НАЧАЛО ВЕКА И НЕМНОГО ДАЛЬШЕ
НАЧАЛО ВЕКА И НЕМНОГО ДАЛЬШЕ
Последний век второго тысячелетия…
Что принесет он человечеству, этот загадочный двадцатый век? Что впереди?
Европа встречала 1900 год шумно, как всегда празднично и разгульно. Звенели бокалы, вспыхивали звезды фейерверков. Промышленники хвастали друг перед другом своими успехами. Еще бы… Европа процветала и богатела. Промышленная революция преобразила ее технический облик. Капитал искал себе применение не только в метрополии — он ринулся в колонии. Америка начала переходить на конвейерное производство автомобилей. «Страна процветания» — окрестили ее.
Господа офицеры обсуждали новые планы вторжений и авантюр. На повестке дня — экзотический конфликт: Россия — Япония.
— Слава Богу, это так далеко от Европы, — болтали очаровательные дамы, кокетливо улыбаясь и прислушиваясь к прогнозам элегантных офицеров и светских львов в слепящих манишках.
Сквозь магический кристалл времени еще не просматривались впереди ни первая мировая, ни Великая Октябрьская…
Но как своеобразное веяние времени, как романтический символ его, проступали окрашенные фантастикой и призрачная картина будущего овладения воздушным пространством, и образы новых икаров.
И вскоре авиация стала всеобщим, поголовным увлечением человечества. Она вошла в моду, и ей приносили уже первые человеческие жертвы.
Знаменитые художники рисовали карикатуры, конструируя воображением своим самые немыслимые летательные аппараты, напоминавшие то летающих пауков, то перепончатокрылых звероящеров.
Журналисты взахлеб фабриковали сенсации о таинственных дирижаблях и самолетах, якобы увиденных ими в те дни, когда их еще не было. Что стоит, например, такое сообщение петербургской газеты «Русское слово»:
«В 9 часов вечера 6 августа с балкона группа лиц видела низко летящий с севера на юг аэроплан.
Ясно было видно три огня и очертания корпуса. Аэроплан шел против ветра и заметно колебался».
Даже «Саратовский вестник» — газета города, где протекали юношеские годы Олега Антонова, не скупился на сенсации:
«В бинокль был виден круглый, светящийся предмет, двигавшийся высоко над Заволжьем по Волге. Строились всевозможные предположения, и, между прочим, что этот предмет — таинственный дирижабль».
Нелишне отметить, что тогда НЛО были, по всей видимости, гораздо более частыми гостями на нашем небе, чем дирижабли.
Внимание, проявляемое к первым авиаторам, и не снилось сегодняшним кино- и рок-звездам. Кусочки одежды знаменитых летчиков передавались из рук в руки как реликвии. Удачливых летчиков в буквальном смысле слова засыпали цветами с головы до ног. Даже пятна авиационного масла на блузках счастливиц, случайно обрызганных самолетным мотором, воспринимались с восторгом, как дар Божий.
Их называли летунами (вспомним Блока: «Летун отпущен на свободу…»).
Богачи и предприниматели щедро назначали баснословные денежные премии за завоевание того или иного барьера в авиации: за скорость, высоту, дальность, за время в полете, преодоление горного хребта, водного зеркала, за лишнего пассажира на борту, пусть даже четвероногого.
В городах Европы непрерывно проводились соревнования летунов — так называемые «митинги», на которые съезжались и слетались летчики всех стран в надежде на очередной приз.
Вот, к примеру, публикация того времени — «Воздухоплавательные состязания в Реймсе»:
«1-й приз 50 000 франков — для аппаратов, которые выполнят полет минимум на 50 километров без обновления запасов, получил Анри Фарман на биплане, покрывший 180 километров за 3 часа 3 минуты 56 секунд.
2-й приз — 25 000 франков — Губер Латам на моноплане „Антуанетт“.
Приз Гордона-Беннета за 20-километровый полет в два приема вокруг аэродрома в кратчайшее время достался, сверх ожиданий, американцу Кертиссу, который на биплане своей системы покрыл эти 20 км за 15 минут 50 сек. Кертисс получил 25 000 франков и роскошную вазу.
Премия в 10 000 франков досталась Латаму, поднявшемуся на моноплане „Антуанетт“ на высоту 150 метров и побившему мировой рекорд.
Блерио чуть не сгорел при вчерашнем взрыве, уничтожившем его моноплан. По счастью, он отделался лишь ожогами».
Это сообщение ярко характеризует ту обстановку, которая царила на соревнованиях, где лишь мгновение отделяло летчика от смерти или от триумфа.
Не эта ли сумасшедшая игра с жизнью собирала в те годы десятки и сотни тысяч зрителей на любые авиационные праздники, соревнования и «митинги»?
Более того, авиационная страсть привлекала алчное внимание предпринимателей, получивших возможность делать бизнес на летчиках. Так, один из первых русских пилотов, Михаил Никитович Ефимов, был «закуплен» одесскими богачами Анатром и Ксидиасом, снабдившими его самолетом.
Покупали самолеты за рубежом и летали на них ради собственного интереса богатые аристократы и господа, купечество. Так, владельцем первого самолета в Киеве был купец-старовер Федор Былинкин, пытавшийся летать на машине конструкции братьев Райт.
Приобщиться к авиации, а иногда и полететь — вот страсть, овладевшая многими выдающимися людьми начала века Поднимались в небо в качестве пассажиров А Франс, Э. Верхарн, Г. Гауптман, М. Меттерлинк.
Только чудом остался жив после катастрофы А. Куприн, летевший с пилотом, в прошлом известным борцом Заикиным. Освоил технику пилотирования ученик самого Блерио поэт-футурист Василий Каменский.
Рядом с экспозицией в каунасском музее, посвященной двум выдающимся литовским летчикам, Дарьюсу и Гераносу, пересекшим Атлантический океан на маленьком одномоторном самолетике в 1933 году, рассказывается о летном подвиге, происшедшем значительно раньше.
Середина прошлого века… В небольшом литовском городке Кракес безвестный государственный чиновник А. Гришкявичус построил удивительную летательную машину — паролет. Машина вобрала в себя достижения своего времени. Паровая машина приводила в движение винт и машущие крылья для подъема аппарата. Гибкое хвостовое оперение должно было управлять полетом. Небольшой воздушный шар создавал подъемную силу.
Летательный аппарат необыкновенной формы потребовал нескольких лет труда. Энтузиаст назвал его «Жемайтис» в честь жителей района Жемайтия, отличавшихся особым упорством и настойчивостью.
Жаждавший поддержки, он решил устроить сюрприз губернатору, чтобы заинтересовать его своим изобретением. Когда высокое начальство подъезжало к городу, вдруг из-за кустов показался огнедышащий аппарат с машущими крыльями и огромным пузырем на горбе. Испуганные лошади понесли…
Возмущенный губернатор, едва не лишившийся жизни, в бешенстве разжаловал незадачливого создателя самолета, лишив его места. Потрясенная случившимся, супруга умельца в отчаянии подожгла созданную им летательную машину. Вместе с крыльями сгорели надежды обнищавшего таланта. Говорят, он развелся с предавшей его мечту и вскоре умер от горя.
Так в 1855 году погибло одно из изобретений прошлого века — это было до Можайского, до братьев Райт, до Блерио. Это было впервые в мире: самолет, оторвавшийся от земли с помощью воздушного шара.
Ни психологически, ни технически люди не были подготовлены к тому, чтобы воспринять это необыкновенное изобретение. Во имя истины добавим: развитие авиации пошло иным путем; самолетам лишь помехой могли бы быть воздушные костыли аэростатов.
Отсутствие технических возможностей было препятствием на столбовой дороге подлинной авиации. Так произошло с гениальным проектом самолета Александра Федоровича Можайского. Моряк по профессии, он служил старшим офицером на военном корабле «Прохор». Рано увлекся воздухоплаванием, вышел в отставку. Сын его вспоминает:
«Возникновение идеи воздухоплавательного аппарата покойный Александр Федорович относил к 1855 году, приписывая ее своим наблюдениям над птицами».
Он, по словам «Кронштадтского вестника», построил себе воздушного змея и на буксире за тройкой лошадей «два раза поднимался в воздух и летал с комфортом».
Но это было лишь начало.
За опытами со змеем последовала постройка модели, предвосхитившая создание самолета в натуральную величину.
Испытание модели с пружинным двигателем прошло весьма успешно. Тот же «Кронштадтский вестник» словами полковника Богословского сообщил.
«Быстрота полета аппарата изумительна. Он не боится ни тяжести, ни ветра и способен летать в любом направлении.
Опыт доказал, что существовавшие до сего времени препятствия к плаванию в воздухе блистательно побеждены нашим даровитым соотечественником. Господин Можайский совершенно верно говорит, что его аппарат при движении на всех высотах будет постоянно иметь под собой твердую почву».
Можно было начать строительство. Изобретатель обратился за помощью в Военное министерство. Специальная комиссия, в составе которой был великий Д. И. Менделеев, одобрила проект и отпустила на его воплощение средства.
Профессор Алымов в статье «К вопросу о воздухоплавании», вышедшей в 1878 году, сообщает: «Аппарат г. Можайского, по крайней мере в своем принципе, составляет, по нашему мнению, громадный и окончательный шаг к разрешению великого вопроса плавания человека в воздухе по желаемому направлению с желаемой, в известных пределах, скоростью… А. Ф. Можайскому принадлежит, по нашему мнению, великая заслуга решить эту задачу на практике…»
Получив в 1881 году патент на свой самолет, изобретатель строит свою машину. Она имела фюзеляж в виде лодки, два больших крыла с элеронами, подвижное хвостовое оперение для поворота самолета и изменения уровня его полета. Три винта от двух паровых машин в 20 и 10 лошадиных сил приводили аппарат в движение. Самолет опирался на четырехколесное шасси для взлета и посадки.
Летом 1882 года в Красном Селе под Петербургом была закончена сборка самолета и состоялись его испытания, которым предшествовало сообщение в «Петербургском листке»:
«У нас в Петербурге действительно устраивается летательная машина, на которой, — как уверяют газеты, ученые и инженеры, — строитель намерен перелететь из Петербурга прямо на Московскую Всероссийскую Выставку».
Перелет не состоялся. Скатившись со специального наклонного помоста, аэроплан Можайского под управлением механика оторвался от земли, но тут же упал на крыло.
Мощности тяжелых паровых двигателей не хватило на то, чтобы продолжить полет.
Технически грамотная идея не могла быть реализована на уровне своего времени — необходимый мотор еще не был создан.
Можайский приступил к разработке легкого нефтяного двигателя внутреннего сгорания и созданию второго, усовершенствованного самолета.
Но на реализацию того и другого ему уже не хватило ни времени, ни средств. Через несколько лет он скончался, так и не завершив своего гениального изобретения, когда он вплотную подошел к возможности создания летающего самолета еще в конце прошлого века.
В 1903 году, когда техника значительно продвинулась вперед, когда были созданы легкие двигатели внутреннего сгорания, первый самолет оторвался от земли. Честь его создания принадлежит двум американцам — братьям Вильбуру и Орвиллу Райтам.
Механики-самоучки из небольшого городка Дайтон, они организовали небольшую мастерскую по изготовлению дешевых велосипедов собственной конструкции «Ван-Клив».
В начале века популярность велосипеда была исключительной — возникло своеобразное, почти маниакальное увлечение сверхлегким педальным транспортом.
Не зря многие из летчиков и конструкторов аэропланов были из бывших велосипедистов, порой даже из знаменитых гонщиков.
У Райтов все началось со знакомства с опытами планериста Лилиенталя, управлявшего полетом за счет перемещения центра тяжести собственного тела, опиравшегося на крылья.
В этом была его ошибка, решили братья, он потому и разбился, что балансировал. Надо управлять не телом, а самим крылом.
Братья построили управляемый планер и начали с успехом испытывать его, привязав канатом к легкому автомобилю. Чем не опыт Можайского с тройкой?
— Зачем таскаться на буксире за автомобилем? Может быть, лучше поставить мотор на сам планер и получить тягу с помощью воздушного винта? — рассуждали они.
Кому из братьев первым пришла в голову эта идея, неизвестно. Но так они и поступили. А для начального разгона, вместо наклонного помоста Можайского, приспособили вышку с падающим грузом, который соединялся тросиком с аэропланом.
17 декабря 1903 года состоялся первый в мире полет двухвинтового аппарата, продержавшегося в воздухе 59 секунд.
Братья держали свои опыты в секрете, понимая государственную значимость покорения воздушной стихии. Однако в американскую прессу просочилось все же достаточно неопределенное сообщение:
«Господа Вильбур и Орвилл Райт из штата Огайо испытали вчера в Кити-Хаук новую изобретенную ими машину. Опыт вполне удался. Летательная машина пролетела против ветра расстояние более четырех километров и опустилась на заранее отмеченное место».
Дальше Америки эти сведения не ушли — Европа осталась в неведении, хотя засекретившие свой самолет американцы уже часами парили в воздухе.
Лишь через три года первый самолет взлетает и над Европой. Поднял его в воздух в Париже представитель «золотой молодежи» — сын бразильского богача-плантатора Сантос-Дюмон. Он увлекался воздухоплаванием, эксцентрично приземляясь на аэростате в местах скопления людей — на площадях, на скачках — прямо с неба, как снег на голову!
Привязав аэростат, он шел под восторженные крики толпы обедать или гулять в Булонский лес. Вот так, запросто. Как бы между дел…
Этот отчаянный малый в свободное время, на деньги своего отца, строит крохотный планер — с мотором — «Стрекоза» — по-французски «Демуазель».
Осенью 1906 года «Демуазель» делает свой первый прыжок в воздухе, пролетев под мостом расстояние в 220 метров. Полет зафиксирован — он первый в Европе. На удачливого летчика с восторгом смотрит весь континент. Его успех явился толчком лавинообразному процессу. Плотину прорвало. Десятки, вероятно, даже сотни, конструкторов словно с цепи сорвались — ринулись строить свои самолеты, повторять конструкции более успевающих соседей, вносить свои изменения в них.
Богатые спонсоры объявляют сумасшедшие призы за любой, по нашему, самый скромный, успех в авиации — только давайте результат!
Как грибы после благодатного дождя во всех странах вырастают авиационные клубы, комиссии, ассоциации. Во главе их становятся богатые, увлеченные небом люди, банкиры, предприниматели, адвокаты. Как это здорово — приобщиться к заманчивому делу — летать.
Французский адвокат — богач Аршдакон, находясь во главе авиационной комиссии, назначает премию в 50 тысяч Франков тому, кто сделает круг над аэродромом общей протяженностью не менее километра…
По нашим меркам — это пустяки. Но ведь это было тогда, на заре…
Помощник Аршдакона, молодой механик Габриэль Вуазен, смекнув, что дело пахнет большими деньгами, срочно организует мастерские по строительству аэропланов, рассчитывая на богатых клиентов. Он проектирует свой самолет.
Отсюда и пошли первые прославленные бипланы марки «вуазен».
Популярный автомобильный гонщик Анри Фарман тут же заказывает самолет в мастерских и, получив его, начинает осваивать технику пилотажа. Смелости ему, автогонщику, не занимать — необходимо обрести умение летать. Параллельно он совершенствует и сам самолет, благо с техникой гонщик, как говорится, на короткой ноге.
И вот наконец на аэродроме Исси-ле-Мулино под Парижем первая победа Фармана. Он делает в воздухе широкий замкнутый круг над площадкой и тут же на взлетном поле получает чек на 50 тысяч франков.
Через некоторое время рекорд дальности бьет на «вуазене» известный скульптор Леон Делагранж. Фарман отвечает ему рекордом продолжительности — 15 минут в воздухе! Делагранж берет на борт самолета пассажира. Фарман поднимает на воздух самого Аршдакона. И пока идет это отчаянное соревнование в воздухе, в их борьбу неожиданно вклинивается инженер Луи Блерио из города По. Он построил исключительно изящный моноплан, на котором начинает постепенно завоевывать свои рекорды.
Самым большим его рекордом считается перелет через пролив Ла-Манш из Франции в Англию, который он совершил 25 июля 1909 года на самолете своей конструкции «Блерио XI».
Дело не только в большом призе английской газеты «Дейли мейл». Луи Блерио — на грани финансовой катастрофы. Разориться — это перестать летать, а приз может его спасти. Ведь Луи разбил уже с десяток самолетов. Дело и в том, что ему необходимо утвердиться в среде конкурентов, а их все прибывает и прибывает.
Положение летчика критическое. К тому же во время одной из неудачных посадок он сломал ногу. Но рисковать надо…
С гипсовой повязкой на ноге Луи докостылял до самолета, торопливо поцеловал жену, поцеловал крыло своего элегантного аппарата, воздел руки к небу, сел в кабину. Положив рядом с сиденьем костыли, он завел 25-сильный моторчик «анзани».
Горючего хватит, подумал он, но после получасовой работы мотор перегревается — его может заклинить…
Слава богу, мотор не перегрелся. Сопровождавшая самолет миноноска «Эскопет», на борту которой находилась жена летчика, скоро отстала от самолета. Блерио — один над свинцовой гладью пролива. Лишь бы дотянуть до Англии… Лишь бы… и он дотянул, почти плюхнувшись на маленькую наклонную и неровную площадку возле Дуврского замка Пусть сломалось хрупкое шасси, но перелет этот принес Блерио не только спасение от катастрофы, но и всемирную славу. Ведь он — первый перелетел из Франции в Англию, пересекая пролив.
И вот — слава, уже навсегда..
Американцы братья Райт, прослышав об успехах французов, торопятся продать свое детище французскому правительству за миллион франков. Тут уже не до секретности, лишь бы успеть обойти парижских коллег, активно рвущихся вперед.
Вильбур Райт приплывает во Францию со своим самолетом. Но он несколько запоздал — ему предлагают только полмиллиона франков, да еще с условием пролететь не менее 50 километров с пассажиром.
— Пожалуйста, — с неожиданной охотой соглашается Райт.
Все это ему давно по плечу. Он тут же бьет мировой рекорд, поднявшись на 110 метров и вместо полета на 50 километров летает целых 2 часа 20 минут. Колоссальное время…
Затем он «перекатал» на самолете 50 пассажиров и почти шутя забрал все объявленные призы Европы. Это было самой большой сенсацией. Газеты задыхались от сообщений, толпы народа рвались на взлетные площадки, объявлялись новые призы, заключались отчаянные пари и рискованные сделки.
А тут еще одна неслыханная сенсация на грани подлинного чуда. В разгаре дня, над самым центром Парижа, на огромной высоте, появился самолет. Он царственно пролетел над самой Эйфелевой башней, не замечая, что в столице остановилось все движение, тысячные толпы заполнили площади и улицы. Восторг, ликование, потрясение — все это было на грани полного безумия зрителей-парижан — людей эмоциональных.
— Кто он, безумный пилот, осмелившийся на такое?
И только после того, как самолет, сделав прощальный круг над творением Эйфеля, скрылся в сторону аэродрома Жювизи, парижане узнали имя героя.
Никому не известный летчик Шарль де Ламбер — парижский ученик Вильбура Райта, русский подданный. Это казалось невероятным. Пара месяцев прошло с момента приезда американца, а он уже обучил летанью Поля Тисандье и Шарля де Ламбера Что же касается русского подданства — отец Шарля, родившийся на острове Мадейра, работал в каком-то русском учреждении в Париже, принял русское подданство. А это распространяется и на сына Шарля. Так наш соотечественник по подданству вошел в историю авиации.
Интересно, что Всероссийский авиаклуб в Петербурге тут же решил составлять список отечественных пилотов, начав его с имени Шарля де Ламбера. В 1908 году открылись также аэроклубы в Одессе, общество воздухоплавателей Москвы и Киева.
А ведь отечественных пилотов-то в то время в стране еще не было — вот что значит заветное стремление «не отставать»! Тогда принимается решение отправить самых отчаянных ребят-спортсменов на учебу в школы авиаторов, открытые братьями Вуазен, братьями Фарман, фирмой Латама «Антуанетт» в городке Мурлемон ле Гран на Шалонском взлетном поле.
Первым уезжает во Францию знаменитый на всю Россию велосипедист, мото- и автогонщик Сергей Уточкин — идол всех российских мальчишек.
Вслед за ним выезжает на учебу по контракту с одесским банкиром Кондрасом дважды чемпион страны по мотогонкам, велогонщик, по профессии электрик железнодорожного телеграфа Михаил Ефимов. Его сопровождает издатель одесского журнала «Спортивная жизнь» Эмброс, который должен закупить во Франции самолет для будущих гастролей обученного русского летчика.
Ефимов попадает в школу Фармана.
«В школе только летать учили, — рассказывал позже летчик, — а до остального приходилось доходить самому. А как тут быть, когда я ни слова по-французски не знаю! С самолетом я еще как-то разобрался, а вот мотор дался мне нелегко».
Выручили русские наборщики во французской типографии, которые свели его с механиками-мотористами.
«Я у Фармана сказался больным и месяц проработал на моторном заводе в качестве ученика. Нужно сказать, что рабочие меня усиленно учили, и я хорошо освоил мотор…»
Михаил Ефимов стал лучшим пилотом у Фармана. И именно его подготовил Фарман для побития мирового рекорда, принадлежавшего братьям Райт.
Блестяще закончив школу, русский летчик получил 21 января 1910 года международные права пилота и буквально на десятый день пошел на побитие мирового рекорда по длительности полета с пассажиром. В качестве пассажира летит одесский издатель Эмброс.
Новенький «фарман» с пятидесятисильным мотором «гном» уверенно кружит над аэродромом. Час… Два…
И вот над комиссарской трибуной поднимается красный флаг — сигнал того, что рекорд Райта побит. Первый русский летчик становится мировым рекордсменом. О нем пишут во всех газетах Европы и Америки. Его приглашают во многие страны. Впереди всемирные авиасоревнования в Ницце. Но меценаты из Одессы требуют его возвращения — согласно контракту, летчика ждут гастроли на родине.
Ефимов просит отсрочки:
— Да, я хочу мировой славы. Но не лично для себя, — говорит Ефимов, прибыв в Одессу, — а для России. До сих пор ни один русский не участвовал в международных авиационных состязаниях: куда, мол, русскому медведю в небо? А я хочу показать, на что способны русские.
— Если уж вам так надо ехать во Францию — платите неустойку, 15 тысяч, — перебивает летчика банкир Ксидиас; он уверен, такой суммы летчику не сыскать.
Ефимов спокойно вынимает из бумажника пачку в 26 тысяч франков и протягивает их банкиру:
— Прошу пересчитать и принять требуемое.
У Ксидиаса отваливается челюсть — он не ожидал такого. Немногие знают о том, что русского летчика ссудил деньгами Фарман, уверенный в его победе в будущих соревнованиях в Ницце.
8 марта 1910 года — историческая дата. В этот день первый русский летчик впервые совершил полет у себя на родине перед отлетом в Ниццу.
На этот полет в Одессе собралось несчетное количество зрителей. Они встретили летчика ликованием, несмотря на то, что издатель Эмброс беззастенчиво поносил в газетах Ефимова за «измену».
А «измена» эта дала русскому летчику через несколько Дней завоевать в Ницце почти все призы: за продолжительность, за скорость, за короткий разбег при взлете, за 960 километров налета за время соревнований.
Вторую сотню призов, теперь уже в Каннах, снова завоевал русский летчик Николай Евграфович Попов. Журналист и авиатор, ученик уже известного нам Шарля де Ламбера, он работал после русско-японской войны в его фирме «Ариэль», выпускавшей летательные аппараты.
Подлинный талант летчика вынес его на вершину славы. Сам же Попов говорил об этом проще: «Русские, пожалуй, больше других могут преуспеть в воздухоплавании, так как отличаются хладнокровием и выносливостью духа… Все, кажется, есть, поддержки только мало…»
Да, поддержки изобретателям и умельцам у нас действительно маловато. Будь ее в свое время больше, не пришлось бы нашим первым летчикам летать на зарубежных самолетах. Мы бы могли даже выпускать их в отечественных мастерских. Все станет понятно, если напомнить слова высочайшего шефа российской авиации, великого князя Александра Михайловича. Вот что провозгласил он в 1910 году на открытии Отдела воздушного флота:
«Пуще всего комитету не следует увлекаться мыслью создания воздушного флота России по планам наших изобретателей и непременно из русских материалов. Комитет нисколько не обязан тратить бешеные деньги на всякие фантазии только потому, что эти фантазии родились в России. Трудами братьев Райт, Сантос-Дюмона, Блерио, Фармана, Вуазена и других аэропланы доведены в настоящее время до возможного при нынешнем состоянии техники совершенства. И комитету лишь остается воспользоваться этими готовыми результатами».
Точнее не скажешь… Бери заграничное, откажись от своего, русского. Но ведь именно зарубежное стоит бешеных денег.
И не устаешь удивляться тому, как удалось некоторым русским гигантам-конструкторам прорваться сквозь этот великокняжеский запрет.
В первую очередь таковым стал молодой киевский авиаконструктор Игорь Иванович Сикорский.
Сын известного психиатра, он с детства увлекся авиацией. Собственными руками он построил в Киеве два вертолета и шесть самолетов собственной конструкции, отмеченных многими наградами на конкурсах того времени. Талант конструктора был замечен.
Ему не было еще двадцати четырех лет, когда его пригласили на должность главного конструктора авиационного отделения Русс ко-Балтийского вагонного завода.
Здесь под его руководством были построены первые в мире тяжелые самолеты, родиной которых стала Россия.
Через многие годы Олег Константинович Антонов стал продолжателем этой традиции, создавая воздушные гиганты, поражавшие воображение ведущих специалистов мира.
Однако вернемся к его предшественнику.
Уже в 1912 году Сикорский строит крупнейший в мире самолет, названный конструктором «Русский витязь».
При размахе крыльев 27 метров с четырьмя моторами обшей мощностью 400 лошадиных сил воздушный гигант поднимал до полутора тонн полезного груза.
Вот как историк авиации К. Н. Финне описывает первый полет этого удивительного самолета.
«Тринадцатого мая 1913 года около девяти часов вечера на поле, примыкавшем к Корпусному аэродрому в Петрограде, тогда еще называвшемся С.-Петербургом, собрались огромные толпы народа, с нетерпением ожидавшие необыкновенного зрелища: там готовился к первому пробному полету большой четырехмоторный аэроплан, весивший 250 пудов (4 тонны).
Подняться в воздух?
По мнению специалистов того времени, это представлялось маловероятным, а в случае если бы даже этот аэроплан и смог бы оторваться от земли, то при остановке в полете одного из его моторов он неминуемо должен был бы перевернуться. Ссылались на мнения и заключения заграничных авторитетов по вопросам авиации, отказавшихся от мысли строить подобные большие многомоторные аэропланы — после полной неудачи подняться на них в воздух. В то время слова „за границей полагают…“ считались у нас чуть ли не непреложной истиной, поэтому намерение повторить у нас такие попытки считалось дерзновенным и обреченным заранее на полный провал делом.
Вопреки всем этим так или иначе обоснованным заключениям заграничных и отечественных специалистов „Русский витязь“ в этот достопамятный вечер 13 мая 1913 года не только оторвался от земли, но, поднявшись на некоторую высоту и описав несколько больших кругов над полем, плавно спустился у своего ангара, при бурном ликовании собравшихся зрителей».
«Русский витязь» стал первым самолетом-гигантом, разрушившим существовавшую в мире стену недоверия к тяжелым летательным аппаратам этой категории.
Но это было лишь добрым началом. Двадцатичетырехлетний конструктор создал еще более совершенный самолет-гигант, названный «Ильей Муромцем».
В следующем году на том же заводе закладывается целая серия из 50 таких сверхтяжелых гигантов. Для своего времени это было подлинное чудо — воздушный омнибус. Капитанское помещение, кают-компания, спальная комната, кухня, кладовая и уборная. Самолет брал на борт 16 пассажиров и экипаж, запас горючего более чем на 1000 километров полета — чем не прообраз современного пассажирского лайнера?
Электрическое освещение, отопление кают, продолжительность беспосадочного полета свыше шести с половиной часов — поразительно, что все это было заложено в отечественной конструкции начала века. Ведь в эти годы все, даже прославленные зарубежные фирмы, работали лишь над двухмоторными самолетами. А французы до 1924 года в своих разработках почти полностью копировали «Илью Муромца», настолько он опережал свое время.
Самолеты «Илья Муромец» блестяще проявили себя в воздушных сражениях первой мировой войны. Они работали в качестве тяжелых бомбардировщиков, транспортных самолетов, а порой и разведчиков.
Еще более крупный самолет был построен в 1916 году в России инженером В. А. Слесаревым. Следуя установившимся традициям, конструктор назвал своего гиганта именем былинного богатыря Святогора.
Мы заканчиваем этот краткий обзор истории авиации самолетами-гигантами, чтобы показать некую преемственность, просматриваемую в отечественном авиастроении. Ведь и Олег Константинович Антонов также обратился в своем творчестве к самолетам-гигантам — самым крупным на планете. Да и имена своим самолетам он давал, черпая их, видимо, тоже по традиции из мифологии и былин: «Антей», «Руслан»…
Появившись на свет в годы вселенского увлечения авиацией, он пронес страсть к небу сквозь всю свою жизнь, став одним из творцов крупнейшего достижения цивилизации нашего века.