ПУСТЬ ВСЕГДА БУДЕТ ПЛАНЕР
ПУСТЬ ВСЕГДА БУДЕТ ПЛАНЕР
Невероятно сложным представляется нам время, отстоящее от нас более чем на пятидесятилетний отрезок истории. Сквозь полувековую завесу проступают основные события тех дней.
Окончательно потерпели поражение, несмотря на активную помощь прогрессивных сил мира, республиканцы в Испании. Фашизм торжествует первую военную победу.
Гитлеровская Германия запросто, при молчаливом согласии Англии и Франции, захватывает Австрию, а затем и Чехословакию.
Готовясь к неизбежной войне с Советским Союзом, Гитлер коварно заключает с Союзом договор о ненападении. Осуществляется раздел Польши. Немцы за пять дней оккупируют ее западную часть и сразу же приступают к захвату Франции, Бельгии, Норвегии, Голландии.
Без сопротивления пала «линия Мажино», на которую так надеялись французы, — фашисты запросто обошли ее, открыв дорогу на Париж. Все идет к тому, что фашисты скоро повернут на Восток — это главная цель Гитлера.
А в это время в Советском Союзе все еще происходит драматический процесс — репрессии ведущих военных и научно-технических специалистов.
Наиболее талантливые руководители объявлены «врагами народа» — часть из них расстреляна, часть разбросана по концлагерям и тюрьмам, часть сослана.
В стране царит обстановка недоверия, растерянности, подозрительности, заушательства, предчувствия надвигающейся трагедии войны.
Никто не называл Олега Антонова «гражданин конструктор». За ним не ходил в конструкторском бюро так называемый «тягач» — сотрудник органов, ответственный за заключенного специалиста.
Антонов не был под арестом, как десятки других конструкторов… Но все равно жестокая судьба тридцать седьмого года не обошла и его.
Произошла смена руководства Осоавиахима, а с этим и коренное изменение отношения к планеризму — массовое движение молодежи попросту закрыли.
Уже в 1936 году начался упадок планерного спорта, в последующие годы он рухнул окончательно. Новые люди, равнодушные к планеризму, даже изобрели некое кредо: «Меньше летают — дольше живут!»
Но это было лишь объяснением причин и поводов, которые в те годы не подлежали огласке. А истинное существо происходящего, по словам знаменитой летчицы Марины Расковой, рассказавшей мне подлинную историю крушения планеризма, заключалось в следующем.
Инструктор планерного дела в Коктебеле, узнав, что его отца арестовали, и боясь быть самому репрессированным, а это было неизбежно, — улетел на учебном самолете в Турцию (об этом выше упоминалось).
О бегстве доложили Сталину. Он недолго думая отдал распоряжение вообще закрыть планеризм, как массовый вид спорта.
Это и проводилось в жизнь под любым поводом. Олег Константинович был снят с должности. На его место назначили известного конструктора планеров и легких самолетов Грибовского. Но и тот проработал на заводе недолго.
Планерный завод вскоре вообще закрыли, и на его базе обосновался для реализации сверхсекретного изобретения конструктор, профессор Левков. Он впервые строил аппараты на воздушной подушке и воздушные торпеды, как бы подменив неслыханную производительность завода в две тысячи планеров в год на продукцию, которая, увы, так никогда и не увидела света.
Такое положение устраивало всех. Это было в духе времени.
Разбрелись кто куда конструкторы планерного завода. Олег Константинович обратился к своему старому знакомому по коктебельским слетам — генеральному авиаконструктору А. С. Яковлеву. Тот, хорошо зная талант Антонова, предложил ему работу ведущего инженера на своей фирме.
Это вполне устраивало тридцатилетнего конструктора — он давно мечтал перейти с постройки планеров на конструирование самолетов. В этом он видел логичное развитие своей деятельности в авиации.
«Планеризм вечное увлечение, — говорил Антонов. — Морской флот развивается давно. Были фрегаты, крейсеры, линкоры, теперь появились атомные суда, а парусные яхты остаются.
Так и планеры. Их будут строить и летать на них до тех пор, пока будут восходящие потоки и будут люди, стремящиеся летать. А они будут всегда.
Планеризм — это простота, плюс дешевизна, плюс хорошая аэродинамика. Перенесение этих качеств в легкомоторную авиацию даст огромные достижения».
Переход этот происходил у Антонова болезненно. Дело в том, что внешние пертурбации наложились в его жизни на семейную неурядицу, обрушившуюся на Олега Константиновича — человека чувственного и глубоко порядочного.
В 1937 году в конструкторское бюро планерного завода пришла на работу только что закончившая Московский авиационный институт Елизавета Аветовна Шахатуни.
Еще мало понимая, что надо делать авиаспециалисту на планерном заводе, она была потрясена одержимостью Олега Константиновича, сумевшего заразить своими стремлениями весь коллектив.
Потрясение переросло в чувство восхищения его талантливостью, умением совершенно неординарно решать сложнейшие вопросы, безграничной любовью к своему делу.
Одновременно девушку волновала его внешняя незащищенность. В отношении с людьми Олег был часто наивен и излишне доверчив. Будучи в гуще людей, девушка видела истинное отношение к нему, ощущала необходимость постоянной его поддержки.
Вероятно, все эти моменты и привели к тому, что она в конце концов влюбилась в своего руководителя. Большую роль в рождении чувства сыграла и яркая интеллигентность, присущая Антонову. Чего там говорить, такая особенность характера в те годы была чрезвычайно дефицитной — подлинная интеллигентность встречалась крайне редко.
У Олега Константиновича никогда не было близких друзей. Отдавая себя целиком работе, он не мог позволить себе близко дружить с сотрудниками, даже заведомо остерегался этого.
Елизавета Аветовна оказалась исключением. Олег Константинович не только влюбился в нее, но она всю жизнь оставалась рядом с ним, будучи одним из самых ответственных его сотрудников.
(Прекрасный расчетчик-прочнист, Елизавета Аветовна до сих пор работает в КБ имени О. К. Антонова руководителем отдела прочности самолета — о ней речь пойдет ниже.)
…Неотвратимо назревал семейный конфликт — он требовал своего разрешения. А история неумолимо раскручивала свою нить.
Гитлер, готовясь к войне с Советским Союзом и желая усыпить бдительность советских людей, пошел на то, чтобы показать в Москве свой «железный кулак» — лучшие самолеты Германии.
«— Пусть русские убеждаются в том, что после договора мы доверяем им, — рассуждали немцы. — Кто же будет показывать свои военные секреты ближайшему противнику? Пусть смотрят — и верят нам… А подняться до нашего уровня развития авиации Советы все равно не успеют…
В Москву, в Научно-исследовательский институт Военно-Воздушных Сил, перегнали из Германии самые современные самолеты. Это были истребители: „Хейнкель-100“, „мессершмитты“ — МЕВ-109 Е, МЕ-110, МЕ-209, МЕВ-108.
Два типа бомбардировщиков: „Юнкерс-88“ и „Дорнье ДО-215 В“.
Учебные самолеты: „бюккер“ — ВИ-131 и ВИ-133. Разведчик — „Фокке-вульф-58“. И, наконец, связной самолет „Физлер-шторх“-156».
Осматривали эти самолеты не только члены правительства, но и крупнейшие авиационные специалисты страны. Среди них были даже и те, что находились на положении заключенных — в «крылатой шараге».
Андрей Николаевич Туполев в сопровождении своего «тягача» с интересом рассматривал М-110. Самолет действительно внешне очень напоминал знаменитый истребитель Андрея Николаевича.
— Вот, гляжу на «мою машину», — грустно шутил Туполев, намекая на иезуитское обвинение его в том, что он якобы в свое время продал чертежи самолета немцам.
Все это было, конечно, злой выдумкой, направленной на то, чтобы хоть как-нибудь объяснить народу причину ареста известнейшего авиаконструктора.
Однако немцы не упускали случая, чтобы при первой возможности не позаимствовать кое-что у советских. В этом сразу же убедился Олег Антонов, познакомившись с немецкими самолетами.
Руководство чрезвычайно заинтересовалось трехместным самолетом «Шторх», что в переводе значит «Аист». Говорят, что его подарил Советам лично руководивший люфтваффе Герман Геринг.
Самолет конструктора Физлера обладал исключительными летными данными — короткий разбег и приземление, устойчивость в полете, хорошая управляемость.
Антонову было поручено детально обследовать новый самолет, снять его подробные чертежи и построить опытный образец.
Первое, с чем столкнулся конструктор в Ленинграде, куда в конце концов перегнали машину, — это профиль крыла «Аиста».
— Товарищи! Так ведь это наш, отечественный профиль крыла, Р-11 или, вернее, Р-11-С Петра Петровича Красильщикова, — воскликнул Антонов. — Это профили мы широко использовали на планерах «КИМ», «Стахановец», «Рот-Фронт».
— Не может быть! — откликнулись конструкторы. — Это невероятно, чтобы фашисты, якобы презиравшие нашу науку, втихомолку обкрадывали эту самую «презренную» советскую науку?!
Теперь стало ясно, почему ни в каких технических описаниях самолета не находили ни малейших указаний на профилировку крыла. Ни малейших!
Приехав весной 1940 года в Ленинград и приняв на свои плечи небольшое КБ авиационного завода, Антонов быстро справился с поставленной перед ним задачей. Уже к осени самолет на отечественных материалах и деталях, с отечественным мотором был построен. Более того, он прошел государственные испытания, и было принято решение наладить серийный выпуск этого самолета в санитарном варианте на небольшом авиазаводе в Каунасе.
Заводик принадлежал фирме Яковлева. Выпуск самолетов на нем был поручен Антонову.
С небольшой группой сотрудников молодой начальник предприятия переехал в Каунас и немедленно приступил к выпуску крылатых санитаров.
Супруга осталась в Москве.
Поначалу все шло хорошо. Работа налаживалась. По переводу на завод приехала и Е. А. Шахатуни.
В воскресное утро 22 июня 1941 года Олег Константинович проснулся от оглушительного грохота.
«Неужели гроза?» — подумал он.
Выглянул в окно, а там за шторами — ослепительное солнце.
В комнату влетел с широко раскрытыми глазами один из сотрудников:
— Война…
Так вот когда она началась… Говорят, немец уже под городом. Каунас — рядом с границей.
Сломя голову ринулись на завод.
Мост через Нерис был забит военной техникой. Штатских вообще не пропускают. Перебрались через реку на лодке и лишь к полудню бегом миновали широко распахнутые заводские ворота.
На завод уже тянули подбитые МИГи, подлежащие ремонту.
Почти все сотрудники были на месте. Поступило указание сверху: срочно готовиться к эвакуации. Репродукторы взволнованно рассказывали о бомбежке Киева, Севастополя, Риги, Вильнюса, Бреста, Житомира, Бобруйска..
Артиллерийский гул под Каунасом усиливался.
Когда к вечеру Антонов вернулся в гостиницу, она была уже пуста. Последние машины, загруженные женщинами и плачущими детьми, покидали город.
Что делать? Надо уходить… Уже слышны автоматные очереди.
— Чего стоите, немцы в городе, — крикнул пробегавший мужчина.
Выручил молодой сотрудник конструкторского бюро. Он появился неожиданно возле гостиницы на пожарной машине невесть как и невесть где захваченной инженером.
— Немедленно в машину! Забирайте своих.
Олег Константинович помог Елизавете Аветовне подняться на крутой борт пожарного автомобиля. Рядом пристроил ось еще несколько сотрудников. Машина рванулась на восток по забитым беженцами дороге. Через час немцы вошли в Каунас.
— Я сидел на месте бранд-майора, — вспоминает Олег Константинович, — а мои товарищи спиной ко мне примостились на скамьях ствольщиков и топорников… Вел машину парень, который работал с нами в Каунасе. Помню его фамилию: Жвирблис. Водительских прав у него не было, но шофером он оказался хоть куда.
А я, используя свои знания аэронавигации — у нас не было ни карт, ни компаса, — по звездам определял маршрут, объезжая по проселкам забитое транспортом шоссе.
— Это было безумное путешествие, — рассказывает Елизавета Аветовна. — Два дня мы ехали под непрерывным обстрелом с воздуха, по дорогам, до предела забитым всеми видами транспорта. Порой приходилось скатываться в кювет, прятаться по лесам и кустарникам. Ночевали в стогу сена в стороне от дороги. Особенно ожесточенно обстреливали нас немецкие самолеты под Минском. Раз десять пытались мы скрыться от свинцового дождя фашистских стервятников, обходя шоссе по разбитым грунтовкам.
Навсегда запомнила я эти страшные часы. Но что поразительно: никто не погиб, даже никто не был ранен… К концу второго дня мы добрались наконец до Москвы.
Итак, опять все приходилось начинать с нуля. Коллектив направили на тот же планерный завод. Здесь нас ждали рабочие, оставшиеся от так и не завершенного секретного предприятия Левкова.
— Вновь будем строить планеры, — объявил Антонов через несколько дней. — Транспортные, грузовые…
Коллективу было поручено срочно подготовить опытный экземпляр планера А-7.
«Антонов-7», транспортно-десантный планер, рассчитанный на семь пассажиров, был крайне необходим для обеспечения питанием, боеприпасами и людьми партизанских отрядов в глубоком тылу противника.
Этот планер нес на себе некоторые особенности самолета У планера были убиравшиеся в полете шасси. Оборудованная приборами кабина также напоминала самолетную.
Планер прозвали «небесным вагоном», и заслуженно — это действительно был новый шаг в развитии грузового планеризма.
Основные данные также свидетельствовали о том, что его можно было с успехом использовать в условиях военного времени.
Вот несколько цифр по «небесному вагону»: размах крыла — 18 м, длина вагона — 10,54 м, вес пустого — 955 кг, полетный вес — 1875 кг, длина разбега при взлете — 300 м, скорость взлета — 105 км/ч, скорость буксировки — 300 км/ч, скорость посадки — 80 км/ч.
Позже Антонов так характеризовал «работу» своих планеров в годы войны:
«Планер благодаря небольшой посадочной скорости и крутой траектории при опущенных щитках-закрылках может сесть на небольшую площадку в лесу, на вспаханное поле, на замерзшую, покрытую снегом реку.
Посадки, как правило, совершались ночью при свете костров.
После посадки и выгрузки недорогой планер обычно сжигался.
Даже трудно представить себе, какую огромную помощь оказывали планеры партизанскому движению».
Вот донесение с Калининского фронта, где в 1942–1943 годах широко использовались планеры. Здесь «работали» с двухмоторными самолетами СБ планеры трех типов: А-7 — семиместный, конструкции О. К. Антонова, КЦ-20 — двадцатиместный, конструкции Колесникова — Цыбина, ГР-29 — одиннадцатиместный, конструкции В. Грибовского.
Всего партизанских планеров было изготовлено свыше 500 штук.
Как правило, они обеспечивали отдельные важные операции.
Так, с 6 по 20 марта 1943 года — планерно-десантное подразделение Третьей воздушной армии, размещавшейся в районе Старая Тропа около Великих Лук, проводило операцию по снабжению партизан с помощью планеров. В ней участвовало 35 планеров А-7 и 30 — Гр-29.
За 12 суток по ночам было переброшено 50 тонн грузов и боеприпасов, 150 бойцов-подрывников, 106 человек руководящего состава для подпольной политработы, 5 типографий, 16 радиостанций. Всего было совершено 96 вылетов. Буксировали планеры двухмоторные бомбардировщики Дб-Зф и СБ.
Антоновский десантный планер был отмечен 1-й премией еще в 1939 году на конкурсе многоместных десантных планеров. Опытный экземпляр изготовлялся в Каунасе, но работу над ним прервала война.
Проектирование и строительство его завершено в Москве летом 1941 года. Серийно планер начал изготовляться с зимы 1942 года.
Огромную помощь оказали планеры партизанам Белоруссии.
Вот как описывает один из рейсов на планере конструкции Антонова уже известный нам планерист и летчик Сергей Николаевич Анохин.
«В марте сорок третьего партизанам было особенно трудно. Не хватало боеприпасов, медикаментов и продовольствия.
Большой группе планеров дали задание вылететь в центр партизанского края и доставить срочный груз отряду „Мститель“.
Самолеты-буксировщики подняли тяжело груженные планеры в воздух, увлекая их ночью в сторону фронта. Под обстрелом зениток, в резких лучах прожекторов пересекли планеры линию фронта, углубляясь в тыл противника.
Вот уже свыше двух часов мы в пути. По расчетам, уже у цели, а сигнальных костров почему-то нет.
— Неужели поворачивать назад?
Но в это мгновение почти одновременно вспыхнули огни, очерчивая контуры посадочной площадки. Планер отцепляется от самолета и уверенно идет на посадку.
— Почему запоздали с огнем костров?
— Здесь только что кружился немецкий разведчик. Он мог заметить площадку…
Немедленно оттягиваем планер в сторону.
За ним, один за другим, с небольшими интервалами приземляются безмоторные птицы.
Пилотов засыпают вопросами: „Что на Большой земле?“, „Когда начнут освобождать эти края?“, „Нельзя ли вывезти раненых?“
— Я готов, — отвечает Анохин. — Но нет буксировщика. Надо вызывать шифровкой Желютова — этот вытянет…
Анохин быстро замеряет площадку широкими шагами. Подниматься будет нелегко: слишком мал разгон.
Следующей ночью приземлился опытный летчик Ю. Желютов.
Буксировочный трос сократили до 25 метров, планер загнали на самый край площадки.
— Это тебе не Коктебель, — бормочет Анохин, вспоминая предвоенные прославленные слеты планеристов.
— Не подведи, Антонов. У тебя всегда получалось…
Планер забит ранеными. Отказаться от взлета невозможно. Риск не взлететь чрезвычайно велик.
— Будем рисковать…
Ревет моторами буксировщик. Стремительно приближается последний костер — если у него планер не оторвется от земли, надо отцепляться, иначе врежешься в деревья, обступившие площадку. Костер промелькнул. Пилот резко берет на себя ручку управления.
О, радость! Планер с трудом, но все ж таки отрывается от земли. Вершины деревьев — под ним. Близко, хоть рукой дотянись…
Теперь лишь бы не дать планеру свалиться на крыло — скорость слишком мала.
Несколько мгновений — и риск оправдан: планер с ранеными набирает высоту. Теперь лишь бы благополучно пересечь линию фронта».
Планеристы-десантники участвовали во многих боевых операциях. Они летали в осажденный Ленинград. Перебрасывали пушки, минометы и боеприпасы на правый берег форсируемого Днепра.
Они во время сталинградской операции по окружению немецкой группировки войск забрасывали по воздуху горючее для наших танков.
После войны, в городе Киржаче Владимирской области, был воздвигнут обелиск в честь героических планеристов-десантников.
Медаль «Партизану Великой Отечественной войны» не случайно украсила грудь Олега Константиновича Антонова.
Он заслужил эту медаль всей своей деятельностью по развитию планеризма в нашей стране. И не зря в последние годы своей жизни Генеральный конструктор так много времени уделял дельтапланеризму и сверхлегкой авиации — он понимал всю прогрессивность этого неумирающего вида спорта, доступного смельчакам.
— Планеры и мотодельтапланы еще покажут себя в народном хозяйстве, — убежденно говорил Антонов.
А ему можно верить…