ЭПИЛОГ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЭПИЛОГ

Смерть Карузо потрясла мир. В последние месяцы его жизни все интервью, все статьи о нем заканчивались оптимистично. Ни у кого не было сомнений, что здоровье великого тенора идет на поправку. Его мечтали услышать в Европе, с нетерпением ждали на сцене «Метрополитен-оперы». Уже было оглашено, что Карузо и Титта Руффо выступят вместе в «Отелло» — после невероятного успеха записи дуэта из этой оперы все с нетерпением ожидали встречи двух вокальных гигантов на сцене. Но этому не суждено было сбыться.

В «Метрополитен-опере», этом «царстве» Карузо, с певцом попрощались в первые дни нового сезона — 27 ноября 1921 года был дан гала-концерт памяти великого тенора. В нем участвовали коллеги и партнеры Энрико: Джованни Мартинелли, Хосе Мардонес, Джузеппе де Лука, Френсис Альда, Беньямино Джильи, Джеральдина Фаррар, Амелита Галли-Курчи и другие. Оркестр под управлением Альберта Вольфа исполнил траурный марш Шопена. Скульптор Онорио Руотоло презентовал театру бронзовый бюст Карузо, до сих пор украшающий фойе театра (правда, уже в новом здании). Присутствовавшие на концерте, в числе которых была и Дороти, плакали…

В память о благотворительной деятельности Энрико при «Метрополитен» был организован «Фонд Карузо», продолживший его филантропические начинания. 19 февраля, за неделю до дня рождения певца, в поддержку фонда был дан концерт, собравший на одних подмостках Розу Понсель, Адама Дидура, Леона Ротье, Джузеппе Данизе, Френсис Альду, Джузеппе де Луку, Джеральдину Фаррар, Амелиту Галли-Курчи, Беньямино Джильи, Маргарет Матценауэр и Хосе Мардонеса — всех «звезд» театра. Непривычно было видеть бывших партнеров Энрико без него самого. Для многих слова «Карузо» и «Метрополитен-опера» стали практически синонимами. Трудно было поверить, что с легендарной сцены уже никогда не зазвучит «золотой голос»… Голос певца теперь звучал только с пластинок, которые продолжали пользоваться неизменным, даже еще большим успехом. С ностальгией вновь и вновь обращались к записям великого тенора его бывшие коллеги. Так, сохранилась интересная кинолента: в декабре 1932 года Луиза Тетраццини посещает лондонское представительство компании «Граммофон» и слушает, как Карузо исполняет романс Лионеля из оперы «Марта», причем в какой-то момент не выдерживает и начинает подпевать. Закончив этот импровизированный дуэт, Тетраццини целует пластинку и говорит, что другого такого певца уже никогда больше не будет…

Записи Карузо стали эталоном для целых поколений певцов. В одном из интервью наш современник, тенор Никола Мартинуччи на вопрос, кого из певцов он больше всего любит слушать, ответил:

— Конечно Карузо. Когда я его слушаю, то хочется в отчаянии биться головой о стену — ну как после него вообще можно петь?!.

По мере развития средств звукозаписи в Европе и Америке велась работа по сохранению и реставрации пластинок «короля теноров». С помощью монтажа на записи голоса Карузо накладывалось новое оркестровое сопровождение, придававшее музыкальным номерам менее архаичное звучание. В таком обновленном виде пластинки Карузо выпускались (по-прежнему огромными тиражами) на протяжении 1950–1980-х годов. Накануне компьютерной эры фирма «Нимбус Рекордc» разработала оригинальный метод реставрации старых записей. Тщательно очищенную от пыли пластинку устанавливали на граммофон начала XX века. К каждому диску подбирались своя скорость, дававшая наиболее «достоверный» звук (при проигрывании старых пластинок 78 оборотов в минуту — цифра довольно условная, она могла заметно колебаться в ту или другую сторону), а также специально изготовленные иголки. Своеобразным «ноу-хау» «Нимбуса» стала специально изготовленная граммофонная труба длиной в шесть (!) метров. Ее раструб выходил в отделанную особыми материалами комнату, где размещались расположенные в разных местах микрофоны. Надо сказать, что и обычная труба граммофона выводит звук довольно сильный. Пройдя же через гигантскую шестиметровую трубу «Нимбуса», звук старенькой пластинки напоминал по мощности рокот Ниагарского водопада. Специальная отражающая система, установленная на стенах, придавала звуку «объемность» (качество, которое зачастую терялось при воспроизведении пластинки в обычных условиях). Таким образом музыкальный номер переводился с винилового диска на магнитную ленту, после чего начиналась долгая и кропотливая работа звукооператоров, устранявших шумы, щелчки и прочие дефекты. Результат подобной реставрации, как правило, был фантастический. Записи, которые раньше было почти не разобрать из-за шипения и искажений, начинали звучать так, будто они были сделаны совсем недавно. По сути, заново были открыты голоса Франческо Таманьо, Аделины Патти, Виктора Мореля, Луизы Тетраццини и многих других великих вокалистов начала эры звукозаписи. Разумеется, «Нимбус» не мог обойти стороной и записи Карузо — «золотой запас» «акустической» эпохи. К ним специалисты фирмы подошли с особой тщательностью, стараясь прежде всего восстановить во всей полноте уникальный тембр великого певца. В итоге голос Энрико, который и до этого звучал даже со старых пластинок намного лучше, нежели чей-либо из его современников, предстал в неописуемом блеске. С появлением компьютерных программ работа над реставрацией записей Карузо перешла на новый уровень, и сейчас, фактически каждый год, появляются все более «осовремененные» версии музыкальных произведений, напетых «королем теноров».

Карузо и сам неоднократно становился героем песен. Еще при его жизни появилась песенка «My Cousin Caruso» («Мой кузен Карузо»), В другой, написанной после его смерти, можно было услышать слащаво-сентиментальный припев: «Карузо ушел от нас, потому что на небесах захотели иметь певчую птицу». В наши дни большую (и вполне заслуженную) популярность получила песня, написанная в 1986 году итальянским композитором и певцом Лучо Даллой, которая так и называется: «Карузо». Автор рассказывал, что написал ее в Сорренто, в номере отеля, где провел последние месяцы жизни Карузо, играя на рояле, который стоял тогда в его комнате. В песне нет каких-либо реалий из жизни великого тенора, разве что припев на итальянском языке — фрагмент неаполитанской песни, записанной Энрико. Однако образный и ассоциативный ряд (море, Сорренто, опера, фортепиано) делает эту композицию своего рода символическим посвящением Карузо, а красивейшая мелодия создает особое настроение, близкое душе каждого, кого трогает музыка. Искренность и глубина чувств, страстность, трагизм, какой-то «надрыв» — приближают песню если не по сюжету, то по духу к творческому облику Карузо. Это своеобразный реквием певцу — скорбный, но в то же время просветленный, утверждающий бессмертие его искусства, бессмертие любви. Эта песня стала одним из популярнейших номеров Лучано Паваротти и особо проникновенно звучала в его исполнении тогда, когда дни великого тенора наших дней были сочтены…

Августовская трагедия 1921 года стала нелегким испытанием для коллег великого тенора. Так, двух оставшихся в живых членов знаменитой троицы самых великих вокалистов своего времени: Карузо — Шаляпин — Титта Руффо в этом году судьба привела в «Метрополитен-оперу». Для Руффо это было первым появлением на легендарной сцене. Шаляпин же вернулся туда после многолетнего перерыва. Русский бас дебютировал в своей коронной роли Бориса Годунова. В день премьеры Гатти-Казацца предоставил Шаляпину гримуборную Карузо. Певец вспоминал позднее: «Совсем недавно, размышлял я, он был в этой комнате. Может быть, тоже нервничал перед выступлением, как я сейчас. Карузо — темпераментный, веселый, полный жизни и пышущий здоровьем, лежит теперь в своей могиле, и никто и никогда не увидит его больше в этом театре и в этой комнате!

При воспоминании о Карузо — моем друге, артисте — меня охватило непреодолимое желание написать несколько строчек в его честь и в память о нем. Я, конечно, не поэт, но тут я схватил с гримерного столика черный карандаш и написал на стене такие строчки»:

Сегодня, с трепетной душой,

В твою актерскую обитель

Вошел я, друг далекий мой!

Но ты, певец страны полденной,

Холодной смертью пораженный,

Лежишь в земле — тебя здесь нет!

И плачу я! И мне в ответ

В воспоминаньях о Карузо

Тихонько плачет моя муза…[442]

Для Титта Руффо «воспоминанья о Карузо» приобрели несколько иной характер и наложили определенный отпечаток на дальнейшую карьеру. Великий баритон был настолько потрясен безвременной кончиной друга, что разболелся и впал в тяжелейшую депрессию. Пример Карузо, буквально «сгоревшего» на сцене, заставил его задуматься и о своей жизни, и о жизни вообще.

Больше всего проблем безвременный уход Карузо создал тенорам. На следующий день после смерти Энрико его друг Антонио Скотти публично заявил:

— Поскольку Карузо не следовал ни за кем, не может быть преемника и у него. Он являлся и навсегда останется самым великим, самым грандиозным среди всех теноров[443].

Однако с этим были не согласны ни сами тенора, ни пресса, ни зрители. Все настолько привыкли к «королю», что его опустевший «трон» не давал покоя никому. Наследниками Карузо в роли первого тенора мира называли Беньямино Джильи, Эдварда Джонсона, Джозефа Хислопа, Джона Мак-Кормака, Джованни Мартинелли, Джакомо Лаури-Вольпи, Джулио Крими, Марио Чемли и Аурелиано Пертиле. Некоторые из них были отнюдь не против занять место великого предшественника, другие отметали любую мысль о сравнении с Карузо. О том, что значило для певца выдвижение даже в претенденты на титул «второго Карузо», свидетельствует следующий драматический эпизод. Еще во время болезни великого тенора Джулио Гатти-Казацца, понимая в глубине души, что, скорее всего, прежнего Энрико зрители больше не увидят, лихорадочно искал ему замену — в первую очередь в Европе. Можно задаться вопросом: почему именно там? Ведь в «Метрополитен-опере» пели в то время блестящие тенора, они имели успех и восторженно принимались публикой. Но все они уже были известны ньюйоркцам, а появление следующего «культового» певца должно было стать, по мнению дирекции, своеобразной сенсацией, поэтому «второй Карузо» должен был внезапно появиться и прогреметь как гром средь ясного неба. Одним из претендентов на эту роль стал тридцативосьмилетний тенор Юзеф Манн. Голос Манна, польского еврея, певшего в ранние годы в синагоге, по тембру несколько напоминал голос Карузо и имел густой «темный» тембр — Манн начинал оперную карьеру как бас (!), но потом начал исполнять теноровые партии. К моменту, о котором идет речь, он был ведущим солистом Берлинской оперы. Как только представители дирекции, специально прибывшие в Германию, ознакомились с его дарованием, они тут же ангажировали его в «Метрополитен-оперу». Однако выступить в Нью-Йорке Манну было не суждено. 5 сентября 1921 года в Берлинской опере разыгралась трагедия. «Перед выездом из Берлина Манн на своем прощальном спектакле пел Радамеса в „Аиде“. Необходимость расстаться с театром, где его с таким энтузиазмом принимали, и сознание огромной чести стать преемником Карузо на крупнейшей оперной сцене мира — все это вызвало у него сильнейшее нервное потрясение. В конце третьего акта в сцене у Нила, когда при звуках труднейшей форсированной фразы Радамеса опускался занавес, Манн упал и скончался от разрыва сердца в ту минуту, когда эхо его голоса еще звучало в зале[444]. Страшная, трагическая смерть остановила его на пороге большой карьеры…»[445]

Среди претендентов на титул «короля теноров» был Беньямино Джильи, который и в самом деле — не обладая голосом, равновеликим карузовскому (а таким похвастаться не мог никто) — вскоре стал самым популярным и любимым в мире тенором (во многом этому способствовал и кинематограф). В то время, когда в прессе бурно обсуждался вопрос о преемнике Карузо, Джильи поступил мудро и осмотрительно — он опубликовал статью, в которой предложил прекратить обсуждение этой темы. Своеобразный итог этой гонки за «королевским троном» спустя многие годы подвел один из ее участников. В 1967 году Джованни Мартинелли на вопрос Эдди Смита о том, как тот оценивает положение Карузо среди прочих теноров, пристально посмотрел на него и ответил:

— Если представить, что можно соединить в одном теноре все лучшее от Джильи, Пертиле, Лаури-Вольпи и меня, — то все равно — такой певец не был бы достоин даже шнурки завязывать Энрико!..

Еще при жизни Карузо его имя стало нарицательным, олицетворяя высшую форму одаренности в вокальной сфере. Лучший комплимент тенору — это поставить его имя рядом с Карузо. Так, варшавского кантора Гершона Сироту называют «еврейским Карузо»[446], Юсси Бьерлинга — шведским, Лео Слезака — австрийским, Карела Буриана — чешским[447], Йозефа Шмидта — немецким[448], Альфреда Пиккавера — «венским Карузо из Праги», испанца Антонио Кортиса и грека Косту Милону — «маленькими Карузо»[449], Робертино Лоретти — «новым Карузо», Марио Ланца — «американским Карузо». Позже этого же титула удостоился Ричард Такер, голос которого, кстати, Дороти считала наиболее напоминающим голос ее мужа[450].

В 1951 году, спустя тридцать лет после смерти Энрико на экраны вышли два посвященных ему фильма: в Америке — «Великий Карузо», в Италии — «Энрико Карузо: легенда одного голоса». В титрах первого из них значится, что в основе сценария лежит книга Дороти «Энрико Карузо: его жизнь и смерть». Однако, на самом деле, это всего лишь рекламный ход. Ни к этой книге, ни к образу и реальной жизни великого тенора, ни к истории его брака с Дороти фильм не имеет ни малейшего отношения — за исключением двух-трех, скорее, анекдотичных эпизодов. Это «классическая» сентиментальная история в стиле слезливых мелодрам, главный герой которой почему-то носит имя «Карузо». Роль главного героя исполнил американец итальянского происхождения Марио Ланца, по сути, никогда не бывший профессиональным оперным певцом[451]. Как ни уверял Ланца, что он тщательно изучал все, что связано с Карузо — его голос, манеру, даже походку, — в фильме ничего не напоминает о реальном человеке и певце (меньше всего — как раз голос Ланца, который, несмотря на красоту тембра, даже бессмысленно сравнивать с карузовским; впрочем, в этой киноленте в эпизодических ролях заняты блестящие певцы, что само по себе представляет интерес для поклонников вокального искусства: Дороти Кирстен, Бланш Тебом, Люсин Амара, Джузеппе Вальденго, Никола Москона, Ярмила Новотна — последняя, к сожалению, не поет).

С первых дней демонстрации в Америке фильм имел бешеный успех, который еще более возрос после того, как Ланца в течение года после премьеры разъезжал по разным штатам с концертной шоу-программой «Великий Карузо». В сознании зрителей имена певца, исполнившего заглавную роль, и самого Энрико оказались рядом. Ланца тут же окрестили «американским Карузо», в чем, к слову сказать, можно увидеть весьма сомнительный комплимент Америке…[452]

Успех «Великого Карузо» был официально закреплен «Оскаром» (в номинации «лучший звук»), и на многие последующие годы фильм утвердил в сознании зрителей… абсолютно искаженный образ Карузо!

Удивительнее всего, что это произошло с благословения Дороти, которая, конечно, лучше других знала, насколько фильм далек от истинных событий и от образа ее любимого Рико. Увы, ее участие в создании этой художественной ленты объясняется весьма прозаическими обстоятельствами. В 1948 году кинокомпания «MGM» заплатила 100 тысяч долларов и приобрела авторские права на книгу Дороти о Карузо. Большая часть этой суммы досталась автору. Используя имя вдовы Карузо и ее книги о муже, ставшей бестселлером, продюсеры надеялись привлечь повышенное внимание к фильму, что, собственно, и произошло. Таким образом, Дороти оказалась своеобразной соучастницей грубой фальсификации как личности, так и биографии мужа. К слову сказать, вдова Карузо, написав о нем столь трогательную книгу, на удивление равнодушно отнеслась ко всем материальным ценностям, связанным с его памятью. Через два года после смерти мужа она распродала на аукционе его коллекции антиквариата, монет, марок, ноты, театральные костюмы, шаржи, библиотеку, одну из вилл в Италии (вторую виллу вынужден был продать брат Карузо — Джованни, проиграв все свое наследство в рулетку), долго судилась за наследство и авторские права на записи Карузо с его итальянскими родственниками (и в итоге к 1935 году выиграла все суды)… Не случайно, надо полагать, от Дороти в конце концов отвернулись почти все здравствовавшие на тот момент друзья Карузо, а некоторые, как, например, Бруно Дзирато, не могли спокойно слышать ее имя. Когда в октябре 1948 года продюсер Джесс Ласки прибыл из Голливуда в Нью-Йорк, чтобы уговорить Бруно Дзирато, ставшего довольно значимой фигурой в музыкальных кругах Америки, поучаствовать в создании фильма о его шефе, тот, узнав, что в фильме будет использована книга Дороти, пришел в ярость:

— Что вы хотите, чтобы она вам рассказала? Каков был Карузо в постели? — бушевал Дзирато. — Да она вообще понятия не имела о Карузо — ни как о теноре, ни как о светском человеке, ни как о человеке деловом! Она не могла связать и пары слов по-итальянски! А теперь, когда она написала книгу, в которой полным-полно ошибок, вы, идиоты из Голливуда, ее покупаете и собираетесь экранизировать…[453]

Впрочем, гнев Дзирато был обусловлен еще одной причиной — он был задет тем, что ему предложили сумму в два раза меньшую, нежели Дороти. Ко всему прочему, надо сказать, что бывший секретарь Карузо и сам приложил руку к изрядной мифологизации образа своего «босса и друга»…

Через год после выхода фильма Энрико Карузо-младший и его сыновья Энрико и Роберто, живущие в Америке, выступили против его демонстрации, заявив, что он оскорбляет память их великого предка. Однако это заявление, естественно, ни на что повлиять не могло — разве еще больше усилило конфронтацию итальянских и американских потомков Карузо. На родине тенора фильм «Великий Карузо» вызвал немалое возмущение и даже одно время был снят с показа. Тем не менее, несмотря на все минусы, этот фильм в немалой степени способствовал возрождению интереса к опере во всем мире; многие современные певцы вспоминают об огромном впечатлении, которое на них произвел в детстве этот фильм. Именно после него, например, Хосе Каррерас, совсем еще тогда юный, принял решение стать оперным артистом.

Практически одновременно с появлением на экранах «Великого Карузо» в Италии также вышел фильм, посвященный «королю теноров» — «Энрико Карузо: легенда одного голоса» (другое название — «Молодой Карузо»), снятый по мотивам романа немецкоязычного писателя (родом из Латвии) Франка Тисса «Неаполитанская легенда» (автора еще одной книги о теноре — «Карузо в Сорренто», 1946). По сути, ценность фильма с биографической точки зрения определяется одним словом названия: легенда. Легенда — прежде всего потому, что главный герой в фильме представлен как некий вокальный феномен, с малолетства покоряющий окружающих своим необыкновенным голосом. Правда же заключается в том, что Карузо как раз не обладал изначально данными, которые позволили бы предсказать ему хоть какую-то успешную карьеру. Опытный вокальный педагог маэстро Верджине пренебрежительно отзывался о голосе юного ученика и с большой неохотой уделял ему хоть какое-то время. Феномен Карузо не в том, что он уже с детских лет имел чудесный голос, а в том, что, имея поначалу голос довольно скромный, он за счет неустанной работы добился идеального раскрытия всех своих природных (и скрытых долгое время) возможностей и стал в итоге величайшим тенором XX столетия. Все же остальное — из разряда «легенд», не более того. Насколько изысканный, с аристократичными манерами актер Эрманно Ранди, исполнитель заглавной роли, не похож на реального Энрико, настолько весь сюжет «Молодого Карузо» далек от его подлинной биографии. Это очередной набор мифов о теноре, вмонтированных в романтический и абсолютно фантомный сюжет. Единственное, чем этот наивный фильм может быть сегодня интересен, так это итальянским антуражем — реальными местами детства и юности Энрико, а также прекрасным вокалом Марио дель Монако, которому выпала честь озвучивать «легендарного неаполитанца»…

Пожалуй, самым удачным из художественных фильмов, связанных с именем «короля теноров», следует признать «Фицкарральдо» (1982) немецкого режиссера Вернера Херцога — одна из самых необычных лент в истории мирового кинематографа, снимавшаяся в глуши непроходимых районов Перу и Эквадора. На протяжении всей картины мы слышим голос Карузо[454], который постепенно приобретает символическое значение. Действие фильма разворачивается в начале XX века. Главный герой, фанатик оперы — и фанатик в жизни, Фицкарральдо (его роль играет блистательный Клаус Кински), мечтает построить оперный театр в дебрях амазонских лесов и пригласить туда Карузо. Чтобы найти деньги на эту безумную затею, Фицкарральдо на корабле отправляется на каучуковую плантацию, которую ему выделили для разработки. Но добраться до нее нелегко — река полна непроходимых порогов. Тогда Фицкарральдо решается на безумный проект — в месте близкого соприкосновения русел двух рек он перетаскивает судно через гору из одной реки в другую (реальный прототип героя, Брайан Суини Фицджеральд, с помощью индейцев перетаскивает корабль весом в 28 тонн, Херцог же во время съемок проделал аналогичную операцию с пароходом весом в 328 тонн!). В итоге корабль все равно гибнет. Ночью индейцы перерубают якорную цепь, и корабль разбивается на порогах. Идея постройки театра провалилась. Однако Фицкарральдо не сломлен — он доказал и себе, и всем остальным, что человек в состоянии сотворить невозможное, если у него есть цель, есть идеал…[455]

Голос Карузо, звучащий на протяжении всей кинокартины, как раз и становится символом этого «идеального» мира, торжества духа, воли, разума и искусства над слепыми силами природы. Вряд ли в мировом кинематографе можно найти другой фильм, который бы с такой неистовой, фанатичной исступленностью утверждал веру в могущество человека. Искусство, представленное в фильме голосом Карузо (этим новым Орфеем, заставляющим природу подчиняться волшебной силе пения), способно преображать мир, вдохновлять на осуществление, казалось бы, абсолютно не воплотимых в жизнь идей…

Символом «чистого искусства», образцом широты души, доброжелательности, великодушия, демократизма Карузо стал еще при жизни. Возможно, всеобщее потрясение, вызванное его безвременной кончиной, было связано еще и с тем, что смерть Энрико была воспринята на каком-то архаичном подсознательном уровне как нечто большее, нежели уход из жизни человека, пусть даже и великого. Ведь время, когда Карузо покинул мир, было периодом надежд и всеобщего воодушевления. Европа приходила в себя после тяжелейшей войны, и всем хотелось верить, что, пережив подлинный апокалипсис, мир никогда больше не будет ввергнут в столь ужасную бойню. Смерть Карузо в 1921 году стала дурным, как вскоре выяснилось, предзнаменованием для такого рода надежд. Именно в этом году в Европе произошли события, последствия которых оказались роковыми для мира. В Германии Адольф Гитлер стал лидером Национал-социалистической партии. В Италии сторонники Бенито Муссолини получили значительное число мест в парламенте и в декабре создали Национальную фашистскую партию, которая уже через год стала в стране господствующей, а сам дуче возглавил кабинет министров. А это, по сути, положило начало установления на родине великого тенора фашистского режима. Миру вновь грозила глобальная катастрофа…

Карузо появился на свет в фантастически счастливый для оперы год. Знаменательным для вокального искусства стал и год его смерти. В 1921 году родились Франко Корелли, Джузеппе ди Стефано, Марио Ланца, Джанни Поджи, Луиджи Инфантино, Дэвид Полери — целое поколение блестящих теноров, своеобразная «компенсация» за безвременную кончину прославленного неаполитанца… Но, разумеется, ничто не могло восполнить утрату «короля теноров».

Со смертью Карузо изменилась вся картина вокального Олимпа.

Время выступления Энрико на сцене обычно называют «эпохой Карузо», а последующие годы — «послекарузовской эрой». В этой фразе можно увидеть не только хронологические рамки, но и указание на новую форму «правления».

«Абсолютная монархия» Карузо (фактически закончившаяся в эпоху, когда с политической арены сошли империи Габсбургов и Гогенцоллернов) сменилась «демократической республикой». После смерти «короля» оперная сцена знала немало великих теноров, но ни один из них не занял его «трон».

Как у певца, у Карузо не оказалось преемников.

Только потомки.