1.
1.
В Штаб партизанского движения Брянского фронта из госпиталя я прибыл утром 21 мая 1943 года. Мне потребовалось всего полчаса, чтобы добраться до него, поскольку он тоже находился в Ельце. Дежурный по штабу, лейтенант моего возраста, прочитал мое предписание, выдал направления в общежитие и в столовую, рассказал, где находится отдел кадров.
Общежитие размещалось рядом со штабом, в двухэтажном доме. Здесь жили штабные работники, а также будущие радистки и шифровальщицы, ожидавшие отправки в тыл врага минеры-подрывники, недавно закончившие курсы по этой специальности. Во дворе, рядом с общежитием размещалась столовая.
На второй лень меня пригласили в отдел кадров. Его начальник, майор средних лет с нередкой фамилией Иванов, с орденом Красной Звезды и партизанской медалью на гимнастерке, сначала поинтересовался, как я устроился в общежитии, доволен ли питанием в столовой. Потом попросил рассказать, где, когда и как я стал партизаном: где действовал отряд и какие должности я занимал в нем. Когда я начал говорить об операциях нашего отряда летом 1942 года в составе южной брянской партизанской группировки, он позвонил по внутреннему телефону:
— Мария Ивановна, на верхней полке второго металлического шкафа лежат личные дела командно-политического состава курских партизанских бригад и отрядов. Среди них должно быть личное дело Гусева Павла Васильевича из отряда имени Чапаева 2-й бригады. Принесите его.
Через несколько минут секретарь отдела кадров положила на стол Иванова тоненькую папку. Как только он раскрыл её, мне, сидевшему рядом с ним, было видно, что это моя анкета. И тогда я вспомнил: летом прошлого года, когда наш отряд базировался в южной брянской партизанской зоне, возглавляемой Емлютиным, его штабом были затребованы анкеты по учету кадров, автобиографии и боевые характеристики на командно-политический состав нашего отряда. И сейчас я догадался, что тогда они были переправлены из тыла врага в Елец, в Штаб партизанского движения Брянского фронта.
После ознакомления с моими анкетой и автобиографией, Иванов обратился ко мне:
— Вам повезло, товарищ Гусев. На базе расформированной 2-й Курской партизанской бригады создана Курская партизанская кавалерийская оршада имени Котовского, которой командует подполковник Исаев, а начальником штаба у него капитан Забродин. Что скажете? — Такой вопрос задал он мне. Я ответил:
— Товарищ майор, об этом я знаю. Бывший комиссар отряда имени Чапаева Пузанов, посетивший меня в госпитале, сообщил мне об изменениях в организационной структуре нашей бывшей бригады.
— Согласны вы отправиться в эту бригаду? — спросил он меня.
— Конечно. Меня там знают, да и приятно возвратиться в родной партизанский коллектив, — ответил я.
— Ведь бригада-то кавалерийская. Верхом на коне приходилось ездить?
На этот вопрос Иванова я ответил так:
— Любимым занятием сельских ребятишек летом был отгон лошадей на ночное пастбище и возвращение их рано утром в село. Пригоняя их обратно, мы наперегонки гарцевали, хвастаясь друг перед другом своим умением в верховой езде. В партизанском отряде у меня была верховая лошадь. Командир отряда Исаев, бывалый кавалерист гражданской войны, похвально отзывался о том, как я держусь в седле.
После короткого знакомства Иванов представил меня заместителю начальника штаба Польскому. Войдя в его кабинет, я увидел не по годам молодцеватого полковника, с прекрасной строевой выправкой, в ладно сшитой и безукоризненно отглаженной повседневной форме довоенного времени. Он был обут в до блеска начищенные хромовые сапоги с кавалерийскими шпорами. И я подумал: наверно, из Генштаба или из его академии прислан сюда полковник. И вспомнил, как осенью 1940 года, проезжая через Москву на родину, чтобы проститься с умершим отцом, я увидел таких же, как Польский, полковников в отглаженном обмундировании и начищенных сапогах со шпорами, спешивших на службу или на учебу. Но тогда было мирное время, а сейчас война, — подумал я. В моем тогдашнем представлении офицеры фронтовых штабов, тем более партизанского штаба фронта, должны быть обмундированными тоже по-фронтовому.
У меня возникло опасение, что полковник будет экзаменовать меня по кавалерийской службе, о которой я имел самое поверхностное представление, поскольку в кавалерии не служил. Но этого не последовало. Польский оказался снисходительным и добродушным. В его обращении ко мне я даже уловил отцовские нотки, не чувствовалось никакого высокомерия.
Он согласился с предложением Иванова о направлении меня в кавалерийскую партизанскую бригаду. Распорядился, чтобы меня обмундировали и вооружили. Прощаясь, он пожелал мне во всем самого наилучшего. Как только мы с Ивановым вернулись в его кабинет, он сообщил:
— Товарищ Гусев, в бригаду отправляется грузовик с боеприпасами и с продовольствием. Вам поручается быть его сопровождающим. — Заметив на моем лице недоумение, он пояснил: — Бригада сейчас дислоцируется в недавно освобожденном от врага Конышевском районе, в боевых порядках 60-й армии Центрального фронта. Она высылает в тыл врага небольшие группы для разведки и диверсий. В ближайшее время ей предстоит отправиться в тыл врага в полном составе.
На другой день утром я получил в 5-ом отделе штаба накладные на груз, документ на мое имя с правом на его сопровождение. Около базы этого отдела уже стояла «трехтонка», водитель которой представился мне:
— Михайлов Иван Сергеевич. Повезу груз в Конышевку.
Уже потом он сообщил мне, что является коренным курянином. Из Курска эвакуирован с семьей осенью 1941 года в составе автотранспортного управления.
Я обратился к начальнику 5-го отдела, чтобы выписать брезент для укрытия груза от дождя, да и для маскировки.
Подполковник Красиков распорядился выдать брезент в подотчет водителю, с записью в путевом листе