За партой
За партой
Первый школьный день памятен каждому. Для меня этот день наступил внезапно.
Разговоры о школе в семье велись задолго до того, как я пошел учиться. Когда мне исполнилось восемь лет, односельчане говорили матери: «Пора тебе Пашку в школу посылать». Но мать к этим советам отнеслась безразлично. Она считала, что для крестьянского труда грамота ни к чему. Землю дали — ну и трудись на ней, не жалея рук. Так рассуждали многие в нашей деревне. Ведь особой грамотности для сельскохозяйственных работ в то время и не требовалось. Мать говорила, что школа будет лишь отрывать от дела. Так она в том году меня в школу и не пустила.
— А за Шурой кто присмотрит без тебя? — сердито отрезала она под конец.
Учиться мне хотелось. Некоторые мои товарищи ещё годом раньше отправились в школу. С завистью смотрел я, как они листают страницы букваря, как бойко читают по слогам.
Мне уже шёл девятый год. Я настаивал:
— Пойду учиться!
Поддержал меня наш родственник дядя Вася. После долгих уговоров мать наконец сдалась. Однако потребовала, чтобы все свои обязанности по хозяйству и дому я выполнял и впредь.
Всё лето работал я с матерью в поле. За несколько дней до начала занятий дядя Вася торжественно вручил мне свёрток. В нем были букварь, тетрадь, ручка с пёрышком. Как я обрадовался этому подарку!
1 сентября мать и старшие сёстры с рассветом уехали в поле. Я накормил Шуру, прибрал в избе и спрятал подальше спички — сестрёнка оставалась дома одна.
Захватив тетрадь и букварь, я вышел из избы и уселся на завалинке поджидать своего дружка Митьку. Он тоже в этом году впервые шёл в школу. Накануне мы условились с ним идти вместе.
Стояло ласковое утро золотой смоленской осени. Солнце поднялось, пригрело землю, и я с наслаждением ворошил босыми ногами тёплую, бархатистую пыль. В деревне было совсем тихо. Только глухие мерные удары доносились издалека: где-то на току цепами молотили овёс. На улицах не было ни души. Взрослые, радуясь погожему дню, выехали в поле. Ребят, обычно с раннего утра носившихся ватагами по улицам, сегодня не было слышно.
Наконец показался Митька. Этот завзятый озорник сейчас шагал степенно и важно. Постоянно вихрастый и растрёпанный, сегодня он выглядел по-иному. Всё на нём было аккуратно выстирано, выутюжено и заштопано. За плечами висела новая холщовая сумка. Подойдя ближе, Митька критически оглядел меня с головы до ног:
— А где же твоя сумка?
Сумки у меня не было. Подошли ещё двое наших дружков. Они тоже выглядели празднично. Оба неодобрительно покачали головами, заметив, что я одет кое-как. Да, первый школьный день застал меня врасплох!
— Пошли, — строго сказал Митька.
И мы зашагали к школе.
У небольшого школьного здания было шумно. Кроме наших деревенских ребят, здесь собрались ученики с Заречья, так назывались у нас сёла, расположенные по другой стороне Днепра. С зареченскими мы, гришковцы, обычно враждовали, но сегодня всё было мирно.
Школьный сторож дед Трофим прозвонил в колокольчик, и мы разошлись по классным комнатам. Таких комнат в школе было всего две, и в каждой из них одновременно занималось по два класса: первый и третий, второй и четвёртый.
В светлом, но тесном классе, куда мы вошли, стояло два ряда парт. Первый, что поближе к двери, занимали третьеклассники; во втором, у окон, расселись мы, новички. Я, конечно, уселся рядом с Митей. Над столом учителя, на стене, под стеклом, висел портрет Ленина в траурной рамке: тогда ещё и двух лет не прошло, как умер Владимир Ильич.
Вошла наша учительница Лидия Ивановна. Третьеклассники дружно встали и ответили на её приветствие. Вразброд за ними потянулись и мы.
Учительница обратилась к нам, первоклассникам. Она поздравила нас с первым днём учебы, потом стала рассказывать о Владимире Ильиче, о том, что у нас в Советской стране грамота нужна каждому.
Говорила Лидия Ивановна просто и понятно. Слушали мы внимательно. Затем она задала третьеклассникам арифметическую задачу и, пока те её решали, снова занялась нами. Лидия Ивановна показала, как садиться за парту, объяснила, как правильно держать карандаш, и мы начали писать палочки.
— Твоя тетрадь не годится, — сказала Лидия Ивановна и дала мне другую — в косую линейку, объяснив ещё раз, как надо держать карандаш.
Сначала палочки никак не давались мне. Мои руки легко справлялись с глиной для лепки, с ножом для вырезания. Но вот тонким карандашом пальцы никак не могли управлять. Пыхтя от напряжения и беспрерывно кося глазами на Митину тетрадь, неумело выводил я эти заколдованные палочки.
Учиться было интересно, особенно складывать из букв слоги, а из слогов — целые слова…
Но нелегко мне было в школьные годы. Только усядешься за уроки, раздается голос матери:
«Пашка, пойди принеси воды!»
«Павел, пора корову встречать!»
«Брось, сынок, свой букварь, поиграй с Шурой. Или не слышишь, что девчонка плачем исходит?»
Урывками, между делом выполнял я домашние задания, старался не отставать от товарищей. Особенно трудно приходилось весной и осенью, когда полно дел и в поле и в огороде.
Так, едва успевая справляться с уроками и делами по дому, я тянул все четыре года начальной школы.
Учительницу свою я крепко полюбил. Она была справедливой, заботилась о нас, своих учениках. Готовишь дома уроки и как о самой лучшей награде мечтаешь об одобрительной улыбке Лидии Ивановны.