ГОРЯЧИЙ СНЕГ ЮРИЯ БОНДАРЕВА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГОРЯЧИЙ СНЕГ ЮРИЯ БОНДАРЕВА

15 марта 2009 года российская патриотическая общественность отметила 85-летие со дня рождения замечательного русского писателя Юрия Бондарева. Когда-то имя и книги этого человека знала буквально вся страна. Сегодня это является уделом уже не столь многих, поскольку либеральная пропаганда делает всё возможное, чтобы вытравить имена подлинных патриотов своей страны из народной памяти. В итоге в наши дни русского человека с пеной у рта защищают с телеэкранов и печатных страниц те самые люди, которые некогда развалили общий русский дом — Советский Союз, а теперь намереваются то же самое проделать и с Россией. По сути, «перестройка-2» уже стучится к нам в дверь, и совладать с ней нет почти никакой надежды, так как в рядах сопротивленцев именно те, кто 20 лет назад затеял «перестройку-1», а те, кто с ней боролся — как наш герой Юрий Бондарев, — объявлены персонами нон грата. И это не случайно: значит, есть у сопротивленцев тайная надежда на то, что их «сиквел» удачно воплотится в жизнь и сегодня.

Юрий Бондарев определил свои политические пристрастия ещё в 50-х, когда на волне хрущёвской «оттепели» связал свою судьбу с так называемой «русской партией» — неформальным объединением, которое негласно собрало в своих рядах людей из разных слоёв советской элиты — как политиков, так и представителей творческой интеллигенции. В эту партию в основном входили люди русского происхождения, видевшие дальнейшее развитие СССР не на пути сближения с Западом и переноса его ценностей на отечественную почву (приверженцы подобного подхода назывались либералами-западниками), а в опоре на собственные силы, в основе которых лежал советский патриотизм.

Это размежевание было настолько кардинальным, что развело по разные стороны идеологических баррикад ещё недавних соратников по войне — фронтовиков. Так, если Юрий Бондарев, Михаил Алексеев, Леонид Соболев, Владимир Бушин, Михаил Лобанов, Иван Стаднюк, Сергей Смирнов, Иван Шевцов и др. вошли в «русскую партию», то Булат Окуджава, Григорий Бакланов, Борис Васильев, Борис Слуцкий, Давид Самойлов и др. — в либеральную. Если представители последней, что называется, навоевались и отныне готовы были похоронить классовый подход как в политике, так и культуре (это помогало им быстрее навести мосты с западной интеллигенцией), то представители «русской партии», наоборот, не собирались складывать своего оружия, видя в забвении классового подхода прямой путь к поражению в «холодной войне».

Имя Юрия Бондарева по-настоящему прогремело на всю страну в 1962 году, когда свет увидел его роман «Тишина». Эту книгу принято считать одной из первых «антикультовых» — то есть написанных с позиций XX съезда КПСС, осудившего культ личности Сталина. Определение верное, но требует уточнения. Антикультовый пафос книги был направлен против перегибов сталинских времён, но не против советской власти вообще. Последнее было присуще скорее многим либералам-западникам, которые избрали тему культа личности именно как повод для своих нападок на само Советское государство. Особенно ярко это проявилось в романах начала 60-х Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» и «Всё течёт», в которых война была представлена как порождение двух мировых зол — коммунизма и фашизма, и где заявлялось, что «девятьсот лет просторы России… были немой ретортой рабства», что «развитие Запада оплодотворялось ростом свободы, а развитие России оплодотворялось ростом рабства».

Заметим, что роман «Тишина» тогда же был экранизирован на «Мосфильме» режиссёром Владимиром Басовым — бывшим фронтовиком и симпатизантом «русской партии» в среде кинематографистов. Это было своеобразным ответом на фильм другого бывшего фронтовика, но из лагеря либералов — «Чистое небо» Григория Чухрая, где тема культа личности была не столько выстрадана, сколько несла в себе отпечаток модной темы — её наскоро сочинили авторы на волне XXII съезда КПСС с его новыми антисталинскими разоблачениями. Именно по этой меже и проляжет идейное расхождение державников и либералов в вопросе культа личности: если первым будет чуждо всяческое модное манипулирование этой темой, что в итоге и приведёт к последующему их отказу от неё в пользу государственной идеологии, то вторые, наоборот, — будут всячески жонглировать ею как в политических целях (чтобы потрафить Западу), так и в личных (чтобы сделать себе имя на том же Западе).

После падения в 64-м Н. Хрущёва власти в своих взаимоотношениях с политическими группировками, стоявшими на разных идеологических позициях, избрали «метод качелей» — поочерёдно поддерживали то одних, то других. Эта стратегия вполне отвечала запросам времени и могла бы длиться бесконечно долго, если бы не несколько нюансов: во-первых, «холодная война» и активная поддержка Западом одной из сторон — либералов, во-вторых — размежевание в рядах самой «русской партии». Последнее было и раньше, в 50-е, однако почти десятилетие оно не давало о себе знать, после чего начался раскол. И опять же он пролёг по фундаментальной меже — отношению к советской власти. В итоге со второй половины 60-х на антисоветские позиции встали «русские националисты». Их главным идеологом стал бывший фронтовик и лагерник Александр Солженицын, который вооружил всю антисоветскую оппозицию (как либеральную, так и русско-националистическую) в СССР и за его пределами настоящей «ядерной бомбой» — книгой «Архипелаг ГУЛАГ». Касаясь этого произведения, Юрий Бондарев так определил своё отношение к нему:

«Не могу пройти мимо некоторых обобщений, которые на разных страницах делает Солженицын по поводу русского народа. Откуда этот антиславянизм? Право, ответ наводит на очень мрачные воспоминания, и в памяти встают зловещие параграфы немецкого плана „Ост“.

Великий титан Достоевский прошёл не через семь, а через девять кругов ада, видел и ничтожное, и великое, испытал всё, что даже немыслимо испытать человеку (ожидание смертной казни, ссылка, каторжные работы, падение личности), но ни в одном произведении не доходил до национального нигилизма. Наоборот, он любил человека и отрицал в нём плохое и утверждал доброе, как и большинство великих писателей мировой литературы, исследуя характер своей нации. Достоевский находился в мучительных поисках бога в себе и вне себя.

Чувство злой неприязни, как будто он сводит счёты с целой нацией, обидевшей его, клокочет в Солженицыне, словно в вулкане. Он подозревает каждого русского в беспринципности, косности, приплюсовывая к ней стремление к лёгкой жизни и к власти, и как бы в восторге самоуничижения с неистовством рвёт на себе рубаху, крича, что сам мог бы стать палачом. Вызывает также, мягко выражаясь, изумление его злой упрёк Ивану Бунину только за то, что этот крупнейший писатель XX века остался до самой смерти русским и в эмиграции.

Солженицын, несмотря на свой серьёзный возраст и опыт, не знает „до дна“ русского характера и не знает характера „свободы“ на Западе, с которым так часто сравнивает российскую жизнь…»

Выдворение Солженицына из страны оказалось чуть ли не последним решительным шагом кремлёвского руководства в борьбе с антисоветской оппозицией. Затем последовала пресловутая «разрядка» с её ярко выраженным прозападным духом, взращённым на шальных «нефтяных» деньгах, и с этого момента советский патриотизм стал стремительно сокращаться, как шагреневая кожа. Поэтому приход в 1985 году к руководству страной либерала Михаила Горбачёва был во многом закономерным явлением. С его воцарением начался последний этап уничтожения советской державы. При нём уже практически никаких уравновешивающих «качелей» не было и всё двигалось строго в одном направлении — либеральном. И единственной силой, которая пыталась противостоять этому натиску, были представители «русской партии» из числа советских патриотов. Одним из ярких их представителей по-прежнему оставался Юрий Бондарев.

Именно он на XIX партконференции (проходила 28 июня – 1 июля 1988 года) поднял голос против гибельного для страны горбачёвского курса пресловутых реформ. Он метко сравнил перестройку с самолётом, который подняли в воздух, не зная, «есть ли в пункте назначения посадочная площадка». Кроме этого, были в речи писателя и другие поистине пророческие слова, не утратившие своей актуальности и поныне:

«При всей дискуссионности, спорах о демократии, о расширении гласности, разгребании мусорных ям мы непобедимы. Только в единственном варианте, когда есть согласие в нравственной цели перестройки, т.е. перестройка — ради материального и духовного объединения всех. Только согласие построит посадочную площадку в пункте назначения. Только согласие…

Часть нашей печати восприняла, вернее, использовала перестройку как дестабилизацию всего существующего, ревизию веры и нравственности. За последнее время, приспосабливаясь к нашей доверчивости, даже серьёзные органы прессы, показывая пример заразительной последовательности, оказывали чуткое внимание рыцарям экстремизма, быстрого реагирования, исполненного запальчивого бойцовства, нетерпимости в борьбе за перестройку прошлого и настоящего, подвергая сомнению всё: мораль, мужество, любовь, искусство, талант, семью, великие революционные идеи, гений Ленина, Октябрьскую революцию, Великую Отечественную войну. И эта часть нигилистической критики становится или уже стала командной силой в печати, как говорят в писательской среде, создавая общественное мнение, ошеломляя читателя и зрителя сенсационным шумом, бранью, передержками, искажением исторических фактов. Эта критика убеждена, что пришло её время безраздельно властвовать над политикой в литературе, над судьбами, душами людей, порой превращая их в опустошённые раковины. Экстремистам немало удалось в их стратегии, родившейся, кстати, не из хаоса, а из тщательно продуманной заранее позиции. И теперь во многом подорвано доверие к истории, почти ко всему прошлому, к старшему поколению, к внутренней человеческой чести, что называется совестью, к справедливости, к объективной гласности, которую то и дело обращают в гласность одностороннюю: оговорённый лишён возможности ответить.

Безнравственность печати не может учить нравственности. Аморализм в идеологии несёт разврат духа. Пожалуй, не все в кабинетах главных редакторов газет и журналов полностью осознают или не хотят осознавать, что гласность и демократия — это высокая моральная и гражданская дисциплина, а не произвол, по философии Ивана Карамазова, что революционные чувства перестройки — происхождения из нравственных убеждений, а не из яда, выдаваемого за оздоровляющие средства…

Та наша печать, что разрушает, унижает, сваливает в отхожие ямы прожитое и прошлое, наши национальные святыни, жертвы народа в Отечественную войну, традиции культуры, то есть стирает из сознания людей память, веру и надежду, — эта печать двигает уродливый памятник нашему недомыслию, геростратам мысли, чистого чувства, совести, о чём история идеологии будет вспоминать со стыдом и проклятиями так же, как мы вспоминаем эпистолярный жанр 37-го и 49-го годов. Вдвойне странно и то, что произносимые вслух слова „Отечество“, „Родина“, „патриотизм“ вызывают в ответ некое змееподобное шипение, исполненное готовности нападения и укуса: „шовинизм“, „черносотенство“. Когда я читаю в нашей печати, что у русских не было и нет своей территории, что 60-летние и 70-летние ветераны войны и труда являются потенциальными противниками перестройки, что произведения Шолохова пора исключить из школьных программ и вместо них включить „Дети Арбата“, когда я читаю, что… фашизм, оказывается, возник в начале века в России, а не в Италии, когда слышу, что генерал Власов, предавший подчинённую ему армию, перешедший к немцам, боролся против Сталина, а не против советского народа, — когда я думаю обо всём этом, безответственном, встречаясь с молодёжью, то уже не удивляюсь тем пропитанным неверием, иронией и некой безнадёжностью вопросам, которые они задают. И думаю: да, один грамм веры дороже порой всякого опыта мудреца. И понимаю, что мы как бы предаём свою молодёжь, опустошаем её души скальпелем анархической болтовни, пустопорожними сенсациями, всяческими чужими модами, дёшево стоящими демагогическими заигрываниями…

Нам нет смысла разрушать старый мир до основания, нам не нужно вытаптывать просо, которое кто-то сеял, поливая поле своим потом, нам не надо при могучей помощи современных бульдозеров разрушать фундамент ещё не построенного дворца, забыв о главной цели — о перепланировке этажей… Нам не нужно, чтобы мы, разрушая своё прошлое, тем самым добивали бы своё будущее… Человеку противопоказано быть подопытным кроликом, смиренно лежащим под лабораторным скальпелем истории. Мы, начав перестройку, хотим, чтобы нам открылась ещё не познанная прелесть природы, всего мира, событий, вещей, и хотим спасти народную культуру любой нации от несправедливого суда. Мы против того, чтобы наше общество стало толпой одиноких людей, добровольным узником коммерческой потребительской ловушки, обещающей роскошную жизнь чужой всепроникающей рекламой…

Свобода — это высшее нравственное состояние человека, когда ограничения необходимы как проявления этой же нравственности, т.е. разумного самоуважения и уважения ближнего. Не в этом ли смысл наших преобразований?..»

Уже на самой конференции речь Юрия Бондарева встретила решительный отпор со стороны либерал-реформаторов. Особенно усердствовали в её критике офтальмолог Святослав Фёдоров и бывший фронтовик, коллега нашего героя по писательскому цеху Григорий Бакланов. Первый заявил, что «я знаю, что мы сядем в развитое общество, развернём свою страну в нужное направление, поднимем людей на работу…». Второй призвал собравшихся «избавляться от лишнего груза в самолёте и продолжать полёт».

Ещё больше злобы вылили либералы на Юрия Бондарева сразу после конференции. Практически все подручные им СМИ опубликовали отклики на это выступление, где оно поносилось на чём свет стоит. Особенно усердствовал в этом деле журнал «Советский экран», в котором под это поношение было отдано несколько номеров. Открыл же эту кампанию тогдашний глава Союза кинематографистов СССР Элем Климов:

«Меня огорчило выступление Юрия Бондарева. Огорчило и тем, что он говорил, и велеречиво-выспренней манерой речи, своей агрессивной озлобленностью. Мне кажется, в минуты его выступления над залом незримо витала тень печально знаменитой статьи Н. Андреевой (Нина Андреева — автор державного манифеста „Не могу поступаться принципами“, который был опубликован в марте того же 88-го в газете „Советская Россия“ и на который либералы вылили не меньшие ушаты грязи, чем на речь Ю. Бондарева. — Ф.Р.). Досталось от Бондарева и кинематографистам, и живописцам, и писателям, и критикам. Он перечеркнул и наш V съезд, и последний съезд художников…»

В другом номере журнала было опубликовано письмо некой Татьяны Алексеевой из Чебоксар, где она написала следующее:

«Оставило неприятный осадок выступление писателя Ю. Бондарева. Известны факты критического отношения к его творчеству. Оно нашло своё выражение в известных литературоведческих статьях, в обзорах нынешнего состояния нашей прозы. И что же, теперь Ю. Бондарев готов очернить всю прессу. С раздражением он говорит о заклании правды на потеху экстремистам от печатных изданий. И ужаснее всего, как видится ему, что разгул экстремизма происходит в центральной печати, в Союзе композиторов, в Союзе художников!

О горе нам! Самолёт взлетел, но попал в руки экстремистов. Сами собой напрашиваются слова: не надо ложной паники, тов. Бондарев. У революции ясный взор, мозолистые трудовые руки, которые не дадут самолёту сбиться с верного курса. Прорвёмся, товарищи!»

Интересно бы узнать, где теперь эта Т. Алексеева, далеко ли прорвалась со своими «мозолистыми трудовыми руками»?

Чуть позже в этот хор возмущения вплёл свой голос и знаменитый поэт-либерал Евгений Евтушенко. Он дал большое (целых пять полос!) интервью газете «Книжное обозрение», где полторы полосы уделил Юрию Бондареву. Но не в связи с его выступлением на партконференции (это за него сделали другие), а за то, что он когда-то приложил руку к продержавной киноэпопее «Освобождение». Можно смело сказать, что устами Евтушенко глаголила вся либеральная общественность, которая с самого начала считала это грандиозное кинополотно позорным пятном в истории советской кинематографии, поскольку в нём впервые за долгие годы вновь в положительном ключе трактовалась фигура Сталина. Однако послушаем самого поэта:

«Фильм „Освобождение“ был задуман как крупная акция массовой переориентации людей снова на культ личности Сталина, продуманная крупная акция. Для создания сценария не нужен был скомпрометированный сталинист. Им нужен был писатель оттепели, с честным именем, которое было у Бондарева. И с Бондаревым произошло, видимо, вот что: он впервые оказывается в кругу знаменитых военачальников. Во время войны он, может быть, видел только полковников, а тут за одним столом с генералами, маршалами, беседует, проводит вечера, ходит к ним в гости, выпивает с ними… Он впадает в эйфорию приближённости к своему вчерашнему начальству, что на войне и не мог себе представить…

Я не хочу сказать, что нужно отворачиваться от общения с военачальниками. Но нельзя впадать в генеральско-маршальскую эйфорию, которая смещает все представления о войне. Бондарев перестал смотреть на войну окопными глазами. Это старая проблема!..»

Здесь прервём речь поэта для короткой ремарки. Когда началась война, Бондареву было 17 лет, а Евтушенко всего 8. Поэтому первый практически со школьной скамьи отправился на фронт и провоевал всю войну в артиллерии (самом уязвимом роду войск после пехоты), а Евтушенко всё это время просидел в тылу, возле материнской юбки. Поэтому рассуждения поэта о том, какими глазами фронтовик Бондарев воспринимает войну, выглядят кощунственно. Как говорится, чья бы корова мычала…

Во-вторых, Юрий Бондарев был не единственным автором сценария «Освобождения». Там ещё был кинодраматург Оскар Курганов (Эстеркин), который и писал практически все эпизоды с военачальниками (а Бондарев описывал боевые сцены, опираясь во многом на текст своего романа «Батальоны просят огня» 1957 года издания). Однако Курганова (Эстеркина) Евтушенко в своём интервью ни словом не упоминает, что вполне объяснимо. После второго совместного фильма с Юрием Озеровым — «Солдаты свободы» — Курганов (Эстеркин) разошёлся во взглядах с режиссёром, и их отношения на этом завершились. Этот скандал поднял реноме сценариста в среде либералов, и с тех пор его участие в «Освобождении» ими больше не вспоминалось. Как говорится, ворон ворону глаз не выклюет.

Но вернёмся к интервью Евтушенко.

«В фильме „Освобождение“ Сталин снова предстал обаятельным. Фильм был выпущен гигантским тиражом и стал первой массовой пробной акцией воскрешения культа личности. Это был очень опасный момент (тут Евтушенко прав: опасный момент для либералов-космополитов. — Ф.Р.). Бондарев был максимально награждён, общественно поднят (и снова замечу: чья бы корова мычала… Евтушенко служил власти куда более рьяно: написал поэмы „Казанский университет“ (про Ленина), „Под кожей статуи Свободы“ (против Америки), „Мама и нейтронная бомба“ (опять же антиамериканскую), за которые всего пять лет назад (в 1984 году) был удостоен Государственной премии СССР, а ещё ранее награждён орденом Трудового Красного Знамени. — Ф.Р.). Фильм имел огромную популярность, потому что из психологии людей ещё не выветрился опиум того, что мы называем культом личности (на самом деле это называется патриотизом, что для либералов и в самом деле — хуже некуда. — Ф.Р.).

Незаметно для себя Бондарев уверовал в то, что восторг и ажиотаж вокруг фильма — это и есть мнение Истории, её решающее слово в оценке событий, мнение народа в целом. Но то, что становится в конце концов мнением народа, иногда заключается вовсе не в мнении большинства на данный отрезок времени, а иногда и в мнении меньшинства и даже — в оскорбляемом — унижаемом мнении (то есть в мнении либералов-космополитов. — Ф.Р.). Более того, народное мнение иногда скрывается в том мнении, которое называют на данном этапе истории „антинародным“. Но Бондарев забыл об этом…

Помните самый знаменитый сентиментальный эпизод фильма, когда Сталин говорит: мол, солдат на маршалов не меняет… Этот эпизод вызывал восторженные аплодисменты. Сталин вновь начинал казаться великим человеком тем, кто не знал его подлинные преступления. Ведь разоблачение культа личности было половинчатым, над преступлениями только была поднята завеса… (И снова поэт прав: если бы советские правители решились рассказать всю правду о том, почему Сталин начал выжигать калёным железом „пятую колонну“, готовившую военный переворот и реставрацию буржуазных порядков в СССР, то разные евтушенки давно бы умолкли или уехали за кордон. — Ф.Р.).

Перед Бондаревым была возможность осмыслить то, что произошло. Каяться? Зачем каяться? Все мы люди. Можно было в одной из статей вслух поразмышлять о том, что же случилось с ним, с другими, с нашим временем? Но гласность несёт в себе страх разоблачений (чувствуете, куда поэт клонит: орденоносец, фронтовик Юрий Бондарев — трус, а я, юбочник Евгений Евтушенко, — герой. — Ф.Р.). Есть ещё один страх — профессиональный: Бондарев привык столько лет быть в центре внимания (здесь можно поспорить: на фоне всегда разодетого, как петух, в цветастые рубахи и пиджаки Евтушенко, такие люди, как Юрий Бондарев, всегда выглядели скромно. — Ф.Р.). И вдруг этот центр внимания как-то нечаянно сместился с его произведений на другие (тут поэт прав: либералы добились того, чтобы героическая проза о войне была заменена дегероизированными пасквилями. — Ф.Р.). Произошло соединение профессиональной ревности со страхом разоблачения… И ему не хватило мужества честно сказать об этом. Спасение человека, как я говорил выше, в исповедальности. Бондаревский страх исповедальности всё больше усугубляется… С того момента, как он стал автором „Освобождения“, этой псевдоэпопеи, он стал объективно защищённым от любой критики…»

Вот такое «забористое» интервью дал поэт-либерал, облизанный и обласканный советскими властями даже более горячо и страстно, чем те люди, которых он в этом так рьяно упрекал. Например, взять того же Юрия Бондарева. Его книги многократно издавались в СССР и странах социализма, однако в капстранах про них почти никто не знал — не печатали. Зато Евгения Евтушенко там читали много: ведь он умудрялся писать не только «за Ленина», но и «против Сталина». Он также пробовал себя как профессиональный фотограф, и его фотоальбомы вышли в Англии, США и Сингапуре, в восьми странах прошли его фотовыставки, а ещё в 92 (!) странах он побывал как поэт. А теперь спросим себя: если бы Евтушенко не был всячески обласкан советскими властями, смог бы он курсировать по миру с такой частотой?

Почти одновременно с интервью Е. Евтушенко свет увидел очередной номер журнала «Огонёк». В нём было опубликовано открытое письмо Юрию Бондареву, написанное главным редактором газеты «Литературная Россия» Михаилом Колосовым. Подчеркнём: последний — бывший фронтовик, но волею судьбы перешедший по другую от Бондарева сторону баррикад. Вот лишь некоторые отрывки из этого послания:

«Поверь, мне нелегко писать это: долгое время я считал тебя своим единомышленником. Более того — ты был моим кумиром, я боготворил тебя.

Нас сближало в первую очередь фронтовое братство, твои книги о войне были и моими книгами — обо мне, о нас, — правдивые и честные, образные и смелые. Моё преклонение перед тобой стало рассеиваться, когда я увидел тебя в деле, в работе, в отношениях к людям, когда мне пришлось работать под твоим руководством в еженедельнике „Литературная Россия“, когда ты стал у власти Российского Союза писателей, когда ты „обременил“ себя массой других должностей, званий, наград, премий и массой изданий. Ты выдержал испытание огнём на фронте, ты выдержал в какой-то мере испытание славой, но ты не выдержал испытание властью и свалившимся на тебя чрезмерным благополучием…

Сейчас, когда в печати всё чаще появляются критические статьи в адрес „неприкасаемых“ писателей, в том числе и твой, ты с особым рвением пытаешься подмять газету под себя: она нужна тебе как рупор, пропагандирующий твои, мягко скажем, не очень прогрессивные идеи (как мы помним, выступление Бондарева на партконференции либералами тоже было названо „не прогрессивным“. — Ф.Р.), как орган, который защищал бы тебя и твою группу от критики, обличал и обливал грязью твоих противников…

На XIX Всесоюзной партконференции обстановку в стране ты уподобил самолёту, который взлетел, но не видит площадки, куда приземлиться, предрекая катастрофу.

Нет нужды напоминать о других такого рода твоих „пророчествах“…

Продерись сквозь толпу подхалимов и оглянись. Оглянись и подумай: там ли ты воюешь, за те ли идеалы, которые пойдут на пользу народу, не сеешь ли ты, проповедник добра на словах, семена зла на деле, семена подозрительности и вражды?»

Как покажет уже скорая действительность, пророчества Юрия Бондарева полностью сбудутся, а такие люди, как М. Колосов, навсегда войдут в историю как слепцы, а то и попросту предатели.

Пройдёт всего лишь несколько дней после выхода в свет номера с этим письмом, как на защиту Юрия Бондарева поднимутся его коллеги-державники. В газете «Правда» от 18 января 1989 года будет опубликовано письмо семи видных деятелей советской литературы и искусства: шестерых писателей (М. Алексеев, В. Астафьев, В. Белов, С. Викулов, П. Проскурин, В. Распутин) и одного кинематографиста (Сергей Бондарчук). Приведу из него некоторые отрывки:

«В некоторых публикациях под прикрытием жизненно важных лозунгов происходит беспрецедентное извращение истории, ревизуются социальные достижения народа, подвергаются опошлению культурные ценности. К сожалению, именно такая тенденция особенно характерна для многих публикаций „Огонька“. Они выходят далеко за пределы литературных споров. Журнал взял на себя роль некоего судьи по всем вопросам общественной жизни, политики, экономики, культуры, нравственности. Предпринимаются попытки откровенной реабилитации сомнительных явлений прошлого.

Делается это по принципу: кто-то сказал, от кого-то услышал, кто-то кому-то позвонил по телефону, т.е. без опоры на документы, на тщательно проверенные факты, на серьёзный анализ, на общепринятые законы этики, наконец. Но с чётко намеченной задачей — унизить, оклеветать, дискредитировать.

Именно по такой „методе“ сработано открытое письмо Юрию Бондареву („Огонёк“, № 1, 1989), поражающее цинизмом и жестокостью. Неужели мы настолько утратили чувство собственного достоинства и гражданской совести, что ни за что ни про что позволяем унижать и оскорблять известного художника?

И дело не только в том, что от этой и подобных огоньковских публикаций нам, писателям, становится не по себе; больно и стыдно за советское издание…

Нас поражает чётко обозначенная в ряде органов печати тенденция опорочить, перечеркнуть многонациональную советскую художественную культуру, особенно русскую — классическую и современную. Недостойная возня вокруг Маяковского, усиливающиеся нападки на Шолохова и ныне здравствующих признанных народом писателей идут в русле оплёвывания наших духовных ценностей.

Вот что тревожит нас. Вот что вынуждает обратиться в вашу газету в дни, когда мир взывает к терпимости и милосердию».

Призыв авторов письма либералы не услышали. К тому времени они уже крепко «оседлали историю» и не собирались проявлять к своим идейным оппонентам ни терпимости, ни тем более милосердия. Поэтому уже спустя несколько дней в «Правду» посыпались возмущённые отклики представителей либерального лагеря. Среди авторов этих писем значились: всё тот же Евгений Евтушенко, а также Андрей Вознесенский, Булат Окуджава, Анатолий Приставкин, Фазиль Искандер, Ион Друцэ и т.д. Судя по этим письмам, ни о каком не то чтобы примирении, но даже перемирии речи быть не могло.

Много воды утекло с тех пор. Нет уже великого Советского Союза, который с таким отчаянным бесстрашием защищал Юрий Бондарев. На дворе другие времена, однако герои всё те же — сплошь одни либералы, развалившие когда-то великий Союз и теперь пляшущие на его костях. Совсем недавно либеральные российские СМИ с большой помпой отметили очередной юбилей Е. Евтушенко, буквально на днях чуть с меньшим размахом отмечалась другая «красная дата» — юбилей Ф. Искандера. Про 85-летие Юрия Бондарева ни одно из этих изданий и телеканалов не вспомнило, что лишний раз подтверждает, в каком направлении движется Россия. Когда настоящие русские патриоты становятся не нужны власти, на их место приходят пронырливые «шестёрки», готовые служить за иностранные гранты кому угодно. В своё время они довели одну страну до развала, проделают это с такой же лёгкостью и с нынешней Россией, когда поймут, что обгладывать здесь больше нечего.

«Советская Россия» (приложение «Отечественные записки» от 19 марта 2009 года).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.