Горячий денек
Горячий денек
— Сегодня, братцы, придется поработать «сверхурочно»…
Произнося эту фразу, я не предполагал, насколько окажусь в данном случае пророком. Если бы существовали потусторонние силы, можно было предположить, что иные слова и фразы накликают беду. Но поскольку потусторонних сил не существует, приходится объяснять все просто стечением обстоятельств, на которые столь щедра фронтовая обстановка.
— Пойдете в таком составе: первая пара — Гриб, Бондаренко, вторая — Кологривов, Феоктистов, третья — Тарасов, Румянцев, четвертая — Белозеров, Иванов. Первое слово — за Белозеровым и Ивановым. Задача — разведать аэродромы и порты Керченского полуострова. Вылет в шесть тридцать пять…
К вечеру Белозеров докладывал:
— На аэродроме Багерово — 10 «Ме-109». На втором — самолетов нет. Видимо, во Владикавказе базируются «хейнкели». Несколько раз засекали их группы. Порты забиты техникой и войсками…
Страшные слухи доходили об этом аэродроме. Вернее, не об аэродроме, а о том, что его окружало. Когда позднее, после освобождения, поэт И. Сельвинский увидел ров у поселка Багерово — километр в длину, четыре метра в ширину, глубиной в два метра — ров, набитый трупами стариков, женщин и детей, он написал:
«Да! Об этом нельзя словами.
Огнем! Только огнем!..»
Вот одно из многочисленных свидетельств, о которых нам позднее стало известно. Это — рассказ Анатолия Бондаренко, одного из жителей Керчи.
«Когда нас подвели к противотанковому рву и выстроили возле этой ужасной могилы, мы еще думали, что нас привезли сюда, чтобы засыпать этот ров землей или копать новые окопы. И только когда уже раздались выстрелы из наведенных на нас автоматов, я понял, что нас расстреливают. Кинулся в яму, притаился между двумя трупами и так в полуобморочном состоянии пролежал до вечера. Лежа в яме, я слышал, как некоторые раненые кричали жандармам, добивающим их: „Добей меня, мерзавец! Не попал, негодяй, еще бей!“ Когда убийцы уехали, кто-то крикнул из ямы: „Поднимайтесь, кто живой“. И мы вдвоем начали растаскивать трупы и вытаскивать живых. Я был весь в крови. Над рвом стоял легкий туман и пар от остывшей теплой груды тел, крови, последнего дыхания умирающих. Мы вытащили и моего отца, но он оказался убитым наповал разрывной пулей в сердце. Поздно ночью мы добрались к своим знакомым в поселке Багерово, и там я дождался прихода Красной Армии».
Как-то мне случайно попалась в руки книжка мичмана Черноморского флота Николая Ивановича Александрова «Друзья-товарищи». Александров дрался за Севастополь до последних минут обороны, оглушенный взрывом, попал в плен и оказался в лагере Багерово.
«Мы сидели окоченевшие, — рассказывает он, — и думали, доживем ли до утра. И вдруг со всех сторон залаяли зенитки, все услышали приближающийся гул авиационных моторов. И вот уже грохочут бомбы на аэродроме. Мы прильнули к щелям. От лучей прожекторов, выстрелов зениток, взрывов бомб было светло, как днем.
Наши! Наши бомбят! Забыв про холод, не думая о том, что бомбы могут попасть и в сарай, мы радовались, как дети. Крепче бейте, наши славные соколы!..
Советские самолеты после этого стали наведываться часто. Они отлично знали свое дело: бомбы падали только на аэродром. Ни одна не разорвалась на территории лагеря…»
Значит, мы несли не только смерть, но и радость… Вот и в этот раз мы шли на Багерово. Наутро началось то, что мы позднее окрестили как «горячий денек».
Я на всю жизнь запомнил эту дату — 10 февраля 1944 года. Да и не только запомнил. Мне хочется привести здесь, ничего не изменяя и не добавляя, выдержки из моего рабочего фронтового дневника:
«Группа из восьми Як-9 во главе с Кологривовым прикрывает наземные войска. Ведет бой с восемнадцатью „Ме-109“ и десятью „ФВ-190“. Сбит один „Ме-109“ и один „ФВ-190“. У Кологривова снаряд пробил правую плоскость, разрушил рули поворота и водяную систему. Кологривов с задания не вернулся. Иванов совершил посадку на фюзеляж.
Восьмера „яков“ — ведущий Гриб обнаружила шесть „ФВ-190“, пытавшихся бомбить наши наземные войска севернее Керчи. „ФВ“ шли под прикрытием шести „Ме-109“. Гитлеровцы не дошли.
10.00 Восемь „яков“ — ведущий Тарасов — нацелены по радио на группу из двенадцати „Ю-87“ и шести „ФВ-190“. Гитлеровцы рвались к Керчи. На подходе к городу немцев удалось разогнать. Спасаясь от преследования, они сбрасывали бомбы в расположение своих войск.
На нашем счету — два „Ю-87“, один „Ме-109“, один „ФВ-190“.
Денисов тяжело ранен. Совершил вынужденную. Отправлен в госпиталь.
12.15. Восемь Як-9, ведомые Грибом, прикрывали войска.
Капитан Бондаренко совершил вынужденную посадку севернее Благовещенской, у разбитого корабля.
13.45. Пять Як-9. Ведущий Феоктистов. Прикрывая войска, приняли бой с „мессерами“. Тяжелее всех пришлось старшему лейтенанту Петрову. У его машины пробито левое крыло, перебиты троса рулей поворота, воздушная система, разворочен руль поворота. Раненный в руку и ногу летчик чудом посадил самолет.
В машине Федорова пробит радиатор. Сел в районе Тамани.
Цыганков увлекся боем, израсходовал горючее. Пришлось сесть в Запорожской, заправиться и уже потом перелететь на наш аэродром.1
4.15. Посылаем пять „яков“ Тарасова разведать аэродром в Багерово. Встретившиеся им „мессеры“ от боя уклонились.
15.15. Шесть „яков“ (ведущий Локинский) вели бой с „мессерами“. Сыграли „вничью“. Выходя из боя, встретили вторую группу гитлеровцев. Снова бой. Свалили два „Ме-109“. Но подбили и Голикова: в его машине разбиты рули глубины и поворота, приборная доска, фонарь кабины. Летчик ранен в ногу и лицо. Посадку произвел „на моторе“: хвостовое оперение не работало. Сел с перелетом и повис на капонире. Главное — жив!
Группа продолжала патрулирование. Ввязались в бой с двумя „ФВ-190“. Вскоре немцы отвалили.
15.45. Гриб сбил „Ме-109“. Упал в районе Большой Бабчик.
Локинский сбил „Ме-109“. Упал в районе Орловой Могилы.
16.53. На прикрытие войск идет Тарасов с семью „яками“. В районе Багерова вступили в бой…».
И так до темноты. Вечером провожу разбор:
— Денек у нас действительно горячий. Впрочем, на улучшение погоды в этом смысле надеяться не приходится. Сегодня мы многое сделали. Но и несли потери. Попробуем проанализировать то, что каждый из вас наблюдал в воздухе.
«Ме-109» летают чаще всего на высоте 3000–4000 метров и выбирают удобный момент для внезапной атаки. Длительного боя немцы не ведут. После первой атаки пикированием сверху стараются уйти в глубину расположения своих войск, обычно в сторону аэродрома Багерово.
Опыт показывает, что при встрече с восемью «Ме-109» (обычно они ходят такими группами) лучше всего следует избрать такой метод боя: первая четверка «яков» атакует, вторая — прикрывает. При явном численном превосходстве наших истребителей «мессеры» боя избегают.
Есть определенная система и в методе атак «Ме-109»: обычно они нападают сзади сверху, стремясь зайти в хвост. Все бои проводят на вертикалях. «ФВ-190» ведут бой на горизонталях. Лобовых атак не терпят и сами на них не идут…
Может быть, дорогой читатель, все это кажется тебе несколько скучноватой материей. Но все это было нашей работой, нашими буднями. За всем этим стояли жизни людей и кровь. Слишком много и так нужно было отдавать ее для победы, чтобы еще тратить по-глупому. Ведь высшее мужество состоит не в том, чтобы лихо сложить голову. Нужно, чтобы этой головы лишился враг, а сам ты сохранил и себя и машину для новых атак и ударов. Если, конечно, такие шансы предоставит тебе судьба. Я имею в виду мастерство и отвагу.
«Совершил вынужденную…» «Не вернулся…» «Сгорел…» «Расстрелян в воздухе…» На каждой странице фронтовых записей такие строки. А за строками я вижу живые улыбки, то гневные, то грустные глаза, слышу смех, отчаянные крики «Держись, друг! Иду на помощь!», слышу рокот моторов над спаленной степью и страшный треск разваливающихся в воздухе самолетов.
Какие-то дни нашей жизни мы называем особенно счастливыми. Я знаю: они, воины, были счастливыми. Они, ходившие ежедневно на грани бытия и смерти. Могут сказать — я описываю слишком много смертей. Но разве такое можно назвать просто смертью?
Вот Гастелло
летит с перекошенным ртом.
Он
при жизни
пошел на последний
таран!
Все при жизни!!
А смерть наступила
потом…
Горизонт покосившийся.
Кровь на песке.
И Матросов
на дзот навалился плечом,
Он
при жизни
подумал об этом
броске!
Все при жизни!!
И смерть
тут совсем ни при чем…
Я убежден, в бою может умереть трус. Обыватель. Себялюбец. Гибель во имя своей Родины, во имя счастья жизни — то же продолжение жизни. Той, во славу которой мы боремся и побеждаем.