Опять капитан Трусов
Опять капитан Трусов
После описываемых мною событий прошло много лет. Я уже окончил вуз и работал инженером, затем научным сотрудником, имел семью, воспитывал двоих детей. С каждым годом работы становилось больше, ее задачи постепенно усложнялись и когда наметились кое-какие успехи и удачи, задумался об их истоках. Мне вдруг показалось, что в своих действиях я кого-то подсознательно повторяю, кто-то мне подсказывает правильное решение, придает решительности в затруднительных ситуациях.
Свой образ, свой характер мы создаем по подобию старших, в чем-то им подражая. Это может быть кто угодно, но идеальный случай, когда сын повторяет хорошего отца. У меня, к сожалению, такой возможности не было, отец ушел из жизни раньше, чем наступило время моего становления. Когда же мы говорим о гражданском становлении, невольно вспоминаем наиболее значительные события жизни, память обязательно останавливается на мгновениях, ставших вехами на всех последующих маршрутах. У меня таких мгновений было несколько, но все они связаны с именем человека, едва ли заметившего меня, хотя жизнь свела нас вплотную, и несколько дней мы были рядом. Таким старшим, а может быть и отцом, стал для меня мой командир капитан Трусов.
Когда я все это понял, мне нестерпимо захотелось найти его, принести извинения за полудетскую дерзость и свое непонимание того, к чему он меня склонял, и выразить искреннюю благодарность за те несколько дней общения с ним.
Начав поиск с Совета ветеранов 191-й дивизии, я надеялся, что его след там обязательно отыщется, но все оказалось безрезультатным. Переписка с командиром полка результатов не принесла, я уже об этом рассказывал. И только в записках С. М. Голубятникова, которые мне передал председатель Совета ветеранов Иван Федорович Козырев, его маленький, едва наметившийся след отыскался. Вот выписка из представления к боевым наградам:
«Капитан Трусов Иван Митрофанович, 1912 г. рождения, белорус, в Советской Армии с 1930 года, член КПСС с 1940 г., награжден орденами Александра Невского (1944), Отечественной войны I степени и двумя орденами Красного Знамени (1944 и 1945)».
«В боях с 26 апреля 1945 г. на рубежах перед хутором Софинхенхоф и в бою за освобождение населенного пункта Вейдеморк отличился командир стрелкового батальона 546 СП капитан Трусов И. М. Батальон в дневное время по разлитой пойме реки шириной в три километра, по колено и по пояс в воде атаковал противника и занял Вейдеморк, обеспечив продвижение полка и дивизии на господствующие высоты. Капитан Трусов И. М. в боях за населенные пункты Миров и Штортав, командуя батальоном, отбил все атаки противника, перешел в наступление и выполнил боевую задачу. Во всех боях капитан Трусов И. М. показал образец личного мужества и высокого командирского мастерства».
И все, больше никаких сведений в большом пятитомном труде о капитане не было. Я продолжал свой поиск. Звонил в Москву, в Центральный Совет ветеранов, там выслушали и генеральским басом ответили, что ищу я «иголку в стоге сена». Но надежда не покидала.
Однажды сотрудник нашего института полковник Павел Дмитриевич Ракунов совершенно случайно, безотносительно к моим заботам, сказал, что его фронтовой друг и однокашник по академии работает в Главном управлении кадров Министерства обороны СССР. Я цепко схватился за эту тонкую ниточку. Написали. И получили ответ: «На Ваше письмо сообщаю, что разыскиваемый Вами подполковник Трусов Иван Митрофанович уволен в запас и по данным на 1968 год проживал по адресу г. Москва, Ленинский проспект, дом 25, кв. 63». Начальник отдела, подпись.
У знакомого прапорщика в Гвардейском достал солдатский вещмешок образца времен войны, укомплектовал его двумя банками говяжьей тушенки, буханкой черного хлеба, а чудом сохранившуюся флягу, наполнил водкой. При первой же поездке в Москву, захватив все это с собой, отправился по указанному адресу.
Знакомый водитель знал, куда и зачем я еду и, будучи многократным чемпионом по автоспорту, гнал по Москве так, что дух захватывало. А я и без того сильно волновался. Существовала вероятность не застать капитана, но мне хотелось встретить хоть кого-нибудь из его семьи. Жену, детей, внуков. У меня уже давно к тому времени созрела настоятельная и огромная необходимость высказать то, о чем думал долгие, долгие годы. Порой мне казалось, что, не рассказав всего, что я пережил, капитану или его близким, я совершаю такое же недостойное действие по отношению к нему, как и тогда, отказавшись от его командирской просьбы.
Ленинский проспект, 25. Пятиэтажка довоенной постройки, первый этаж занят почтой и сберкассой. Вход со двора. Поднимаюсь на верхний этаж и вижу последнюю квартиру 60. Звоню. Открывает пожилой, но очень крепкий мужчина в спортивном костюме. Спрашиваю квартиру № 63, показываю письмо Управления кадров Минобороны.
— Я здесь живу с 1950 года и знаю абсолютно точно, что квартиры № 63 в этом доме нет, жильцы с такой фамилией в доме не проживают. Но, если ты разыскиваешь своего командира, заходи, я тоже командир, — очень по-доброму, с улыбкой приглашает житель шестидесятой квартиры.
Обещая вернуться, сбегаю на первый этаж, затем в полуподвал и вижу табличку на двери: «паспортист ЖКО». Молодой женщине передалось мое волнение, и она пересмотрела три толстые домовые книги своего участка. Безрезультатно. Выхожу на улицу, захожу на почту, опрашиваю почтальонов, все четыре отрицательно качают головами.
Все еще на что-то надеясь, поднимаюсь к гостеприимному хозяину шестидесятой квартиры. Знакомимся, рассказываю о себе. Он — полковник, бывший командир мотострелкового полка Таманской дивизии. Войну окончил капитаном, заместителем начальника штаба полка. Рассказывая, достает стопки и бутылку коньяка. Я извлекаю из портфеля вещмешок с «фронтовым» пайком.
— Ты хорошо подготовился, солдат. Но не горюй, найдешь ты своего командира, — смеется мой новый знакомый.
Пьем за Победу, за фронтовое братство, за тех, кто не вернулся… и неожиданная мысль, пронизывает сознание, вселяя еще одну надежду…
В тот период мы в Москве активно сотрудничали с Межотраслевым научно-техническим комплексом, который находился под высоким патронатом ГКНТ СССР. Его директор очень любил по всякому поводу употреблять входившие тогда в моду иностранные слова и особенно «ноу-хау». Доноухавился до того, что организовали у него режимный отдел, на планы работ наставили всевозможные ограничивающие грифы, с нас стали требовать допуски к секретным работам, а во главе отдела поставили подполковника КГБ Евгения Алексеевича Решетникова. Бывая с ним на различных конференциях и совещаниях, я неоднократно слышал его стенания, что работа нынешняя не по его профилю, характеру и служебным навыком, что он розыскник, а здесь только бумажная волокита и не более.
Наскоро попрощавшись с новым знакомым и обещая позвонить, выскакиваю на Ленинский проспект, ловлю такси и мчусь на улицу Мархлевского, чтобы застать еще на работе Евгения Алексеевича. По дороге вспоминаю все его высказывания, где, когда, в каком кругу лиц, как повторял, его выражение лица, была ли при этом хоть маленькая выпивка и, внутренне поверив, что «розыскник» — не служебная легенда, вхожу в его кабинет.
Сдерживая волнение, рассказываю коротко историю своего поиска, протягиваю справку Управления кадров, говорю, что только что был по указанному адресу, безрезультатно и вдруг замечаю загоревшиеся интересом его глаза:
— Раньше мне потребовалось бы на этот розыск два-три часа, а сейчас — неделя. К вашему следующему приезду ответ, я надеюсь, уже будет, — говорит подполковник, и мы расстаемся.
Через две недели, которые прошли с большим волнением и еще большей надеждой, я опять был в Москве и, войдя в помещение, где располагались службы управления, встретил выходящего из своего кабинета Евгения Алексеевича. Он вернулся, усадил меня рядом и, как бы огорчаясь вместе со мною, сообщил:
— Вы понимаете, что официальной справки я выдать не могу. Но разыскиваемый вами Иван Митрофанович Трусов в военкоматах Москвы и области никогда на учете не состоял. Это совершенно точно, можете мне верить. Но не теряйте надежды, военная судьба непредсказуема и возможно вы его обнаружите совсем в другом месте. В армии вы служили и, надеюсь, понимаете, что я имею в виду.
Это был последний и самый сильный удар по моей надежде когда-нибудь разыскать капитана Трусова. Переживая его, я вспоминал вновь все им когда-либо произнесенное вслух, стараясь за что-нибудь ухватиться. Вспомнился разговор с офицерами у костра. Он рассказывал, что его жена, военный врач, после ранения оставлена работать в госпитале в поселке Давлатово или Давлетово в Башкирии. Но это ничего не значит, военные госпитали давно расформированы. А может он где-нибудь учительствует в Белоруссии в маленькой деревеньке, а в день Победы надевает боевые ордена и рассказывает о войне своим ученикам, не забывает поведать и о том, как незадачливый ординарец подсунул ему в бою автомат с песком в затворной коробке. По каким-то едва уловимым признакам он мне тогда показался учителем.
Возможно, осел на родине родителей, на каком-нибудь маленьком хуторе, завел пасеку и качает себе мед, получая удовольствие, и надоела ему воинская служба с самого 1930 года. Но, если в Башкирии, то там бортнический мед отбирают у диких пчел, говорят, очень полезный и в тех краях его много.
А что значит последний намек Решетникова о возможности обнаружения капитана в совсем другом месте? Конечно, Трусов боевой офицер, когда окончилась война, ему было тридцать три года. Через два года он должен был окончить академию. Что-то он говорил об изучении двух иностранных языков. Возраст подходящий. И фотографии его в Совете ветеранов исчезли неизвестно куда. Конечно же, полная конспирация, если попал в Главное разведывательное управление. Вот почему нет его следов в Совете ветеранов. Как же я раньше не догадался об этом?
Так и остался я наедине со своими невысказанными воспоминаниями и чувством благодарности к тем, кто оставил неизгладимый след в моей душе и сформировал мою судьбу.
Попраны идеалы страны, ради которой с чувством искренней любви и героизма преодолевались тяжелейшие лишения с верой в великое и светлое будущее, что преднамеренно вытесняется сейчас из нашей коллективной памяти. Но они были и жили, миллионы людей, беззаветно преданных великой Родине и совершенно бескорыстно выполнявших свой гражданский и воинский долг, не мечтая о наделах на завоеванных землях и больших звездах на груди или погонах.
С такими людьми мне по счастливому случаю судьбы пришлось быть рядом в дни моей ранней юности и о них мой рассказ. О тех, кого к великому сожалению, искал, но не нашел и о тех, кого уже давно никто никогда не встретит — весь наш взвод пешей разведки 546-го стрелкового полка, сформированный в декабре 1944-го, во главе с его командиром младшим лейтенантом Гордеем Пименовичем Зайцевым, покоящийся на воинском кладбище в Черске. Осталась только память.