М. Падво Фельетон о «Ревизоре»[908]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

М. Падво

Фельетон о «Ревизоре»[908]

Автор не давал мне ключа, я вам предлагаю свой.

(Дополнение к «Развязке Ревизора»)

Сезон 1926–27 г. в погоне за «ключом». Ищут все. Пробуют разные ключи. Подбирают отмычки. Звякнул связкой в лучших мастерских сделанных ключей Мейерхольд. Шумно подгонял год «современность» заржавевший ак’ключ[909]. И наконец — «развязка» — с отмычкой, усовершенствованной «фомкой», подошел к несгораемому «Ревизору» Терентьев. Как же «вскрыл» «Ревизора» Терентьев? Посмотрим.

* * *

<…> Терентьев же, поставив «Ревизора» на дыбы (хотя и почти целиком придерживаясь текста Гоголя), создал невиданного гомункулуса. Терентьевский гомункулус заспиртован столь основательно, что даже самый искушенный зритель бродит вокруг банки режиссерской фантазии, чертыхаясь и тщетно стараясь найти хотя бы одну человеческую черту в этом уроде. Человеческих черт нет. Нет и сверхчеловеческих. Есть дочеловеческие.

Режиссеру предоставляется полное право считать себя непонятым. Глядеть на зрителя и критику сколь возможно презрительно. Ненавидеть их за непонятливость, недоразвитость и пр. и пр. Все мы — люди-человеки. Для человеков ставил свой спектакль режиссер. Нельзя утешиться непонятливостью зрителя. Верит ли сам Терентьев в то, что он создал спектакль будущего? Верит ли?

По существу.

Еще один вопрос режиссеру. Верит ли режиссер в спиритизм? Это не шутка. Вполне серьезно. Взгляните на «Ревизора» в Доме Печати. На сценической площадке слоняются какие-то непонятные фигуры в ярко раскрашенных нарядах. Кажется тебе, что ты попал в восточный театр. Приглядываешься: востоком и не пахнет. Уж не марсиане ли это в представлении бесталанного художника? Кто их знает. Во всяком случае не люди. И вдруг из глубины непонятных фигур раздаются простые человеческие голоса. Из какого-то бездарного «ангела смерти» (частный пристав) прет голос с ярко выраженным армянским акцентом. Что за чертовщина! Что за наваждение! И вот в продолжение всего спектакля видишь ты на сцене какие-то «бесплотные» существа и слышишь обыкновенные человеческие голоса. И кажется тебе, что ходят отдельно «аналитические костюмы», без плана, без цели и звучат не имеющ[ие] к ним никакого отношения «подкостюмные» голоса.

Товарищ Терентьев, верите ли вы в спиритизм?

Аналитическая живопись, может быть, и великое дело. Но «анализ, анализировать» (думаю, «аналитический» производное от этих слов) отнюдь не значит затуманивать, запутывать, сбивать с толку. <…>

Ни один жест, движение, мизансцена, группировка никак и ничем не оправданы. Каждый спектакль имеет свою логику. Будь то «правый», будь то ультра-«левый» спектакль. Логика ли внутренняя, вскрываемая оформлением; логика ли чисто формальная, оправдывающая текст; логика противоречий. Никакие революции в театре не заставят отказаться от логики. Никакие талантливые измышления не оправдают отсутствия ее. В «Ревизоре» Дома Печати логика отсутствует. Она там и не «ночевала». Иногда кажется даже, что режиссером сделано все возможное, дабы алогичность подчеркнуть, оттенить. Алогичность возведена в N-ную степень. Может быть, и в этом есть своя логика. Если это так, то открывается новая театральная страница. Задним числом — театральная заумь[910]. Можем ли мы приветствовать ее?

Есть один момент, который мог бы оправдать весь спектакль. В котором таится глубокий внутренний смысл. Это заключительная сцена. Возвращение Хлестакова. Сцена, говорящая: «все ревизоры (не забывайте эпоху) Хлестаковы. Дело не в Хлестакове, дело в системе». Но натуристическая заумь и аналитическая муть убивают и эту смело задуманную сцену. Финал пропадает, срывается. Воспринимается как один из многочисленных трюков.

* * *

Мы за экспериментаторство! Поэтому даже не жалеем затраченных на «Ревизора» денег. Пусть попробуют. Попробовали? Теперь мы ждем отрезвления. <…>