«Дипломатический багаж»
«Дипломатический багаж»
Отпраздновав наступление нового, 1948 года, наш экипаж летел в Прагу. В праздничные и послепраздничные дни пассажирские места в самолётах обычно пустуют. Редко кто в это время отправляется в дальний путь, разве по крайней необходимости. В эти дни, чтобы машина не пустовала, свободные места заполняют багажом — подходящим по размеру грузом в мягкой упаковке.
Как сейчас помню, стояло тихое январское утро. Падали редкие сухие пушинки снега, под ногами прохожих тихо поскрипывал снег.
Несмотря на послепраздничное затишье, в самом аэровокзале по обыкновению оживлённо, особенно у окон отдела перевозок. Мой самолёт уже подготовлен к выруливанию. Тщательно проверив состояние машины, я выслушал бортмеханика и бортпроводницу Нину, которые доложили, что самолёт заправлен, прибран, чехлы на кресла надеты чистые, термосы наполнены чаем и кофе, буфет снабжён горячими и холодными закусками.
Убедившись в полной готовности самолёта, я подрулил на стоянку к аэровокзалу. Экипаж был занят последними предполётными приготовлениями; я же отправился в отдел перевозок уточнять загрузку.
В этот момент ко мне обратился дежурный начальник смены:
— Командир, загрузка полная: пассажиров всего пять человек, остальное — почта и багаж, правда, багаж необычный. Вот этот господин, — дежурный указал на широкоплечего иностранца, — приволок из Москвы такие чемоданища, что я не знаю, можно ли протащить их в дверь самолёта. Смотри сам — сумеем их разместить?
К нашему разговору, как я успел заметить, внимательно прислушивался один из пассажиров. Это был человек среднего роста, с одутловатым, неприятным лицом, одетый в модное светлое демисезонное пальто в клетку. В плечах чуть ли не косая сажень. Возле пассажира стояли ещё три человека в шляпах — все незнакомые мне иностранцы. Не успел я ответить, сможем ли мы взять чемоданы, как один из иностранцев, сильно нервничая, заспорил:
— Нечего смотреть, наш багаж должен следовать только вместе с пассажирами!
Как раз в это время к самолёту подвезли три огромных кофра. И снова я заметил, как разволновался споривший пассажир.
Через некоторое время он стоял уже возле своего багажа, а я поспешил к самолёту, чтобы на месте выяснить, можно ли этот негабаритный груз взять в полёт.
Рыжеватый господин семенил возле кофра, размахивая руками, как граблями, и мешал носильщикам, суетливо подавая им советы, как протиснуть сундуки в дверь самолёта. Я не обращал внимания на разглагольствования этого «дипломата», а прикидывал в уме, как поступить.
Уже с первого взгляда видно было, что все чемоданы разместить в самолёте не удастся. Я пошел переговорить в отдел перевозок. По моим пятам неотступно следовал владелец багажа. Я нашел начальника смены и сказал, что, несмотря на все настояния иностранцев, взять на борт самолёта три таких сундучища никак нельзя. В крайнем случае, можно поместить один из них с тем, чтобы положить его на два задних пассажирских кресла.
Иностранцы подняли неистовый крик:
— Как это — нельзя? Мы дипломаты! Вы обязаны перевозить наши вещи! Мы требуем отправки! В противном случае мы вынуждены будем звонить в посольство.
— Куда бы вы ни звонили, — заметила на это дежурная отдела перевозок, — а наши порядки вам никто не позволит нарушать. Это вы у себя дома можете командовать. Как сказал командир корабля, так и будет! Желаете лететь с одним чемоданом — пожалуйста. Нет — ваши чемоданы будут доставлены в Прагу на следующем грузовом самолёте.
Иностранцы быстро ухватились за эту мысль.
— Мы оплатим перелёт в Прагу, — заявили они, — но при условии, что вы и нас отправите вместе с чемоданами.
Меня эта канитель начинала волновать: могли опоздать с вылетом. Я понял, что эти «дипломаты», как они себя называют, беспокоятся прежде всего за сохранность своих сундуков.
Довольно резко я заметил:
— Отдел перевозок отвечает за сохранность ваших вещей!
А дежурная добавила:
— Специального самолёта сегодня нет, это можно сделать только завтра.
— Тогда мы не полетим, получайте обратно билеты!
Иностранцы стали запугивать дежурную, всячески угрожать ей и грубить. А время вылета приближалось.
Тут я потерял терпение и громко произнес:
— Я пошёл на вылет!
«Дипломаты» не на шутку переполошились. Но как они ни настаивали на своём, а пришлось им подчиниться нашему требованию.
— Хорошо, я лечу со своим чемоданом, — заявил один из них. — Но секретарь нашего посольства тогда останется с остальными вещами и напишет жалобу на вас, направит протест вашему правительству!
— Пусть пишет, а вы собирайтесь, если думаете лететь! — ответила дежурная отдела перевозок.
Снова около самолёта очутился чёрный мрачный кофр длиной около двух метров и почти по метру в ширину и высоту.
— Берите чемодан, ставьте его на попа и стоймя затаскивайте в машину! — приказал я грузчикам.
Грузчики приготовились взять чемодан за углы, как вдруг, откуда ни возьмись, господин с одутловатым лицом. Снова начал он крутиться возле чемодана.
— Осторожнее, осторожнее!.. Кантовать нельзя! Брать чемодан лучше всего за это место, — указывал он грузчикам на боковые ручки чемодана-сундука.
С трудом и не сразу одним концом удалось чемодан подать во входную дверь пассажирской кабины, но второй конец ещё держали на руках. Наконец кое-как втолкнули груз на площадку самолёта и остановились перевести дух.
Механик предложил:
— Давайте мы его поставим вертикально около буфета.
Суетливый господин опять стал возражать, что в таком положении вещи помнутся, что класть чемодан можно только горизонтально, причем непременно крышкой кверху.
Я подумал и согласился: пусть лежит чемодан — чего доброго, при первой незначительной болтанке упадёт и повредит отделку самолёта. Я даже предложил поднять чемодан с пола и поместить его боком на поручни двух последних кресел возле буфета: так устойчивее будет.
Вместе с бортмехаником мы помогли затолкать чемодан поближе к борту самолёта, а чтобы он не загораживал продольный проход между креслами, поставили его боком. Я ушёл к себе в кабину. «Дипломат» не успокоился и настоял на своём — чемодан был перевёрнут крышкой вверх. Мы готовы были на всё, лишь бы избавиться от бесконечных претензий господ «дипломатов».
Ни разу ещё за всю свою лётную практику не приходилось мне перевозить такой объёмистый груз, не встречались мне и столь назойливые пассажиры среди дипломатов.
Но вот волнения улеглись, и нам пора было отправляться в путь. Все пассажиры находились на своих местах. На двух передних рядах кресел слева сидели советский генерал с женой, работник аппарата ЦК партии и какой-то гражданин Чехословацкой Республики, возвращающийся на родину. По правому борту, двумя креслами дальше переднего, сидел беспокойный владелец кофра, средние ряды кресел были заполнены почтой, предназначенной для Праги, и багажом пассажиров.
Громадный чемодан, причинивший нам всем столько хлопот, лежал за почтой.
Экипаж занял свои рабочие места; бортпроводница Нина сидела, как всегда, в кресле возле буфета.
Беспокойный господин, представитель одной из заокеанских стран — как я успел узнать, — то и дело оглядывался на свой багаж, будто опасался, что в последний момент перед стартом кофр его может исчезнуть.
Царящую на аэродроме в предутренний час тишину нарушил рёв моторов. Самолёт стремительно покатился вперёд, рассекая плотный зимний воздух, и, в последний раз коснувшись шасси бетонной взлётно-посадочной полосы, взмыл вверх. Пунктом нашей первой посадки был намечен город Львов.
Самолёт подвигался вперёд плавно, без единого толчка. Спокойный режим полёта усыпляюще действовал на пассажиров, все дремали. И даже беспокойный господин, закрыв глаза, небрежно развалился в кресле.
Я сидел в левом пилотском кресле, держал перед собой полетную карту, отмечая на ней контрольные ориентиры и местонахождение самолёта. Между делом мы делились впечатлениями о встрече Нового года, рассказывали, кто, как и где веселился в предпраздничную ночь.
В кабину вошла бортпроводница.
— Можно с вами посидеть? — спросила она. — Пассажиры все задремали, убаюкало их, а мне стало скучно одной.
Нина была общительна и любознательна. Чтобы повидать чужие страны, она не побоялась против воли матери устроиться бортпроводницей. Нину, конечно, многое интересовало за рубежом, но была у неё и своя слабость — пристрастие к заграничным модам. Экипаж знал эту слабую струнку девушки и нередко добродушно подшучивал над ней. Но Нина нисколько не обижалась. Она прекрасно знала, что отношение экипажа к ней самое дружелюбное, пассажиры тоже любят и ценят её. Да и было за что: в свои нехитрые обязанности бортпроводницы Нина вкладывала всю душу. Был случай, когда в пражском аэропорту пассажиры, следующие в Москву на другом самолёте, увидев Нину, гурьбой потянулись к диспетчеру и стали просить, чтобы их пересадили на нашу машину.
Мы все дорожили Ниной как работником. Но это не мешало нам подтрунивать над ней.
— А знаешь, Нина, — заговорил наш балагур и весельчак радист Толя, — я слышал, что в Европе за один день все моды переменились, пожалуй, теперь в твоей вязаной кофте на аэродром в Праге неудобно будет выйти.
Нина притворилась равнодушной.
— Подумаешь, нашёл чем напугать! — ответила она.
— Ну ладно, — не унимается Толя и поднимается со своего кресла, — ты посиди здесь, а я пойду поищу что-нибудь вкусное в твоём буфете!
— Нечего тебе лезть в мой буфет, я подотчётное лицо! — вспылила Нина.
— Вот и хорошо, что не я, а ты отвечаешь за продукты, — всё с тем же серьёзным видом шутил бортрадист. — Сейчас доберусь до шоколада, наемся вволю! — Толя даже облизнулся при этом.
— Пожалуйста, иди, у меня всё записано, сколько чего есть, — не сдавалась Нина.
Толя помахал Нине рукой, закрыл за собой дверь и вышел в пассажирскую кабину.
Но не прошло и трёх минут, как встревоженный бортрадист возвратился в пилотскую кабину.
— Вот не зря говорил я тебе о шоколаде, Нина! — сыпал скороговоркой Толя. — Собака этого дипломата рвётся из чемодана — видно, почуяла запах съестного в буфете. Скребётся лапами в своём «купе»…
Нина, хотя и не совсем поверила, однако насторожилась. Она вышла из кабины и направилась к буфету, но тут же вернулась взволнованная.
— А ведь верно — что-то живое в чемодане. Я сама слышала, как там вначале что-то зашуршало, а потом поднялась какая-то возня.
Наш бортмеханик, человек степенный, осторожный, решил вмешаться в разговор.
— Хватит вам разыгрывать! — сказал он Нине с Толей. — Не полагается над дипломатами шутить. С ними шутки плохи, чего доброго, может получиться серьёзный политический скандал. Идите лучше делом займитесь.
— Да нет, я не шучу! — возразила Нина. — Кто-то на самом деле возится в чемодане: не то собака, не то кошка!
— Раз так, пойду-ка я сам проверю, а потом, в случае чего, доложим командиру. — И бортмеханик вышел.
Не спеша, вразвалку, бортмеханик направился к чемодану, стал возле него, осмотрел внимательно, приложил сначала одно ухо к крышке кофра, потом, для пущей верности, другое. Нет, ничего не было слышно, дурака валяют ребята. Вернулся в пилотскую кабину и говорит громко, так, чтобы я услышал:
— Вот что, молодые люди, хватит друг другу голову дурить! Чемодан как чемодан, лежит себе на месте спокойненько и ни лаять, ни мяукать не собирается. Неужели мне на уши медведь наступил, что я не заметил подозрительных звуков? Неуместны тут ваши шутки: сегодня ведь не первое апреля.
— Командир, — взволнованно настаивала Нина, — клянусь, что в чемодане кто-то есть!
— И я даю голову на отсечение! — серьезно подтвердил Толя.
Я не сразу понял, из-за чего идёт спор.
— Расскажите по порядку, в чём дело! — сказал я ребятам.
Нина и Толя принялись рассказывать, перебивая друг друга. Я понял, что ребята волнуются не зря. Распорядившись всем оставаться на своих местах, я отправился к чемодану.
Открываю дверь в пассажирскую кабину и вижу следующую картину: возле кофра стоит его владелец, осторожно этак трогает что-то руками.
«Странно! — подумал я. — Всего несколько минут назад иностранец крепко спал, а сейчас он уже бодрствует и как ни в чём не бывало возится с кофром. Или он притворился, что задремал?»
Совершенно официальным тоном я спросил неугомонного пассажира:
— Почему вы не сидите на месте?
— Мой чемодан!.. — пролепетал невнятно «дипломат».
— Почему вы беспокоитесь за него? Как видите, чемодан лежит на месте. Разве вы не знаете, что по самолёту без нужды прогуливаться не полагается, тем более не разрешено переставлять багаж?
Но «дипломат» не собирался отходить от чемодана. Соблюдая корректность, но уже более строгим тоном я сказал ему:
— Потрудитесь немедленно занять своё место!
Иностранец, как мне показалось, нарочито ломаным языком ответил:
— Не понимаю по-русски!
Тогда я указал рукой ему на кресло:
— Садитесь немедленно, а не то мне придётся вам помочь!
Странный господин без дальнейших препирательств поплёлся на место.
Чемодан никаких звуков больше не издавал. Уходя к себе, я всё же приказал Нине, которая теперь возилась возле буфета:
— Будешь сидеть здесь. Следи, чтобы этот тип не подходил к своему багажу и чтобы не открывал чемодан.
Но не успел я войти в кабину и сесть за штурвал, как снова вбегает Нина и испуганно кричит:
— Командир, он оттолкнул меня, он кого-то выпускает!
Тут уж я встревожился не на шутку. Войдя в пассажирскую кабину, я заметил, что большинство пассажиров дремлет, а «дипломат» сидит, будто ничего и не случилось. Я снова подошёл к чемодану, смотрю: оба замка открыты, а крышка немного приподнялась, образуя узкую щель. Сомневаться больше не приходилось — дело не совсем ладно, надо быть начеку!
В самолёте творилось что-то необычное, но что именно, понять нелегко. У экипажа стали возникать разные догадки.
— Командир, может быть, пассажиру не хотелось возиться с ветеринарной справкой и он поместил нелегально в чемодане свою собаку? — сказал радист.
— А вдруг у неё сап? — забеспокоилась Нина.
Толя расхохотался:
— Разве у собак бывает сап?
Нина сконфузилась, но не сдавалась:
— Ну, пусть не сап… Тогда, может, бешенство у этой самой собаки, или кошки, или не знаю, кого он туда поместил?
Бортмеханик наш всё ещё сомневался. Покачав недоверчиво головой, он заметил насмешливо:
— А может, это всё вам померещилось? Вот командир ведь ходил, ничего подозрительного не заметил… А если даже и так, — продолжал механик, — почему обязательно собака или там кошка какая? Да что дипломат жулик, что ли?.. Был со мной такой случай. Собрались мы в экстренный рейс на Север и взяли со склада на всякий случай меховые комбинезоны. Упаковали их, летим. Вдруг слышим: бегает кто-то по багажу, скребётся, пищит, никак не поймем, что случилось. Ломали- ломали голову, пока не разобрались, в чём дело. Оказалось, это крысы. Они ещё на складе забрались в комбинезоны. Может, и сейчас крысы?
«Нет, это не крысы! — думал я. — Крысы безусловно отпадали; для меня ясно одно — «дипломат» не случайно отпер чемодан. Если он действительно везёт в чемодане кошку или собаку, а она стала задыхаться, — это ещё полбеды. Ну, а если… а если там человек?! Известны были случаи, когда бандиты нападали в воздухе на экипаж и принуждали его сворачивать с курса, чтобы следовать по заданному ими маршруту! Что, если «дипломат» и его запрятанный в чемодан спутник — я начинал предполагать, что это действительно спутник, — вооружены? Ведь случись что, нам, кроме голых рук, нечем защититься. У нас оружия нет. А в Москве ещё два таких кофра осталось. Нет, медлить больше нельзя: ум хорошо, а два — лучше. Пусть всё это в конечном итоге окажется пустяком и меня поднимут на смех, если я устрою напрасную панику, пусть, но я должен действовать!..»
Я поспешил к себе в кабину с намерением изменить курс полёта и передать куда следует по радио о своём подозрении, как вдруг следом за мной вошёл генерал.
— Товарищ командир, — обратился он ко мне, — что-нибудь случилось? Давно замечаю — бегаете взад-вперёд. Я даже проснулся.
— Да пока ничего особенного, — ответил я. — А вы ничего не заметили?
— Нет.
— Кстати, оружие у вас есть? — спохватился я.
— Конечно. Два пистолета!
— Вот хорошо, что вы такой запасливый! Дайте один мне!
— Зачем?
— Бой будем вести, — полушутя ответил я. — В самом деле, давайте оружие! — повторил я свою просьбу. — Положение тревожное…
Я высказал генералу свои опасения; тот насторожился. Он оказался фронтовиком, человеком боевым.
Его пистолет я передал бортмеханику.
— Держи! — приказал я бортмеханику. — Ты свободнее других в экипаже, понаблюдай, как дальше будут развиваться события. А если что, бей наповал! Вас же, товарищ генерал, прошу спокойно сесть, чтобы «дипломат» ни о чём не догадался, и последите за его поведением. Ни в коем случае не допускайте его к чемодану.
— Всё понятно, возвращаюсь на своё место, — кивнул мне генерал.
— А ты, Толя, — обратился я к бортрадисту, — передай в Киев: «Посадка у вас. Прошу обеспечить встречу самолёта вооруженной охраной».
Одновременно я дал распоряжение второму пилоту Егорову держать курс на Киев.
По расчету, до Киева лететь оставалось ещё минут сорок. Все наши ребята немедленно заняли свои рабочие места. Только Нина, забыв о своём шоколаде и буфете, с любопытством наблюдала в маленькую щёлку из пилотской кабины за подозрительным господином. Вдруг она испуганно зашептала:
— Смотрите, смотрите, пошел, пошел!..
— Кто пошёл, куда пошёл? — спрашиваем мы Нину.
— Да к чемодану — иностранец, а за ним — генерал!
— Леонид Иванович, — приказал я второму пилоту, — строго выдерживай курс, а я ещё раз схожу выясню, что там.
Открываю дверь пассажирской кабины и слышу окрик генерала:
— Я вам рекомендовал сидеть на месте! Почему вы не подчиняетесь, ходите по самолёту?
Побледневшее, обрюзгшее, с мешками под глазами лицо беспокойного иностранца выражало теперь испуг и растерянность.
Заплетающимся языком он бессвязно бормотал:
— Мой человек, папа, мама плачут, он задыхается!
— Садитесь на своё место! — пригрозил генерал пистолетом.
Бортмеханик также был наготове и взял в руки оружие.
Не на шутку перепугавшись и съёжившись, как побитая собака, беспокойный пассажир поспешил занять своё кресло. Чтобы не произошло какой заминки, мы вторично сообщили в Киев: «Посадка у вас! Обеспечьте встречу самолёта вооружённой охраной!»
Чем ближе к аэродрому, тем возбуждённее состояние у экипажа.
В голову лезут тревожные мысли. А вдруг завяжется перестрелка в воздухе? А вдруг злоумышленники пойдут на крайность, чтобы замести преступные следы, и взорвут самолёт? Кто знает, какие гостинцы припасены у них в чемодане? Скорей бы уж Киев!..
Наконец показались окрестности украинской столицы, а затем и Киевский аэродром. Члены экипажа повеселели.
С ходу мы приземлились. Встречают ли нас?..
Взметнулся красный флажок дежурного, а возле него, в форме защитного цвета, — бойцы-автоматчики. Значит, ждали, встретили!
Самолёт встал на заторможенных колёсах носом к аэровокзалу.
Открыв дверь пилотской кабины, я объявил:
— Граждане пассажиры, в Киеве из самолёта никто не выходит, сейчас будет проверка документов и багажа!
Пассажиры недоумевали: ведь посадка в Киеве по расписанию не полагалась. Я распахнул входную дверь, повеяло зимней свежестью. Возле самолёта стояли автоматчики, а навстречу мне шёл майор.
Пассажиры прильнули к окнам: самолёт был окружён вооружёнными людьми.
Я спустил на землю стремянку. Поднявшийся в самолёт майор спросил:
— Что случилось, товарищ командир?
На ходу, в двух словах, я обрисовал создавшееся в пути положение.
Майор вошёл в пассажирскую кабину и стал проверять документы. Сначала проверил у всех сидящих на передних местах, после чего я попросил пассажиров освободить на время самолёт. Затем майор спросил документ у подозрительного иностранца.
На требование: «Ваши документы» — он вытащил паспорт, в котором значилось, что господин Н. является атташе по труду одной из иностранных миссий в Советском Союзе.
— Ваш багаж? — спросил майор.
— Вот мой багаж. — «Дипломат», продолжая ломать русский язык, повёл пухлым указательным пальцем в сторону чёрного чемодана.
— Сопроводительную ведомость предъявите.
— Есть, есть!
Господин Н. поспешно вытащил из бокового кармана костюма бумажник и извлек из него документ, в котором на добротной лощёной бумаге было чёрным по белому оттиснуто: «Лицензия на провоз багажа и груза без права осмотра».
Майор покрутил в руках бумагу, а открыть чемодан не решился — дипломатический багаж, шутки плохи!
— Какой там к чёрту «дипломатический»! — вспылил я. — Шпионов, диверсантов возить этим господам, что ли, разрешено? — И тут же в присутствии всего экипажа и сотрудников аэропорта я с силой рванул ручку чемодана на себя — и чемодан раскрылся.
Из вороха вещей показалась голова черноволосого человека, стриженного под «бокс», мертвенно бледного. Новоявленный пассажир молчал.
— А это кто такой? — строго обратился майор к атташе.
— Мой человек… — почти на чисто русском языке залепетал Н. — У него папа, мама в Мадриде, он хочет их видать, а у него нет паспорта. Плачут. Я его решил без паспорта провезти домой. Пожалел…
«Хорош гусь, — подумал я. — Папа, мама плачут!»
— Ваши документы! — обратился майор к «зайцу» в чемодане.
Ответа не последовало.
— Нина, — позвал я бортпроводницу, — иди скорей сюда, будешь разговаривать с пассажиром!
Дело в том, что наши бортпроводницы на международных линиях по совместительству являются и переводчиками.
Нина с опаской подошла ближе к чемодану и, ничего не подозревая, спросила:
— С каким пассажиром?
— Да вот с этим, который залез в сундук! — показал я ей.
Нина совсем растерялась.
— Значит, это не собака была? Хорошо… Парлэ ву франсэ? — обратилась Нина к таинственному пассажиру.
— Он говорит только по-испански, — поспешил вмешаться господин Н.
— Ничего, поймёт и французский, — подбодрил я Нину. — Не обращай внимания на эту уловку, смелее спрашивай по-французски, есть ли при нём паспорт.
Не успела Нина открыть рта, как из чемодана показалось узкое лицо, и бледно-синие губы зашевелились, бормоча:
— Да я и по-русски хорошо говорю, лучше, чем по-французски.
Все вздохнули с облегчением. Задача упрощалась.
— Коли хорошо говорите по-русски, так отвечайте на вопросы. — Майор взял бразды правления в свои руки. — Паспорт есть?
— Есть!
— Давайте его сюда, поглядим, что за паспорт! — приказал майор.
Вещи в чемодане заворошились. Втиснутый между ними незнакомец стал приподниматься. Опираясь одной рукой о борт сундука, он протянул потрёпанный паспорт.
Майор взял его, раскрыл и стал читать вслух:
— «…уроженец Мадрида, проживает в Советском Союзе с тысяча девятьсот тридцать шестого года, с конца войны — без подданства…» — Затем скомандовал незнакомцу: — Поднимайтесь!
Незнакомец неуклюже выкарабкался из своей берлоги. Выглядел он странно и одет был не менее странно: в одной нижней рубашке, выползающей из брюк, босой, с растрёпанными волосами. Господин Н. тут же приволок откуда-то костюм, ботинки, рубашку, шляпу и пальто и подал незнакомцу. Тот мгновенно оделся, преобразившись в довольно щеголеватого джентльмена.
Пригляделся я к своему удивительному пассажиру, к его внешности и подумал: «Человек как человек! Встретишь такого на улице, и в голову ничего плохого не придёт. Лицо, конечно, не русское, да мало ли каких людей с восточными и южными чертами лица в нашей стране не проживает!»
— Пойдёмте, — сказал майор новому «пассажиру» и пригласил его следовать за собой.
«Пассажир» безропотно подчинился.
Вслед за ним последовал без приглашения и «дипломат».
— Вы можете остаться здесь, — предупредил «дипломата» майор.
— Нет, нет, я должен следовать за ним — это мой подопечный!
Вчетвером мы прошли в помещение контрольно-пропускного пункта.
По пути «пассажир» с глубоким вздохом признался:
— Ох, как плохо чувствовать себя лётчику взаперти! Я ведь сам пилот!
— Пилот, летающий в чемоданах? — с презрением заметил я.
— Да, пришлось! — нехотя согласился тот.
Майор предложил «пассажиру» рассказать, как и почему он оказался в чемодане. Тот молчал, а Н. начал изворачиваться.
Я вспомнил, что в машине остался раскрытый чемодан, содержимое которого нам было неизвестно, и бросился к самолёту. Поднявшись в кабину, мы вместе с членами экипажа стали осторожно разбирать чемодан, опасаясь, как бы не оказался среди вещей какой-нибудь адовый сюрприз. Всякое случается!
Сверху лежало клетчатое одеяло, а под ним пальто. Дальше мы обнаружили резиновую грушу размером с футбольный мяч. Она, очевидно, предназначалась в качестве опоры для плеча в том случае, если бы чемодан поставили вертикально и человек, лежащий в нем, оказался повёрнутым головой вниз. Затем мы вынули костюм, рубашку, множество разноцветных галстуков с изображением восходящего солнца и золотого рога, а также больше дюжины носовых платков.
Под рубашкой, какие носят солдаты тропических колониальных войск, в углу чемодана, лежала кожаная кобура, а в ней — пистолет новейшей системы. Далее мы обнаружили два бутерброда с колбасой и сыром и две резиновые грелки.
В одной была вода для питья, а другая, по всей вероятности, заменяла стеклянную утку.
Судя по содержимому чемодана, путешественник основательно запасся всем необходимым в дорогу. В крышке перед замочными скважинами всё дерево было вынуто, как видно в целях вентиляции. Таким образом, было предусмотрено всё, чтобы чемоданный пассажир чувствовал себя в дороге сносно.
Значит, Н. отпер чемодан вовсе не потому, что «пассажир» задыхался… Так почему же? Но раздумывать долго над этим не было времени. Я должен был немедленно лететь дальше: торопили пассажиры, к тому же задержка в пути могла вызвать тревогу у тех «дипломатов», которые остались в Москве, чтобы отправиться транспортным самолётом. Они, конечно, следят за нашим рейсом, и прилети я не по графику во Львов, им нетрудно будет догадаться, что тайна их багажа раскрыта.
Я посоветовался с майором и начальником аэропорта, приготовился к отлёту, но настоял на том, чтобы майор сопровождал до Львова задержанных иностранцев.
— Хорошо, — согласился майор. — А там, во Львове, можно и с Москвой снестись, получить указание, как дальше поступить с задержанными.
Мы вылетели во Львов. В кабине одним человеком прибавилось. «Пассажир» то и дело искоса посматривал на своё чёрное логово.
Расстояние от Киева до Львова хотя и небольшое, но с необычным пассажиром на борту на этот раз показалось мне очень длинным.
Во Львове нас уже встречали. Документов у прибывших здесь не спрашивали, а только объявили, что самолёт дальше не полетит — ночёвка. Все направились прямо в гостиницу аэропорта. «Пассажира» мы сдали представителям пограничного командования. Меня попросили всё происшедшее изложить обстоятельно. Я сел писать.
Составленный следователем протокол и свидетельские показания, изобличающие господина Н., иностранец вынужден был подписать. Ведь это в его чемодане был обнаружен неизвестный «пассажир». Кроме того, Н. дал согласие на личный обыск с тем только условием, что вещи, принадлежащие ему лично, не будут подлежать изъятию.
Н. просчитался — он позабыл, что при нём имеются два поддельных заграничных паспорта, один из которых предназначался для второго шпиона, находящегося в чемодане, оставленном в Москве.
Для Н. теперь не было смысла продолжать полёт на запад. Он попросил отправить его из Львова обратно в Москву.
Просьбу его удовлетворили. Остальных пассажиров на следующий день доставили в Прагу.
После мы узнали, что разоблачённый нами субъект оказался агентом заграничной разведки. Он выполнял крупные диверсии и на этот раз вёз важные секретные сведения, которые были нанесены шифром на узорчатые носовые платки и галстуки.
Шпион был лётчиком и имел юридическое образование. Шефы снабдили его всевозможными поддельными документами, вплоть до пропусков с правом доступа в ответственные советские учреждения. Последняя диверсия была им провалена. Чтобы замести следы провала и избежать ареста, шпион рискнул перебраться через границу в чемодане.
Трудно точно сказать, что могло бы произойти в воздухе, очутись на борту самолёта сразу все три чемодана со спрятанными в них вооружёнными шпионами, опекаемыми двумя «дипломатами». Стук в чемодане был, конечно, не случайным. Возможно, это был сигнал к началу действия. Шпион, по-видимому, предполагал, что все диверсанты в сборе.
На предварительном следствии ему был задан вопрос:
— Зачем вам понадобился в чемодане пистолет?
Пожав плечами, он с наигранной непринуждённостью ответил:
— Так, на всякий случай!
Становилось совершенно ясным, какой именно «случай» имел в виду матёрый диверсант.
Через несколько дней в печати появилось сообщение, вызвавшее чувство глубокого удовлетворения у членов нашего экипажа. В нем говорилось, что секретарю и атташе некоего иностранного посольства в Москве, господам Р. и Н., за поведение, несовместимое со званием дипломатов, предложено покинуть пределы Советского Союза.
Командование Главного управления Гражданского воздушного флота отметило специальным приказом этот случай в нашей лётной практике и представило к награде весь экипаж.
…Прошло пятнадцать лет с тех пор, как произошёл этот инцидент в воздухе, но я и теперь не могу забыть его. Провожая в самостоятельный международный рейс молодого пилота, я напоминаю, ему о давно минувшем случае и говорю: «Будьте бдительны!»
Долг советского пилота быть неустанно зорким. На нашем воздушном пути могут встретиться самые неожиданные опасности, причем не только технического характера!..