6.

6.

В начале октября Красиков поручил мне съездить в Курск, уточнить размещение фронтовой интендантской базы, чтобы выслать туда автотранспорт для получения боеприпасов по нарядам Ставки Верховного Главнокомандования, выделенных нашему штабу для партизанских соединений, действующих в тылу врага.

Вечером в буфете гостиницы я неожиданно встретил Николая Акимовича Пузанова, теперь уже первого секретаря Крупецкого райкома партии. Я подошел к нему:

— Николай Акимович! Здравствуйте!

Тот увидел меня и радостно протянул руки для объятия.

— Какая судьба, Павел, привела тебя на курскую землю? Уж не перевели ли тебя сюда на службу?

— Нет. Я пока служу в штабе партизанского движения Брянского фронта. А в Курск приехал по делам нашего 5-го отдела, занимающегося отправкой всего необходимого партизанам, — ответил я Пузанову. — А вы, наверно, приехали сюда решать проблемы Крупецкого района? — спросил я.

— И это тоже. Но я прибыл для участия в работе пленума обкома партии, открывающегося завтра.

После ужина мы продолжили беседу в его номере. Первый вопрос, который я задал ему, был об Анатольевке.

— Николай Акимович, при встрече в госпитале в начале апреля вы сообщили мне о трагедии в Анатольевке, случившейся в конце марта. Расскажите, пожалуйста, подробности. — попросил я его. — И Пузанов поведал мне следующее:

— Тебе известно. Павел, что в марте гитлеровскому командованию ценой немалых потерь удалось приостановить наступление советских войск под Курском. Орлом и Белгородом. Западные районы нашей области, где мы партизанили с осени 1941 до весны 1943 года, до осени оставались оккупированными врагом. Тебе известно и то, что в Рыльском и Глушковском районах самостоятельно действовали их партизанские отряды. В конце марта отряд имени Фрунзе устроил засаду около Анатольевки, уничтожил несколько десятков оккупантов. После этой дерзкой партизанской операции прилегающие к Анатольевке селения были буквально наводнены оккупантами. Сначала вражеские части заняли деревни вблизи Анатольевского леса.

Спасаясь от врага, все мужское население, состоявшее из стариков и подростков, ушло в лес. Соединиться с партизанами им тогда не удалось. Они прятались в старых, полуразрушенных землянках, сохранившихся с осени 1941 года, а также в наспех сооруженных шалашах из веток деревьев, прикрытых соломой и обвалованных снегом. В первые дни их навещали женщины и девочки-подростки. Они приносили им еду. Люди были уверены, что оккупанты скоро уйдут из занятых ими деревень, считая, что советские войска вот-вот продолжат наступление. Гитлеровцы, используя приостановку наступательных действий советскими войсками, мародерничали: угоняли скот, грабили все ценное, еще не спрятанное жителями в своих хатах. Их пьяные ватаги насиловали молодых женщин и девушек.

Через несколько дней в соседнем урочище появились вражеские подразделения. Здесь же обосновался их полевой штаб. Оккупанты провели тщательную облаву леса: их солдаты шли по лесу плотной цепью в пятидесяти метрах один от другого, на ходу ведя огонь из автоматов.

По приближающейся автоматной стрельбе прятавшиеся старики и подростки догадались, что каратели прочесывают лес. Кольцо вражеской облавы неумолимо сжималось. Сначала засвистели пули, потом стали слышны лающие команды фашистов…

Тогда в Анатольевском лесу оккупанты уничтожили около двух десятков прятавшихся жителей. Лишь немногим удалось спастись от смерти. Они были единственными очевидцами зверств врага.

Поздно вечером в Анатольевке завыла сирена, объявившая тревогу оккупантам… Первой запылала школа, облитая бензином, потом одна за другой загорались хаты. Каратели имели большой опыт уничтожения белорусских, украинских и русских деревень и их жителей. Они поджигали хаты с оставшимися в них женщинами и детьми. Через полчаса горела вся Анатольевка.

Каратели стреляли в женщин и детей, выскакивавших из окон горящих хат. Очень немногим женщинам с детишками удалось вырваться из огня и убежать из деревни. Приют надеялись найти в соседних деревнях. Некоторые не смогли выбраться из запертого и подожженного фашистами родного дома.

Так, Анна Максимовна Томина, оказавшись с двумя маленькими детьми в горящей хате, запертой снаружи карателями, решила найти спасение для детей и для себя под печкой. А на другой день, когда уже гитлеровцы уехали из Анатольевки, оставшиеся в живых соседки нашли Анну Максимовну и ее детей сгоревшими. — Пузанов продолжал свой рассказ:

— Несколько часов бушевал пожар в Анатольевке. Уже после полуночи, убедившись в полном уничтожении деревни, фашисты покинули ее. Только печи да обуглившиеся кирпичные дымоходы стояли на пепелищах. Вот, Павел, что осталось от некогда красивой русской деревни. — Этими словами Пузанов закончил тогда тот грустный рассказ в курской гостинице…

Я не могу до сих пор забыть этот страшный рассказ партизанского комиссара о трагических событиях в Анатольевке. Иногда по радио звучит песня о сожженной карателями белорусской Хатыни, у меня сразу перед глазами встает Анатольевка, я слышу голоса ее замученных и уничтоженных стариков, женщин и детей.

Часть анатольевцев-погорельцев приняли в свои дома жители соседней Акимовки. А как только закончилась война, с помощью советской власти анатольевцы начали заново отстраиваться. Не одно послевоенное десятилетие потребовалось, чтобы возродить селение. Появились уютные дома, благоустроенная улица, ухоженные приусадебные участки.

Но анатольевцы, да и все советские люди, никогда не забудут ужасов варварства и злодеяний фашистов в страшные годы гитлеровского нашествия. Они будут передаваться из поколения в поколение. О них нельзя забыть! Мы не вправе забыть этого, не вправе допустить повторения белорусской Хатыни, курских Анатольевки и Большого Дуба.