Лидия Гальцева „ПОЭЗИИ ОТЗЫВЧИВЫЙ ЯЗЫК“
Лидия Гальцева
„ПОЭЗИИ ОТЗЫВЧИВЫЙ ЯЗЫК“
Поэзия последних лет пристально вглядывается в человека труда, глубже постигает его нравственную суть, стремится запечатлеть его сегодняшние героические дела.
В творчестве поэтов, живущих на Урале и пишущих о нем, эта тенденция наиболее заметна и плодотворна.
Для ЛЮДМИЛЫ ТАТЬЯНИЧЕВОЙ, писательская судьба которой неразрывно связана с нашим краем, Урал обладает неизменной притягательной силой, является источником ее вдохновения. В ее книге стихов «Снегопад» (Южно-Уральское книжное издательство, 1972), вобравшей в себя стихи последних лет, в том числе лучшие страницы книги «Зорянка», удостоенной в 1971 году Российской Государственной премии имени Горького, самые задушевные и проникновенные строки обращены к Уралу:
Урал,
Могучий корень жизни,
Исток и помыслов,
И сил!
Не только символом
Отчизны,
Ты для меня Россией был.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Гигант,
Достойный восхищенья,
Отчизны гордость
И броня,
Магнитным полем притяженья
Ты остаешься для меня!
Совсем юной девушкой, в 1934 году, вместе со своими сверстниками приехала Л. Татьяничева в Магнитогорск, где сооружался и уже действовал гигантский металлургический комбинат.
Образ Урала с тех дней стал для поэтессы «мужества оплотом и воплощеньем высоты»:
Храним в своей памяти
Мы неспроста
Цехов огневое рожденье.
Там не было гор,
Но была высота,
Высокая страсть
Восхожденья!
В рабочем коллективе, в гуще жизни складываются лучшие черты характера современника, созидателя новой жизни и новых принципов нравственности. Говоря об этом, Л. Татьяничева старается избежать декларации и лобового решения темы. В ее стихах слышатся доверительные, подкупающие своей искренностью интонации:
Как добр ты был ко мне, Урал,
Что не прощал ошибок мне!
На жизнестойкость,
На излом
Испытывал характер мой.
И сквозь сомнений бурелом
Мне путь высвечивал прямой.
Этой причастностью к «огневому ремеслу» рабочих людей, схожестью нелегкого труда поэта с трудом горняков и металлургов можно объяснить и своеобразие поэтической образности Л. Татьяничевой. Например: «Песни все, что я найду в поиске своем, словно доменщик руду, прокалю огнем»: «Растворено в моей крови твое, Урал, железо!»
Поэтесса знает цену слову, она — против утративших живой смысл штампов, ставших «ходовым обращением», против «нейтральных, как отсыревший порох», слов, потерявших «точный смысл, окраску, динамичность». Она восстает против тех, кто пытается обезличить слово, лишить его «глубинного значения».
Но слово —
Не сгибается дугой.
Оно — кристалл,
Что отгранен веками.
Подлинному произведению искусства «силу придают и благородство не столько ухищренья мастерства, сколь чистота, лишенная притворства, и редкостная цельность естества».
Стих Л. Татьяничевой упруг и лаконичен, он часто представляет собой развернутый поэтический образ («Камнеломка», «Сердце», «Обвал», «Плотина», «Зорянка», «Юрюзань», «Мой олененок» и другие).
В последние годы поэтесса много ездит по стране. Абакан и Тюмень, Самотлор и Магнитка, КамАЗ и Челябинск… Здесь, на передовых стройках пятилетки, яснее ощущаешь пульс нашей страны, трудовые ритмы жизни, живое дыхание века. Писательницу привлекают сильные характеры, яркие дарования, сложные и неповторимые человеческие судьбы. Именно там, в кипении буден, родились новые стихи: «Следы костров», «Сказ о березе», «Тайга», «Растут города», «Нефтяной фонтан», «Живуны», «Город нефтяников» и многие другие.
Запоминаются стихи о геологах, пробирающихся сквозь «тайгу-океан», где «в двух шагах сплошное непролазье», где «каждый шаг немыслимым трудом и мужеством немалым достается». И вот как награда за это высокое мужество — первый фонтан нефти:
Расступись ты, кондовый лес,
Чтобы мне увидеть —
Хоть раз! —
Как геологи плачут здесь,
Слез счастливейших
Не стыдясь.
Они пробуют нефть
На вкус
И в тяжелых ладонях мнут.
Горячо утверждать берусь:
Нет прекрасней таких минут.
О чем бы ни писала поэтесса, ее стихи всегда отмечены гражданственностью и подлинным патриотизмом. Чутко реагирует на события живой многогранной действительности ее «поэзии отзывчивый язык».
Гимн созидательному труду, преемственности революционных традиций рабочего класса, современности — поэма ВАЛЕНТИНА СОРОКИНА «Пролетарий» (Москва, № 10, 1972).
В недалеком прошлом рабочий Челябинского металлургического завода, В. Сорокин познал радость труда, чувство коллективизма и ответственности за любой свой шаг и поступок. Заводская школа не прошла для него бесследно: устойчивое мировоззрение и оптимистическое видение мира счастливо сочетается в его творчестве с умением аналитически подходить к явлениям нашего быстротекущего времени.
В. Сорокин исследует внутренний мир своего современника, представителя самого передового класса нашего общества, показывает облагораживающее влияние труда на его психологию и характер.
Он все чаще обращается к эпическим полотнам, емким и остро публицистическим (поэмы «Оранжевый журавленок», «Обелиски»). Стараясь достоверно запечатлеть реальные события, проследить диалектическую связь времен, выявить истоки сегодняшних героических деяний рабочего класса, В. Сорокин обращается к истории, к нашему революционному прошлому.
Так, поэма «Пролетарий» охватывает события целого пятидесятилетия.
Автор проводит своего героя Егора Русакова через горнило гражданской войны и нэпа, показывает его в годы мирного строительства на одной из индустриальных крепостей Урала, в период Великой Отечественной войны. Завершается повествование безмятежным солнечным утром 1968 года, когда Егор Русаков уходит из жизни и его провожают в последний путь те, кому предстоит «Революцию от подлости хранить».
Образ Егора Русакова разрастается в поэме до образа целого поколения борцов за Революцию и Советскую власть, ветеранов труда, передавших эстафету в надежные руки. От имени современного молодого рабочего поэт дает клятву верности революционным традициям отцов:
От Заднепровья гречанного
до Зауралья утиного
Ярко горят над могилами
звезды, как гроздья рябиновы.
Кто они, чьи они, где они,
доменщики и плотники?
Пали за Революцию
истинные работники!
Деды мои, отцы мои,
братья мои прекрасные,
Мы навсегда срастаемся
с вашими судьбами ясными!
В минувшие годы читатели не открыли для себя новых поэтических имен, а уральские поэты, за творческими поисками которых мы заинтересованно наблюдаем в течение ряда лет, не оглушили и не ошеломили нас (будем откровенны) какими-либо сверхвыдающимися произведениями. Но это в конце концов не означает «тишины» и застоя которые якобы наблюдались в поэзии на фоне вялых и долго не смолкающих дискуссий о «содержательности поэзии», о «тихой» и «громкой» лирике; об интеллектуальности и т. д. Да, «взрывов» в поэзии что-то пока не ожидается, тем не менее литературный процесс не замедлен: идет непрерывная и вдумчивая работа, когда «изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды». Читатели совсем недавно познакомились с новыми сборниками стихотворений Вячеслава Богданова, Владилена Машковцева, Александра Куницына.
Свой путь в поэзию ВЯЧЕСЛАВ БОГДАНОВ начинал как поэт преимущественно деревенской темы. На Кемеровском совещании молодых поэтов его тепло напутствовал Василий Федоров, который в предисловии к сборнику стихов В. Богданова «Голубой костер» (1968) писал:
«молодой поэт близко к сердцу принял деревенскую тему. Здесь проявилось благородное чувство душевной ответственности перед землей, перед ее людьми, без которого поэзия перестает существовать».
Деревня, с которой связано тяжелое «безотцовское детство» и начало трудовой биографии, служит объектом поэтических раздумий В. Богданова и в книге «Перезвон» (Южно-Уральское книжное издательство, 1972). На всю жизнь запомнились поэту «кровью пахнущие зори военной… страды», когда он, тринадцатилетний подросток в перешитой отцовской сорочке, впервые принимает участие в нелегком сельском труде, обучаясь «мужскому делу — класть возы». Через много лет возвратясь в родную деревню Васильевку, он вспоминает:
…на заре с петухами
Вставал я в деревне своей.
В работе и сердцем не слабый,
По крови отцовской плечист,
Я шел через речку на табор,
Пятнадцати лет плугочист.
Но поэт не ограничивается воспоминаниями детства. В стихах «Садовод», «Степь», «Полдень», «Работа» живут «рабочие сельские будни» современной деревни.
Уже в первом сборнике стихов («Звон колосьев», 1964) В. Богданов заявил о себе как поэт гражданского темперамента, которому близки заботы и тревоги сельского труженика. В одном из лучших стихотворений сборника — «Васильевские вечера» — он с болью размышлял о тех трудностях, которые переживала наша деревня в середине 60-х годов. Одна из волнующих Богданова проблем — проблема взаимоотношений города и деревни, которая, как известно, привлекала внимание многих советских поэтов.
Сын деревни, В. Богданов накрепко связал свою судьбу с рабочим индустриальным городом. После окончания школы ФЗО он много лет работал слесарем-монтажником на Челябинском металлургическом заводе.
И тем не менее деревня по-прежнему близка и дорога поэту. Он преодолевает некоторую робость («Я запел бы о городе песню, да деревню обидеть боюсь») в овладении новой темой, и вот в его стихах впервые появляется образ рабочего парня, знающего цену своих рук, в которых «деревенская хватка живет»:
Я живу на Урале,
В городище железном.
Здесь прописку мне дали,
Посчитали полезным.
И от вас я не скрою,
А похвастаюсь даже,
Я в бригаде героя
Не последний монтажник.
Город, приобщивший В. Богданова к рабочей профессии, занимает все большее место в судьбе лирического героя книги.
Я полжизни вдали
От родного угла…
Но
до боли боюсь
Сам себе я
Признаться,
То, что город теперь
Мне дороже села…
В стихотворении «Родство», «Причастность», «А жизнь идет…», в поэме «Звено» исчезает наметившееся было в творчестве поэта противопоставление города и деревни. Его возмужавший герой как никогда раньше ощутил кровную, органическую связь между ними:
Хоть живу я
Под уральским небом,
У огня
Людей мастеровых,
Но когда я
Прикасаюсь к хлебу,
Вспоминаю земляков своих…
Я вдали от отчины,
Но все же
С ней крепка
Связующая нить!
Ну скажите, люди,
Разве можно
Надвое
Россию поделить?
В поэме «Время», ранее публиковавшейся в журнале «Молодая гвардия» под названием «Рабочая высота», поэт пишет о сегодняшнем молодом поколении, продолжающем традиции своих отцов:
Передали отцы нам и славу,
И стать —
Кровью взятых высот
Не утратим.
На боевом посту, выполняя воинский долг, погибает один из героев поэмы Петр Кулагин. Он совершает подвиг, отстаивая, в конечном счете, завоевания отца, который когда-то первый ворвался в Прагу на своем танке, освобождая ее от фашистов. Во имя нашего завтра, во имя справедливости и тесного братства, во имя того, чтобы «меньше было братских могил на планете», пролита эта кровь. В поэме рассказывается о трудовых атаках рабочих парней, о буднях, которые подчас сродни ратным подвигам…
Но наряду с несомненными удачами и находками в стихах В. Богданова встречаются и небрежные, неряшливые строки, наскоро сколоченные фразы, нарочито грубая лексика.
Зря, полагаю, автор включил в сборник такие откровенно слабые стихотворения, как «Озеро», «Бессонница», «Я помню день», «Забытый брод», «Резвятся дали», «Человек», «Открытые лица».
Хочется, чтобы меньше было в будущих книгах В. Богданова и повторений, чтобы он последовательно осуществлял им же самим сформулированный принцип: «Повториться — значит, уступить».
В книге стихов ВЛАДИЛЕНА МАШКОВЦЕВА «Красное смещение» (Южно-Уральское кн. изд-во, 1972) много добрых строк посвящено нашему индустриальному краю и, прежде всего, Магнитке, где прошла комсомольская юность поэта, окреп и возмужал его характер:
Вновь над синью бездонной
рокочут буры,
поднимаются домны
у Магнитной горы.
Я подтянутый, строгий,
семнадцати лет,
мне вручают на стройке
комсомольский билет.
Бьют меня за ошибки,
крестят в труде,
вырастаю я глыбко
в рабочей среде.
В другом стихотворении поэт не без гордости заявляет: «Завод магнитогорский был наставником моим», и далее: «и по стажу и по сути я — рабочий человек!» В стихотворении «Причастность» Машковцев провозглашает тост за тех, кто поставил мартены и город из камня возвел», за тех, кто, «сгорая у пульта, ковал для России броню». Гражданские чувства поэта находят свое выражение в таких стихах, как «Огни над мартенами», «Красный камень-магнит», «В зарубежном городе», «Магнитогорские мартены», «С чего начиналась Магнитка», «1 февраля 1932 года».
Звени же, огненная вьюга,
предвестьем лемеха звени…
Но сталь,
что сварена для плуга,
сгодиться может для брони.
Будь вечен,
гром уральской славы,
она рождалась не в речах.
Рождалась мощь моей державы
в моих мартеновских печах.
Однако пытаясь создать обобщенный образ современного рабочего («Рабочий класс», «Челябинск», «Трамвай», «Причастность»), поэт нередко ограничивается декларациями:
…продолжение революции
в сердцах
рабочий класс несет.
Он в испытаньях самый стойкий,
и без него бы век померк.
Светлы рабочие истоки,
велик рабочий человек.
К сожалению, и лирический герой поэта далеко не безупречен. Стихи В. Машковцева о женской красоте, любви и других добрых человеческих чувствах порою примитивны.
В стихотворении «Открытие красоты», например, поэт «заставляет» женщину совершать таинственный и малопонятный любовный танец.
Льется с неба платина —
светляки в окне,
ты снимаешь платье,
танцуешь при луне.
И хотя поэт снабжает стихотворение всеми необходимыми аксессуарами романсовой лирики («червленный вечер», «голубые плечи, водопад волос», «сердце в сладком трепете»), мы с самого начала не верим его чувствам, они не встречают в нас ответного сопереживания, ибо фальшивы и надуманны.
Откровенно банально стихотворение «Художница», в котором, обращаясь к героине, поэт просит нарисовать «белую постель» и «свадебное платье» и великодушно обещает ей: «Мы с тобою вместе нарисуем дочь…»
Свой сборник В. Машковцев назвал абстрактно-многозначительно — «Красное смещение». Видимо, в одноименном стихотворении стоит искать определяющую идею, главную мысль автора. И я попыталась ее найти.
Галактики в пространстве разбегаются,
они летят,
как раненые аисты.
И подтвержденьем
этого движения
мы видим в спектре
красное смещение…
Поймет ли читатель, что такое «красное смещение»? По всей вероятности, нет. Во всяком случае смысл этого поэтического образа мне остался неясен. Но постараемся дочитать стихотворение.
Далее в нем идет речь о друзьях, к которым поэт почему-то испытывает чувство «святой и искренней жестокости». А заканчивается оно, простите, уж совсем неожиданно:
и нет врагам (!) прощения:
да будет в спектре
красное смещение!
Впрочем, прочитав книгу Машковцева, я уже ничему не удивляюсь. В «спектре» книги: «пустота джазового шика», «безбожная скорость» и «седой каменеющий миг»…
Десять лет назад на Кемеровском совещании молодых поэтов, о котором здесь уже говорилось, впервые обратил на себя серьезное внимание АЛЕКСАНДР КУНИЦЫН, автор единственного в то время сборника стихотворений «Влюбленные», изданного в Челябинске. В нем, казалось, налицо были все внешние приметы сегодняшнего дня: ракетодромы, стальные магистрали Сибири, огни металлургического завода. Не было главного — умения постичь душу своего современника, рабочего парня, неистово, как и сам автор, влюбленного в жизнь.
К чести Куницына, он не склонен был переоценивать свои первые поэтические опыты и остро почувствовал необходимость постоянной учебы и совершенствования поэтического мастерства. Он и сейчас еще находится в процессе творческих поисков и дерзаний, глубинного постижения самого себя и всего, что его окружает, — поисков, которых не избежал ни один настоящий поэт:
Но мы родимся не затем ли,
Чтоб все же что-то открывать?
Пускай не море и не сушу,
Не лес, не речку,
Полюбя,
Одну бы душу,
Чью-то душу
Открыть однажды для себя.
Сейчас Куницын — автор нескольких поэтических сборников. В 1968 году в Челябинске вышла его книга «Зеленый ливень». Стремясь поэтически осмыслить суть эпохи и масштабные события современности, поэт не забывает и о том клочке родной земли, маленьком тесном дворике в «переулке… с воротами, собаками и ларьками», где «впервые ты без мамы по тротуару шлепал босиком». Именно с этого дворика и переулка провинциального города «начиналась» для поэта Родина. Вот почему нельзя забывать о них:
Иначе что-нибудь стрясется
С живою человеческой душой.
Более зрелым, сложившимся, со своим поэтическим видением мира, поэт предстал в цикле «Кладовуха», вошедшим в сборник «Эстафета» (изд. «Советская Россия», 1971). Стихи целиком посвящены Уралу, его умельцам, мастерам, металлургам и рудознатцам. Природа родного края, его неисчерпаемые богатства, легендарная история и сегодняшний день стали источниками поэтического вдохновения молодого поэта. Стих Куницына легкий, непосредственный, не отяжеленный метафорами. Поэтическая образность основана на знании истории и фольклора Урала.
Но синей и зеленой меди
полным-полнехонька гора!
В ней сотня кладов на примете
и самоцветины горят.
И где-то под сосною
дремлет
зеленый камень малахит,
а шевельни поглубже землю —
землица золото хранит.
Можно поздравить молодого поэта и с еще одной поэтической удачей. Недавно издательство «Современник» в серии «Здравствуй, Москва!» выпустило в свет книгу Александра Куницына «Огнецвет» (1973).
В ней Урал, «опорный край державы», предстает в сказочном многоцветье природы, по богатству красок не уступающей подземным самоцветам. Но главное богатство Урала — его замечательные люди, искусно владеющие «простыми и мудреными ремеслами»:
Не только зелень трав да елок
Да малахита там и тут,
А есть у нас еще поселок
С таким названьем —
Изумруд.
Не только красная боярка —
Красны зарницы по ночам,
Клокочет яростно и ярко
Металл в мартеновских печах.
Не только синь озер и речек,
В голубоватой дымке даль —
Здесь варят руки человечьи
Земную голубую сталь.
«Мир обогрет огнем творящих рук!» — восклицает поэт. И он славит эти рабочие трудовые руки, которые умеют «растить хлеба и строить города».
Таковы в новом сборнике стихотворения «Извечная забота у России», «И какая без соли еда?», «Со всемирно известной грядой…», «Сталь в печах клокочет, как живая», «Корень», «Где плавится руда…» и другие.
РИММУ ДЫШАЛЕНКОВУ И АТИЛЛУ САДЫКОВА («Ровесники», Южно-Уральское книжное издательство, 1973) роднит реальность, жизненность наблюдений, умение поэтически запечатлеть сегодняшний день, отразить в биографии лирического героя черты, присущие современнику. За плечами Риммы Дышаленковой — школа заводского труда, а Садыков — один из первооткрывателей целинных земель. Не случайно поэтому тема труда и его облагораживающее влияние на человеческие судьбы занимает ведущее место в их поэзии.
«Счастье петь, как поют поэты», Дал Римме Дышаленковой завод, где начиналась ее трудовая биография:
Я жизнь в Магнитке начинала
На сортировке кирпича.
Как пирога из печки, ждали
Горячий пористый кирпич,
На нем за смену прожигали
Мы по две пары рукавиц.
Кирпич — в ладонь, кирпич — в вагоны,
Кирпич — в недобрый разговор,
Кирпич — в копеечку за тонну
Я вспоминаю до сих пор.
Для большинства стихотворений Риммы Дышаленковой свойственно бодрое, оптимистическое настроение и жизнеутверждающий пафос.
Прозревшей в работе, мне все по плечу,
Я жизни, я песни высокой хочу! —
заявляет она.
В некоторых стихотворениях поэтессы заметны следы творческого усвоения лучших традиций пролетарской поэзии 20-х годов. Мне напомнили поэтов «Кузницы» такие, например, строки:
Встает завод и красным звоном
Приветствует расцвет зари…
Во многом идет поэтесса в своих творческих поисках от Бориса Ручьева и Ярослава Смелякова.
В 1970 году на семинаре молодых рабочих поэтов в Магнитогорске стихи Риммы Дышаленковой впервые обратили на себя серьезное внимание. С тех пор прошло не так уж и много времени. Поэтический голос Дышаленковой за это время заметно окреп. Цикл стихов, входящих в коллективный сборник «Ровесники», составляет часть ее дипломной работы: в этом году она заканчивает заочное отделение литературного института имени Горького. Но, говоря по большому счету, следует все же отметить, что в этом цикле есть еще и слабые стихи.
Такие, например, как: «У меня есть друг велосипед», «Синеглазый русый молодец», «Весенние стихи», «Под звездою, под Венерой», «Встреча». Они значительно ниже поэтических возможностей Риммы Дышаленковой.
В творчестве АТИЛЛЫ САДЫКОВА — вся его нелегкая биография: детдом, работа в колхозе и на целине, рождение первого поэтического слова. Труд, даже самый будничный, рождает в душе поэта удивительное чувство окрыленности, радости открытия мира.
Стихи Атиллы Садыкова подкупают искренностью и задушевностью. Для них характерны разговорные интонации, удачные психологические характеристики, меткость народного словца и с лукавинкой юмор. Жизненная деталь, умело и с тактом вводимая поэтом, живописнее и многозначительнее иных многословных описаний. Вот как пишет поэт о своей работе на целине, о быте целинников:
А степь
тверда.
Я уставал, как гончая,
Опахивая сопки, валуны,
И возвращался к вечеру
в вагончик,
Оклеенный плакатами
с весны.
Тут что ни день,
То щели затыкались,
Рыжел соломы клок
В одной дыре, —
Казалось, тронь,
Просунь наружу палец —
И будешь знать погоду
На дворе…
Здесь нет слов о патриотизме и геройстве молодежи, осваивающей целину, и стихотворение завершается скупыми словами:
Мы проходили
Школу целины.
Но как же ярко характеризуют эти стихи геройский труд целинников, во славу которых воздвигнут на монументе трактор — «в спорах затяжных о поколеньях — наш веский и железный аргумент».
Взятые для анализа произведения принадлежат перу очень разных поэтов. За плечами одних — богатый творческий опыт, другие — только вступают в литературу.
Каждый из них в силу своего опыта и таланта вносит свой вклад в разработку так называемой «рабочей темы». И здесь, можно сказать, достигнуты определенные успехи. Но все-таки хотелось бы, чтобы поэзия глубже, аналитичнее подходила к явлениям современности, смелее проникала в сложный и многообразный внутренний мир рабочего человека, вторгалась во все сферы его деятельности.
Настоящие удачи и подлинные открытия ожидают тех, кто осваивает «материк рабочей темы».