла из командиров-пулеметчиков, имевших звание от старшего лейтенанта до майора включительно.

В одной группе со мной были капитаны Н. В. Ермилов (ныне пенсионер, живет в Минске) и Горшков, москвич. Было среди нас четверо награжденных орденами Красного Знамени за гражданскую войну.

Из постоянного состава курсов запомнились начальник — полковник Иосиф Иустович Санковский (в войну генерал-лейтенант), комиссар — полковой комиссар Зиновий Григорьевич Кузнецов, начальник учебного отдела полковник Александр Иванович Дубинкин (во время войны служил вместе со мной в одной части), командир батальона майор Андрей Михайлович Маликов.

Из преподавателей помню полковника Анциперова, майоров Хотемкина и Звингула, капитана Кинцеса (в войну генерал-майор). Руководителем нашей пулеметной группы был орденоносец майор Герасим Ефимович Фондеранцев (ныне полковник в отставке, живет в Минске).

На курсах была очень хорошая учебная база. Кабинеты по тактике, артиллерии, стрелковому оружию, связи, топографии и военной химии были хорошо оборудованы. Имелись новейшая материальная часть, наглядные пособия. Учиться было с кем и с чем.

Очень много времени отводилось на полевые занятия. Мы ходили в походы на сорок — шестьдесят километров с полной солдатской выкладкой снаряжения, зачастую с ночевками в деревнях и даже в лесах, в примитивных лагерях, в плащ-палатках. Питание готовили сами в котелках из сухого пайка, полученного на руки.

Полевые занятия были очень интересные и полезные.

На курсах поддерживалась строгая дисциплина, особенно ревностно за ней следил полковник Санковский. Он был очень серьезным. Выделил группу слушателей, которые назначались дежурными по курсам. В эту группу включил и меня. Должен сознаться, что дежурить при полной выкладке снаряжения и без ночного сна было очень тяжело.

Увольняли в город редко. Больше ходили по городу в строю — на полевые занятия, в баню и на экскурсии. Экскурсии занимали почти все наши выходные дни.

Вначале нам выдали бывшее в употреблении хлопчатобумажное обмундирование и ботинки с обмотками. Большинство слушателей наматывать обмотки не умело, они всегда развязывались и тянулись под ногами, мешая движению строя. Особенно плохо было с ними в ночных походах и во время тревог. И только на третьем месяце обучения нам выдали хотя и старые, кирзовые, но все же сапоги.

Тревожило нас, курсантов, международное положение. Быстрый захват гитлеровцами одних государств, присоединение к фашистскому блоку других создавало реальную угрозу нам.

Очень хотелось прочитать в газетах, услышать по радио или хотя бы от командования курсов, даже просто от людей о каком-либо поражении немецких войск во Франции или в другом месте. Но таких ободряющих сведений или хотя бы слухов не было.

В ночь с 21 на 22 июня 1941 года наш батальон был в шести — восьми километрах от города, на занятиях. Мы сдавали зачеты: «Батальон в наступлении ночью». Одно из подразделений находилось в обороне, остальные — в наступлении. Я был с пулеметом «максим» и деревянной трещоткой в боевых порядках наступающих.

Примерно в шесть часов утра к командиру батальона подъехала легковая автомашина, и тут же мы услышали сигнал горниста «отбой». Занятия прекратились. Последовала команда «сбор». Батальон быстро построился. У автомашины стоял полковник И. И. Санковский.

Мы ожидали разбора незаконченных занятий, полагая, что у нас были какие-то непростительные ошибки и занятия придется повторить сначала. Но полковник сел в машину и уехал в направлении города. Почему нас сняли с занятий, мы не знали. Где-то впереди запели песню, но тут же последовала команда:

— Отставить петь!

Во дворе здания курсов нам почему-то не подали команду «разойтись», а приказали следовать в клуб. Вскоре сюда прибыли и остальные батальоны, пришел весь постоянный состав курсов.

На сцену поднялись И. И. Санковский и З. Г. Кузнецов. В зале наступила тишина. Начальник курсов сделал ошеломляющее сообщение:

— В 4 часа 00 минут сегодня, 22 июня 1941 года, фашистская Германия совершила вероломное нападение на нашу Родину — Союз Советских Социалистических Республик — и уже бомбила целый ряд наших городов.

В числе городов, которые подверглись бомбежке, он назвал и Минск. А там моя семья. Что будет с ней?

О чем говорил затем комиссар курсов, я не помню. Все мои мысли были о Минске, о семье. Как они там? Возможно, уже погибли? Теперь не мог простить себе, что перевез их из Алма-Аты.

Из клуба завтракать не пошел. Попросил у кого-то папиросу. Закурил, хотя уже несколько лет не брал в рот папирос. Побежал на почту, откуда послал семье в Минск телеграмму, чтобы они немедленно выезжали в Алма-Ату. Тут же написал и письмо. На почте стояла огромная очередь наших курсантов.

Весь день я только и думал о семье. Наша квартира и вещи находились в Алма-Ате. Какая совершена роковая ошибка? А ведь все предвидели, что рано или поздно Германия нападет на нас. Несмотря на договор о ненападении, Гитлер не отказался от лозунга «Дранг нах Остен» (поход на Восток), от своих идей мирового господства. И в такой обстановке я послал семью поближе к западной границе!

Сообщение о бомбежке наших городов еще не говорило об успехах немцев вообще. Мы ждали сообщений о разгроме зарвавшихся фашистов у наших границ.

В 12 часов дня слушали заявление нашего правительства. Оно подняло дух и вселило веру в нашу победу.

У кабинета начальника курсов стояла очередь слушателей с ходатайствами послать их в округа, в которых происходили бои и жили их семьи. Я тоже написал рапорт и просил направить меня в Западный особый военный округ. Но всем нам отказали.

Ночь прошла без сна. Вспомнилась вся жизнь: гражданская война, бои на Восточном фронте, на Кавказе. Но тогда почти не было танков и авиации. Передвижение артиллерии осуществлялось только на лошадях, а войска шли пешим порядком. Теперь все же много машин, танков, самолетов, подвижность войск возросла. Было ясно с самого начала, что война будет иной.

На третий день войны, 24 июня, когда мы занимались, в класс зашел из штаба курсов писарь и попросил разрешения сделать объявление. Он зачитал список слушателей, которым надлежало немедленно явиться к начальнику курсов. В этом списке был и я, а всего около двадцати человек.

В кабинете Санковского находились комиссар Кузнецов, несколько штабных и хозяйственных работников. Нам приказали убыть в распоряжение Наркомата обороны, в Москву. Старшим назначили меня. Оружие, снаряжение и учебные пособия распорядились не сдавать, а оставить в пирамиде, в общежитии. Разрешили заменить на складе обмундирование и обувь. Пакет с документами обещали вручить при отъезде.

Мои друзья Ермилов и Горшков в список не попали.

Итак, конец учебе. Мой путь теперь в действующую армию. Но почему сначала надо ехать в Москву? Возможно, это к лучшему — в Наркомате обороны буду просить направить меня в Западный особый военный округ, чтобы попасть в Белоруссию.

Проводить нас собралось много слушателей. Мы простились со всеми и сели в автобусы.

Рано утром были в Москве. Город еще спал. На улицах никого. Вот Исторический музей, ГУМ, собор Василия Блаженного, памятник Минину и Пожарскому, Кремль, Спасская башня с курантами, которые два раза в сутки слушает вся страна. Серебряные пушистые елочки, Мавзолей Владимира Ильича Ленина, два часовых у входа. Все на своих местах, никаких изменений. Мои спутники смотрят на Мавзолей Ленина и думают, думают. Я тоже думаю и мысленно докладываю Ленину: «Дорогой Владимир Ильич — война». И кажется, слышу ответ: «Ничего, спокойней, выстоим, победим».

Машины и людей оставляю у здания ГУМа, а сам с пакетом иду в Наркомат обороны. Разыскиваю нужный подъезд, вхожу в комнату дежурного, докладываю о прибытии. Предлагают отпустить машины назад, во Владимир, а людей построить. Объявляют назначение в части. Всех оставляют в Москве. Высказываю просьбу направить меня в Западный особый военный округ, но мне отказывают. Дежурные автобусы развозят нас по частям. Группу из четырех человек, в том числе и меня, доставляют в Лефортово, в здание Военного училища имени Верховного Совета РСФСР.

Как я мечтал раньше, еще в мирное время, попасть в это прославленное училище, которое после революции размещалось в Кремле, и его слушатели стояли на посту у кабинета Владимира Ильича Ленина. Не только все курсанты лично видели Ленина, но и Владимир Ильич знал многих из них. Моя мечта тогда не сбылась. Мне пришлось войти в здание училища теперь, на четвертый день Великой Отечественной войны.

В Лефортово я получил назначение на должность заместителя командира 257-го отдельного пулеметного батальона, который предстояло сформировать здесь же. Остальных моих товарищей по Владимирскому КУКСу направили в другие части.

Здесь меня познакомили с капитаном Попковым, офицером военного училища имени Верховного Совета РСФСР, который назначался командиром батальона, и комиссаром Казачком.

Мы с Попковым распределили между собой обязанности. Он взял на себя оформление документов, денежную и продовольственную часть, вооружение, средства связи и транспорт, я — прием людей из военкоматов, назначение командиров и укомплектование рядовым составом батальона.

Вскоре из райвоенкоматов прибыли первые группы командиров запаса. Мне представили заместителя командира батальона по артиллерии капитана Сергея Сергеевича Луковкина, начальника штаба батальона младшего лейтенанта Смирнова. Командиром 1-й роты стал старший лейтенант Гришухин, начальником АХО — лейтенант интендантской службы Григорьян, его заместителем — младший лейтенант Михаил Иосифович Хромой, командиром хозяйственной роты — инженер Брашнин. К сожалению, имен и даже фамилий многих командиров не помню.

Люди прибывали из мобилизационных пунктов и даже прямо с заводов и учреждений.

Кто-то из корреспондентов брал интервью, фотографировал.

После передачи личных вещей семьям и прощания с теми, кто пришел проводить своих отцов, мужей и братьев, батальон с оркестром выступил на Ржевский вокзал.

Вот и определилось мое положение. Еду на фронт, хотя и не через Минск, но еду.

Нас провожало много людей. Рядом с колонной шли отцы, матери, жены, дети и родственники, знакомые бойцов и командиров. Они наказывали скорее возвращаться с победой домой.

Все погружено на платформы и в вагоны, и наш состав медленно отошел от Ржевского вокзала в направлении Великих Лук Калининской области.

Первую ночь я не мог уснуть. Только начинал дремать — вместо стука колес слышалось: «Папа спаси, папа спаси». Я тут же подхватывался, пересаживался к дверям и курил, курил.

На перегонах между Великими Луками, Новосокольниками и Пустошкой эшелон два раза бомбили. Небольшие группы фашистских самолетов налетали при подъезде к Себежу и на самой станции сбрасывали небольшие бомбы, но попаданий в поезд не было. Мы обстреливали самолеты из винтовок. Зенитных средств не было.

У нас появились раненые, но ощутимых потерь бомбежка не нанесла.

На станции выгрузились из вагонов. Автомашин у нас было мало, а конный транспорт, мобилизованный на предприятиях Москвы, состоял из разных тяжеловесных повозок, годных перевозить грузы по асфальтированным дорогам или улицам города. В Себеже мы подобрали несколько фургонов военного образца, их отдали под пулеметы. На проселочных дорогах они были прекрасным транспортом, в дальнейшем сыгравшим большую роль.

Вечером того же дня батальон был уже в укрепрайоне.

Построенный в довоенный период Себежский укрепленный район занимал шестидесятикилометровую полосу по фронту и от одного до нескольких километров в глубину вдоль бывшей границы Советского Союза с Латвией. В этой полосе были сооружены железобетонные доты, которые выдерживали удары снарядов даже крупнокалиберной полевой артиллерии. Укрепрайон был оборудован скрытой телефонной связью, параллельно существовала и радиосвязь. В дотах — специальные отсеки для продовольствия и воды.

Укрепрайон при полном вооружении представлял для наземных войск, в том числе и танков врага, совершенно непроходимую зону. Любое наступление врага с фронта и флангов безусловно было бы отбито.

По переднему краю протекала, хотя и небольшая, река Исса, но вместе со значительным понижением склонов она создавала хорошие условия для обороны. Далеко просматриваемая местность позволяла разработать систему ведения прицельного огня. Недостатком являлось лишь то, что на территории укрепрайона размещалось несколько деревень. Они демаскировали оборону и, самое главное, мешали ведению фланкирующего обстрела. В полосе, занимаемой 257-м пулеметным батальоном и соседями слева, было три деревни — Толстяки, Грошево и Селиваново.

Себежский укрепрайон, по моему мнению, строился правильно. Но в 1939 году строительство было прекращено и вместе со всем оборудованием и вооружением законсервировано.

До 1941 года укрепрайон занимали пулеметно-артиллерийские батальоны, но накануне войны их передислоцировали куда-то вместе с демонтированным вооружением. На месте остались небольшие подразделения для внешней охраны.

С первых дней пребывания в укрепрайоне мы начали вновь его осваивать, составлять схему расположения огневых точек, определять поражаемые и мертвые пространства, разрабатывать порядок взаимодействия огня, вновь устанавливать телефонную связь. Скрытую проводную связь и радиоаппаратуру освоить не смогли. С болью в сердце пришлось заделать в дотах артиллерийские амбразуры мешками с песком. В батальоне не было артиллерии и зенитных установок. Отсутствовали и топографические карты этих мест.

Станковых и ручных пулеметов было достаточно, но подготовленных пулеметчиков не хватало. Патронами батальон был обеспечен.

В конце июня — начале июля через правый фланг укрепрайона из Латвии начали отходить разрозненные воинские части. Они оставили нам две сорокапятимиллиметровые пушки. Но снарядов было ограниченное количество.

Мы усиленно готовились к бою — изучали доты, местность, осваивали связь, разрабатывали взаимодействие между подразделениями.

Над укрепрайоном часто появлялись фашистские самолеты, но большого вреда нам не причинили. Особенно был противен «фоккевульф», прозванный рамой. Он постоянно «висел» над нами и, как хищник, высматривал добычу. К сожалению, стрелять по «раме» мы могли только из стрелкового оружия.

В первые дни нашего затишья создали партийные и комсомольские организации. Провели короткие собрания в подразделениях и беседы с бойцами в дотах.

Из газет и передач по радио мы знали о положении на фронтах. Запомнилось на всю жизнь, что Минск сдан фашистам 28 июня 1941 года. С болью в сердце воспринял это известие.

В батальоне были грамотные люди, среди солдат находились даже кандидаты наук. Были учителя, артисты, но больше всего мастеровых людей. Как-то очень быстро все подружились, военная обстановка за столь короткое время сблизила их.

Усиленно занимались изучением материальной части пулеметов. Расчеты «обживали» пулеметные гнезда в дотах. Отрыли окопы для стрелковых отделений и ручных пулеметов.

Питание людей было нормальное. Но запасов продуктов и воды в дотах не смогли создать.

Правым нашим соседом был 258-й отдельный пулеметный батальон. Командовал им майор Ушаков, заместителем был капитан Гольберг. 258-й батальон сформировали в первые дни войны тоже в Москве и одновременно с нашим направили в Себежский укрепрайон. Он занимал район железной дороги Рига — Великие Луки.

Слева оборону держала 170-я стрелковая дивизия 22-й армии. Дивизией командовал генерал-майор Тихон Константинович Силкин. В оперативном отношении ему подчинялись наши батальоны.

Первые столкновения с передовыми немецкими частями произошли 4 июля. Атаки пехоты были отбиты без потерь с нашей стороны. До 14 июля шли сильные бои. Немцы применили артиллерию и танки, однако прорвать укрепрайон не смогли.

Лишь обход укрепрайона с флангов, где оборонялись наши малочисленные войска, поставил нас в трудное положение. Отдельные отряды немцев с минометами появились даже в нашем тылу. Они оседлали дороги Себеж — укрепрайон, Себеж — деревня Толстяки.

На дороге Себеж — укрепрайон погибла наша застава. Я как раз находился тогда в тыловых подразделениях. Услышав бой, взял станковый пулемет, установил его на грузовую автомашину и немедленно выехал к заставе. Мое появление изменило ход боя.

Машина последние метры шла задним ходом с открытыми бортами. Немцы, сбив заставу, бежали по дороге прямо на нас. И тут буквально напоролись на огонь моего пулемета. Часть атакующих была перебита, а остальные бросились назад к лесу.

Позже немцы попытались прорваться к деревне Толстяки, но тоже были отбиты. На дорогах и возле них лежало много трупов немцев.

В тот же день напряженный бой разгорелся на нашем левом фланге. Но прорваться к дотам немцы не смогли. Все поле возле дотов было усеяно трупами вражеских солдат.

Хозяйственная часть батальона и транспорт переместились в центр укрепрайона. 3 нашем тыловом охранении появились потери.

14 июля прекратилась связь с соседями слева и справа. Батальон оказался в окружении. Дальнейшее пребывание в укрепрайоне стало бесполезным.

15 или 16 июля с наступлением ночи батальон, взяв из дотов часть пулеметов и повредив остальные, оставил укрепрайон. Двинулись в направлении Себежа, но, встретив сильное сопротивление немцев, свернули в лес.

Колонну бойцов и командиров с винтовками и ручными пулеметами возглавлял капитан Попков, я шел во главе транспорта.

Где-то южнее Себежа между озерами Себежское и Белое в районе деревни Глубочица нам предстояло перейти шоссейную дорогу Полоцк — Опочка — Псков, по которой двигались колонны автомашин и конного транспорта немцев. Люди капитана Попкова сумели быстро проскочить шоссе, моя же, более громоздкая колонна, задержалась. Наша лесная дорога окончилась на шоссе, а с противоположной стороны была канава и дальше — болотистая местность. Только через час-полтора мы сумели вклиниться в промежуток немецких колонн, проехать 2—3 километра в сторону Полоцка, а затем южнее озера Белое свернуть на первую попавшуюся тропу влево, в лес. К утру в районе деревни Рудня разыскали колонну капитана Попкова. Перед этим преодолели вязкое болото с большими плесами воды. Для прохода транспорта пришлось строить из бревен настил. К счастью, срубленного леса вблизи плеса было достаточно.

Первый светлый день после выхода из укрепрайона мы провели на каком-то заросшем кустарниками бугре, среди болота. Рядом находилась деревня Луково. Со стороны шоссе мы ожидали нападения и подготовились к бою. На вероятных путях движения противника установили станковые пулеметы и пушки. В нескольких направлениях выслали разведку.

В обозе оказалось небольшое количество хлеба, консервов и других продуктов, припасенных нашими хозяйственниками. Продуктам мы вели строгий учет и выдавали определенную норму.

Потери людского состава к этому времени не превышали пятнадцати процентов. Мы ревностно следили за поведением рядового и командного состава. В батальоне не было случая срыва петлиц, нарукавных знаков или утери оружия. Люди были очень дисциплинированные. Мы не знали случаев дезертирства или отставания в походе. Все стремились бить врага.

Вторая ночь прошла без боя. Но повозки в болотистых местах пришлось тянуть людям. Транспорт вывел ли со всем имуществом. Потеряли только одну двуколку и бойца. Но утром потерявшаяся лошадь нашла нас. Она шла тропинкой вслед за нами. Бойца на повозке не оказалось. Передняя часть двуколки была залита кровью. О судьбе бойца мы так ничего и не узнали. Лошадь приняли, как одного из наших верных друзей.

Днем остановились в лесу юго-западнее Пустошки, в районе деревень Горки, Васьково. Начали готовиться к переходу шоссейной дороги Пустошка — Невель. Восемнадцатого июля утром встретились с колонной 258-го пулеметного батальона. С ним были другие отходящие группы войск, даже танки и артиллерия.

В районе Пустошки шли бои. Вскоре к нам подъехала группа командиров, среди них был и генерал. Он приказал пулеметным батальонам занять оборону вдоль шоссе Пустошка — Себеж.

Наш батальон пополнили людьми, а хозяйственники загрузили подводы хлебом и другими продуктами из какого-то склада. Хлеб бойцам выдали целыми буханками, а также по головке сыра. Продуктам мы были очень рады. Патронов у нас хватало. Правда, ручных гранат и бутылок с зажигательной жидкостью (КС) было маловато.

Днем начались ожесточенные бои. Они не прекращались до утра следующего дня. У нас появились потери. Тяжело ранило командиров 2-й и 3-й рот. Контузило заместителя комбата по артиллерии капитана С. С. Луковкина. Их отправили в Новосокольники.

Утром получили приказ отходить. От Пустошки до Великих Лук 257-й и 258-й пулеметные батальоны сначала двигались по шоссейной дороге. Потом нам приказали свернуть вправо и двигаться параллельно через деревни Пятовщина, Ребле, Песчанка, Клевцово, Станьково, Климово, Волнеино.

В деревне Песчанка произошел встречный бой с немецкой колонной, которая двигалась к шоссе Пустошка — Новосокольники. В этом бою один из наших командиров младший лейтенант Гарген Аркадьевич Мартиросов противотанковыми гранатами уничтожил два фашистских танка. До войны Г. А. Мартиросов был артистом Московского колхозно-совхозного театра.

Сильные бои развернулись вблизи Великих Лук, в районе деревень Токолово и Малахино.

Великие Луки были захвачены немцами 20 июля, мы прошли 23 или 24 июля, уже после его освобождения от немецко-фашистских войск. Даже однодневное пребывание в городе фашисты использовали для массовых погромов. Они оставили после себя много взорванных и сожженных домов. Мы воочию убедились, что фашисты — настоящие варвары. Все шли молча, на лицах был гнев и желание за все отплатить врагу.

Очень много гражданского населения шло на восток.

Фронт у Великих Лук стабилизировался. Снабжение стало нормальным. Все попытки немцев прорваться на этом направлении были тщетными. Больше месяца мы удерживали свои позиции.

С Попковым и со мной беседовал командующий 22-й армией генерал-лейтенант Ф. А. Ершаков. Он предложил особо отличившихся в боях представить к награждению. Из нашего батальона представили Мартиросова, меня и двух бойцов-разведчиков. К сожалению, фамилий их не помню.

В беседе с генералом мы узнали, что командующий Себежским укрепрайоном и командир 170-й стрелковой дивизии генерал-майор Т. К. Силкин погиб в бою за Великие Луки.

В последние дни июля наши пулеметные батальоны были упразднены, а личный состав передан в 179-ю стрелковую дивизию. Командовал ею полковник Николай Григорьевич Гвоздев. Начальником штаба был капитан Мельцев, а заместителем по артиллерии — майор Дмитрий Дмитриевич Плеганский (ныне полковник в отставке, живет в Минске).

Капитана Попкова назначили командиром батальона 234-го стрелкового полка. Еще под Пустошкой я был легко ранен в правую ногу, но остался в строю. Первого или второго августа меня назначили начальником отделения штаба 179-й стрелковой дивизии. Командир 258-го пулеметного батальона майор Ушаков стал командиром 259-го стрелкового полка той же дивизии.

Наша дивизия была полностью укомплектована по штатному расписанию и хорошо обеспечена вооружением. Она занимала оборону в районе деревень Соколово, Еромкино, Аничково — юго-западнее шоссе Великие Луки — Невель. По всему фронту шли тяжелые бои с противником, пытавшимся прорваться к Великим Лукам.

После перегруппировки сил 22 августа вечером немецко-фашистские войска, прорвав наконец оборону наших соседей слева и левый фланг нашей дивизии, начали заходить нам в тыл. Захватив дороги на Торопец, немцы пустили танки со стороны Великих Лук, пытаясь окружить нас и уничтожить. Отступив, наши войска остановили противника на рубеже Западная Двина, в ее верхнем течении.

Мне пришлось выбираться из окружения. Очень сильный бой произошел в 6—8 километрах восточнее Великих Лук, в районе деревень Пески — Борок, где немцы преградили отход нашим войскам к Торопцу. Мы взяли севернее. Вспышки выстрелов немецкой артиллерии и их осветительные ракеты служили ориентирами ночью. Мы шли по полям и перелескам, уклоняясь от столкновения с сильными группами противника.

Второй заградительный огонь немцы открыли утром следующего дня вдоль реки Кунья у деревень Суворово — Усвята, но, к счастью, был близко лес, в нем мы и скрылись. Конный транспорт и автомашины двигались значительно севернее нас. Реку Кунья пришлось переходить дважды.

Весь день мы двигались на восток, в основном лесом.

Мне уже пришлось до этого один раз выходить из окружения, когда оставили Себежский укрепрайон. Тогда все командиры и бойцы были на своих местах. При встрече с противником мы организованно принимали бой, искали слабое место в обороне немцев и прорывались. Здесь же все перемешалось, не было четкого командования.

Хотелось есть. На огороде маленькой деревушки я нашел три огурца и сорвал их. Кто-то дал две отваренных картофелины. Где он взял их, я не спросил. Съел — стало легче. Завязался разговор с идущим рядом. Постепенно вокруг меня образовалась группа людей. Впереди тоже шла большая группа военных. На опушке леса нас остановили и приказали разобраться по частям.

Из 179-й дивизии собралось более трехсот человек, но не было полковника Гвоздева и командиров полков. Из штабных работников оказался я один. Разбив людей на три группы, я дал им названия — 1-я, 2-я и 3-я роты, выделил командиров и приказал составить списки людей. Затем повел их за другими подразделениями в направлении Торопца.

Заночевали в лесу, костров не разжигали, так как часто пролетали фашистские самолеты. В деревне Ватолиха нам выдали по 250—300 граммов хлеба, собранного у населения.

На следующий день, 31 августа, к нам присоединилось еще несколько групп людей. Здесь я встретил начальника отделения штаба нашей дивизии старшего лейтенанта Усачева. Нашлось несколько человек, знающих меня еще по 257-му пулеметному батальону, в том числе и два бывших разведчика, представленных к награде.

У старшего лейтенанта Усачева сохранилась печать дивизии. Мы решили попытаться восстановить нашу дивизию. С этой целью Усачев выдал на мое имя удостоверение, подтверждающее, что я сопровождаю обоз и личный состав в район сосредоточения — в деревню Рожанка.

Мы с Усачевым понимали, что удостоверение, выданное начальнику отделения дивизии капитану и подписанное другим начальником отделения старшим лейтенантом, не внушает доверия. Но другого выхода не было. Надо как-то собрать людей.

Деревню Рожанка выбрали по карте, как более подходящий населенный пункт, расположенный вблизи главной магистрали, к которой устремились все выходящие из окружения.

В районе Торопца стояли в обороне наши войска, и всех отходивших задерживали и направляли в свои части. Остановивший мою группу командир потребовал предъявить документ, куда подразделение следует. Я показал усачевское удостоверение. Он проверил меня и Усачева, знаем ли мы командный состав дивизии, записал район, куда следуем, и разрешил вести группу в деревню Рожанка.

В Торопце мы получили на людей продукты, которые были крайне необходимы. Здесь к нам присоединилось несколько подвод конного транспорта. Колонна постепенно увеличивалась.

В районе Андреаполя тоже стояли в обороне наши войска. И здесь нашему проходу в деревню Рожанка никто не воспрепятствовал.

Рожанка стала пунктом сбора 179-й стрелковой дивизии. Через два-три дня собралось достаточно людей для восстановления одного полка. К нашей общей радости, группой работников штаба было вынесено из окружения и доставлено сюда Знамя дивизии. Вскоре прибыл к нам командир дивизии полковник Н. Г. Гвоздев.

Сначала восстановили 234-й стрелковый полк. На должность командира полка из штаба 22-й армии прибыл капитан Афанасий Дмитриевич Ширяев. Комиссаром полка назначили батальонного комиссара Василия Степановича Белова, меня — помощником командира полка. Начальником штаба полка стал старший лейтенант Чекунов.

Прибытие в Рожанку людей из окружения продолжалось несколько дней. С одной группой пришел капитан Иван Петрович Булгаков, его, раненного, привели бойцы.

По восстановлении связи с командованием 22-й армии к нам стало прибывать пополнение и вооружение. Дивизия получила район обороны у деревень Васильево, Терешено, Алексеево, Кочергино, Козлово. Хотя у нас был только один полк, район отвели шириной на полную дивизию.

Вскоре восстановили дивизионную артиллерию, на должность начальника прислали майора Дмитрия Дмитриевича Плеганского. Полк получил 82-миллиметровые батальонные минометы и значительно пополнился конным и автомобильным транспортом.

Походных кухонь и другого хозяйственного инвентаря в полку пока не было, пищу приходилось готовить в котлах из бань и скотных ферм, а на передовую доставлять в ведрах.

Как-то скоро восстановили 215-й стрелковый полк, немного позже 259-й.

В районе деревни Васильево шли напряженные бои. Примерно в десятых числах сентября немцы пытались захватить деревню, им удалось даже просочиться в наши тылы. Они открыли огонь из минометов и автоматов, пытаясь вызвать панику. В бой вступили даже работники штаба и хозяйственники, а подоспевшее подразделение резерва отрезало фашистам путь отхода. Немцы дорого заплатили за свою дерзость. Ни отступления, ни паники в нашем полку они не вызвали. Незначительно пострадал только наш конный транспорт.

Этот бой с немцами был очень поучительный. Он подтверждал, что при хорошей организации обороны и своевременной поддержке резервов никакие прорывы фашистов не страшны.

Справа и слева нашей дивизии прочно занимали оборону другие части. Фронт 22-й армии снова стабилизировался. Наладилось обеспечение вооружением и боеприпасами. Хлеб и овощи доставлялись своевременно. Хже было с мясому и жирами.

В одном из боев в сентябре 1941 года в районе деревни Кочергино погиб командир нашей дивизии полковник Николай Григорьевич Гвоздев. Вместо него прибыл комбриг Николай Иванович Кончиц, но и он покомандовал не больше месяца.

В начале октября, по приказу командования, наша и соседние дивизии оставили позиции в районе Андреаполя и перебазировались в район Большого Коша, Селижарово. На левом берегу Волги заняли оборону, оборудовали новые позиции. Но вскоре и их оставили и отошли в район Осташково. Как позже мы узнали, тяжелая обстановка для нас сложилась на правом крыле Западного фронта.

Отход был значительным, он занял несколько дней. Полки шли колоннами, в основном в ночное время. Днем занимали оборону.

С болью в сердце оставляли мы свою территорию. Но отходить надо, этим мы сохраняли войска и технику, боеспособность воинских соединений, которые могли потом перейти в наступление.

Октябрь и ноябрь дивизия стояла в обороне в районе Кувшиново — Ранцево — Брилево. Особенно тяжелые бои начались со второй половины октября, после прорыва немцев у Ржева и захвата ими города Калинина. Одна и та же местность несколько раз переходила из рук в руки. Немцы пытались отбросить наши войска к Вышнему Волочку, но мы прочно удерживали свои позиции. Хотя наши части несли большие потери, но и немецко-фашистские войска постепенно выдыхались и в конце концов перешли к обороне.

Штаб 234-го стрелкового полка 179-й стрелковой дивизии. Во втором ряду (стоят): второй справа — командир полка майор А. Д. Ширяев, третий справа — военком полка батальонный комиссар В. С. Белов. Сидит второй слева — начальник штаба старший лейтенант Чекунов.

Из Осташково наша дивизия шла уже только вперед. Для меня окончился отход в глубь страны.

С конца октября дивизией командовал полковник Кузьма Иванович Сазонов, комиссаром был полковой комиссар Мациевский, начальником штаба — майор Политаев.

В ноябре к нам приезжали член Военного совета фронта корпусной комиссар Д. С. Леонов и начальник штаба армии полковник М. А. Шалин. Впервые за войну было торжество. Член Военного совета фронта вручал правительственные награды командирам и бойцам. Ордена Красного Знамени получили Г. А. Мартиросов и я, орден Красной Звезды — лейтенант В. М. Попов, медали — четыре бойца, двое из них (разведчики из бывшего 257-го пулеметного батальона) получили медали «За отвагу». Всего наградили семь человек.

Приятным был для меня и подарок, врученный одним из командиров батальона. Мне преподнесли трофейный топор. Обыкновенный металлический топор, годный для рубки дров и других работ. Во время внезапной атаки у немцев захватили несколько подвод. На одной из них, среди разного хозяйственного имущества, обнаружили плотничий топор со свежей пулевой пробоиной. Специалисты установили, что пуля, выпущенная из винтовки на близком расстоянии, сумела пробить лезвие топора. Эпизод малозначительный, но мне памятен этот ближний бой.

Запомнился день 6 ноября 1941 года. Боевой дух бойцов и командиров подняла речь И. В. Сталина на торжественном заседании в Москве. До этого фашистские главари вовсю трубили о предстоящем параде на Красной площади немецких войск. Но вместо их парада — наше торжественное заседание.

Доклад я слушал в штабе полка по радио. Доклад записывали все присутствующие, кто как мог. Основное его содержание тут же было кратко изложено и с нарочным передано в батальоны.

Сталин подвел итоги четырех месяцев войны, он не скрывал сложившегося для нас тяжелого положения, ставил задачи нашим войскам о необходимости перехода к решительному наступлению и разгрому фашистских полчищ. Доклад закончил словами: «Наше дело правое, победа будет за нами».

7 ноября в Москве состоялся традиционный парад войск. Это еще больше подняло боевой дух нашей армии. Значит, Москву не намерены оставлять, есть силы защитить ее!

На следующий день из Москвы были доставлены газеты с докладом на торжественном заседании и речью на параде войск. Газеты тут же распределили и разослали в подразделения, где с большим воодушевлением прочитывали, передавая из рук в руки. Любой разговор между людьми обязательно сводился к докладу и речи Сталина. Все чувствовали, что скоро Красная Армия на всех фронтах перейдет в решительное наступление и разгромит врага не только под Москвой.

Готовился к наступлению и наш полк. Изучалось расположение войск врага, его огневых точек. Составлялись различные варианты наступления, взаимодействий с поддерживающей артиллерией и соседями.

Наступление войск нашего фронта началось 5—6 декабря, а 16 декабря уже был освобожден город Калинин. Но наступление на правом фланге 22-й армии, где стояла и 179-я дивизия, было позже.

В последних числах декабря наш полк, выбив немцев из укреплений, значительно продвинулся вперед. Деревни немцами были сожжены, штаб полка и тылы располагались в шалашах из еловых веток. Костры жгли только ночью, днем в целях маскировки огня не разводили. Присланное в декабре зимнее обмундирование выдавалось только бойцам и командирам, находившимся на передовой.

Стояла холодная зима. Как-то полк расположился на месте сожженной фашистами деревни, а на утро следующего дня на пожарищах мы заметили роющихся в замерзшей земле мальчиков. Дети рассказали, что живут они в шести-семи километрах от своей бывшей деревни, голодают, ночью пробрались сюда с целью отыскать ямы с картошкой. Нас собралось вокруг ребят несколько человек. Мы с трудом отыскали место, где была спрятана картошка, помогли отрыть ее, выбрать из ям и доставили вместе с мальчиками к их семьям. Местное население бедствовало, жить было негде, продуктов не было. Мы проходили по зоне выжженной земли.

Новый год мы встретили в боях. Нас продолжительное время поддерживал дивизион корпусной артиллерии, состоявшей из 152-миллиметровых пушек-гаубиц. Дивизионом командовал майор Никодим Иванович Шманцер (теперь полковник в отставке, живет в Минске). Накануне Нового года дивизион менял огневые позиции. Командир одной батареи, старший лейтенант Пономарев, награжденный орденом Ленина, выделил часть людей и повел их по лесной тропе готовить новые позиции. Проникшая к нам в тыл группа фашистов сделала засаду. Не подозревая об опасности, артиллеристы неожиданно попали под огонь. В завязавшемся бою погибло несколько человек, в том числе и командир батареи.

Но и мы не остались в долгу. 29 или 30 декабря из деревни Карманиха, занятой немцами, к нам пришли два крестьянина. Они рассказали, что в школе на окраине их деревни для встречи Нового года немецкие офицеры готовят елку. Командование полка вместе с командиром артдивизиона решило в ночь под Новый год ударить из орудий по школе. Ровно в 12 часов ночи наша артиллерия открыла беглый огонь по школе. Снаряды ложились исключительно точно. Когда полк через несколько дней занял деревню, у школы мы обнаружили несколько десятков свежих могил с березовыми крестами. По рассказам местных жителей, раненых фашистов было еще больше.

Декабрь 1941 года стал первым месяцем общего наступления Красной Армии по всему фронту. Мы радовались разгрому немцев под Москвой, Ростовом, Тихвином. Это были наши первые крупные победы. Мы ежедневно с нетерпением ожидали вечера, чтобы услышать голос Левитана, рассказывающего о новых победах на фронтах. С большой радостью мы передвигали флажки на карте все дальше и дальше на запад.

Наш фронт освободил города Калинин, Старицу и сотни населенных пунктов. Он продвинулся вперед более чем на сто километров.

В первой половине января 1942 года на правом фланге нашей армии вступила в бой вновь прибывшая из тыла 4-я ударная армия. Прорвав фронт противника в районе озера Волго, она быстрыми темпами наступала в направлении железной дороги Осташков — Андреаполь — Торопец. Наша дивизия 14—16 января завязала бой за Селижарово и взяла его. Наш полк наступал в первом эшелоне дивизии. Очень сильные бои развернулись в районе реки Большая Коша, по занятии которого дивизия получила направление на Ольхово, Ям-Столыпино, Якунино и дальше от станции Земцы на город Белый.

Немцы упорно цеплялись за населенные пункты, всеми силами старались удержать их. Они изымали у населения теплые вещи: валенки, полушубки, платки и даже одеяла. На убитых мы находили надетые поверх шинели крестьянские полушубки, а вокруг шеи были обмотаны одеяла. Во многих деревнях фашистские вояки строили из снега толстые стены, а для прочности обливали их водой, создавая скользкие валы и подходы к ним. Фашисты заставляли местных жителей носить воду не только из колодцев, но из рек на значительное расстояние. Однако никакие уловки не помогли захватчикам.

Трудно было понять, где проходит линия фронта. Она причудливо изгибалась и изламывалась, то вклиниваясь на 100—150 километров в глубь вражеских позиций, то уходила далеко в наши тылы. Наши части стояли фронтом не только на запад, но и на юг, север и даже на восток. Мы нащупывали малейшие слабые места в обороне противника и атаковали его, прорывались в тыл и громили беспощадно.

Занимая оборону в районе станции Земцы, на участке только что перерезанной нами железной дороги Ржев — Великие Луки, один взвод 2-й роты нашего полка захватил небольшую, но господствующую высоту. Она находилась на 250—300 метров впереди. Несмотря на то что высота на три четверти в окружности огибалась немецкой передовой, а тыловое пространство простреливалось, взвод удерживал ее в течение двух суток, пока наши к нему не проложили в снегу туннель. Двое суток взвод не получал продуктов, но высоту не оставил. В дальнейшем она послужила трамплином для наступления на город Белый.

Справа от нас на 100—120 километров впереди вела бои 4-я ударная армия. Она находилась под Демидово, Велижем, а передовые части даже недалеко от Витебска. Слева под Ярцево и Вязьмой в полуокружении дралась 39-я армия. В районе города Оленино была окружена крупная немецкая группировка войск.

По реке Обша немцы создали глубоко эшелонированную оборону. Они стремились не только удержать Белый, но и прорвать наши позиции, чтобы выйти на соединение с фашистской группировкой под Оленино. Весь зимний период под Белым шли тяжелые бои. Весной, во время распутицы, бои несколько ослабли.

Ощущался недостаток продовольствия. В апреле приходилось иногда выделять по 15—20 человек из батальона для сбора щавеля и молодой крапивы, чтобы приготовить щи.

Весна, как и зима, была очень тяжелой. Людской состав пополнялся мало. Вооружения и особенно боеприпасов недоставало. Дороги очень тяжелые. Наш полк был укомплектован только на половину. Но победы нас ободряли. За зиму полк прошел по прямой более 120 километров и весной сорок второго года стоял на границе с Белоруссией.

Нас очень часто перебрасывали с одного участка фронта на другой. Полк побывал в оперативном подчинении трех-четырех дивизий, а к концу мая его переименовали в 238-й стрелковый полк и закрепили за 186-й дивизией, которой командовал подполковник Михаил Иванович Никитин.

Весной 1942 года под Оленино я впервые наблюдал залповый огонь наших чудесных реактивных минометов, любовно прозванных в народе «катюшами». Да, это была совершенно новая артиллерия, не похожая на известную нам ствольную. И даже не похожая на немецкий шестиствольный миномет, часто попадавший к нам в качестве трофеев. Как-то ночью батарея «катюш» с участка обороны нашего полка произвела залп, а через некоторое время на позициях врага бушевал огненный вихрь. «Катюши» обладали большой маневренностью по фронту и могли наносить удары там, где их не ожидали немцы. Пришлось бывать и на местах, где разорвались реактивные снаряды. Все живое было уничтожено. Поражаемость исключительная.

Май и июнь наш полк держал оборону в районе Нелидово — Оленино.