Гераклеофорбия

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Гераклеофорбия

1

В 1904 году Уэллс издал новый роман.

Может, не лучший, но фантастический. А от него чего-то такого ждали.

На этот раз Уэллс писал об ответственности ученых. «Пища богов» («The Food of the Gods, and How It Саше to Earth») — название он взял с понравившейся ему рекламы какао. В конце концов, считал Уэллс, давно пора наладить какой-то контроль над наукой, действительно преобразующей мир, и над ее деятелями. А то получается, что имена научных светил известны всем, а вот каким образом жизнь каждого отдельного обыкновенного человека связана, скажем, конкретно с мистером Бенсингтоном, членом Королевского научного общества, или с профессором Редвудом, читающим курс физиологии на Бонд-стрит в колледже Лондонского университета, — об этом часто и не догадываются. Известно только, что один невысок, лыс, носит очки в золотой оправе и суконные башмаки, разрезанные во многих местах из-за мозолей, а второго и описать трудно, самая заурядная внешность. Но именно мистеру Бенсингтону и профессору Редвуду удалось создать «гераклеофорбию» — «пищу богов». Нет, они не ставили перед собой каких-то особенных целей, они не собирались кардинально менять мир — просто Англия давно нуждалась в быстром и экономичном откорме домашней птицы и домашнего скота. На свои деньги мистер Бенсингтон купил отдаленную ферму, где можно было проводить опыты в полной безопасности. Он понимал выгоду затеянного дела. «Ему вдруг представились цыплята, вырастающие до сказочных размеров». Он поделился своими раздумьями с профессором Редвудом, и тот с ним охотно согласился: конечно, лучше работать с крупными формами; работать со всякой мелочью — это все равно, что ставить химические опыты с недостаточным количеством вещества, ошибок не избежать.

2

К сожалению, всё, как всегда, уперлось в людей. Семейная чета, выбранная мистером Бенсингтоном для ухода за опытными цыплятами, оказалась ненадежной: миссис и мистер Скинеры плохо следили за цыплятами. Да еще и боялись их. «Растут, как лопухи. Того и смотри вымахают с лошадь величиной!» В неосторожно оставленную жестянку с «пищей богов» случайно залетают осы; что-то попадает на землю, смывается дождями в пруд, а профессор Редвуд втайне, повинуясь отцовскому инстинкту, подкармливает «пищей богов» своего сына. Неудивительно, что в местном пруду появляются вдруг неестественно большие головастики, на людей нападают гигантские осы, даже цыплята начинают вести себя агрессивно. Их, здоровенных, как страусы, однажды загнали в Аршот, где шло праздничное гулянье. Конечно, местных жителей это возбудило. Цыплят преследовали до Финдон-бич, даже обстреляли из мелкокалиберки. А сын профессора Редвуда за десять дней прибавил на два с половиной фунта.

Начинается паника. Мистер и миссис Скиннер бегут с фермы.

И они не просто бегут — они уносят с собой некий запас чуда-порошка.

Подозрительную ферму сжигают, но чудо-порошок уже расползся по всей Англии, он попал за границу — в пищу самой настоящей принцессы Везер-Дрейбургской. Заодно подрастают дети Коссара, известного инженера-строителя, сумевшего достать для них такую прекрасную подкормку. Никто ведь не подозревал, во что всё это выльется. Слухи ширятся, газеты полны смешных карикатур. Правда, начинают раздаваться и осторожные голоса. Например, молодой настырный журналист Кейтэрем, из рода графов Пьютерстоунов, публикует в журнале «XIX столетие и грядущие века» большую статью, в которой категорически требует запретить гераклеофорбию.

Но поздно, поздно… У одного только инженера Коссара подрастают сразу три великана. «В углу детской стояли огромные, в четыре квадратных фута, счеты, очень прочные, на железных стержнях, с закругленными углами, — с помощью этого отменного инструмента юным гигантам предстояло познать искусство расчетов и вычислений. Собачек, кошечек и тому подобных мягких игрушек не было. Вместо них Коссар однажды без лишних слов доставил три воза всевозможных игрушек такого размера, что проглотить их не могли бы даже дети-гиганты. Игрушки эти можно было громоздить одну на другую, выстраивать в ряды, катать, кусать (Уэллс прекрасно знал, о чем рассказывает. — Г. П.); их можно было бить одну о другую, открывать, закрывать — словом, мудрить с ними на все лады сколько душе угодно. Тут было множество кубиков и кирпичиков всех цветов и разной формы — деревянных, из полированного фарфора, из призрачного стекла, из резины. Были пластинки, плитки, цилиндры; были конусы, простые и усеченные; сплющенные и растянутые сфероиды, ящики разных размеров и форм — с привинченными и съемными крышками; даже несколько шкатулок со сложными замками. Были обручи резиновые и кожаные, и масса грубо выточенных кругляшек, из которых можно было составлять всякие фигурки. И, конечно, книги. Ведь нужно развивать воображение ребенка; в конце концов, это и есть цель воспитания…»

3

Прошло двадцать лет, дети выросли.

Разумеется, наш мир оказался не приспособленным для жизни великанов.

В город они пойти не могли, чтобы, не дай бог, кого ненароком не покалечить, а частные владельцы запрещали появляться на их лугах. Оказывается, Англия — маленький остров. Хорошо, что есть решительный Коссар, для которого будущее его детей-гигантов гораздо дороже общего затхлого прошлого. Он понимает, что столкновения гигантов и карликов неизбежны, поэтому выросшие дети под его руководством начинают возводить самые настоящие укрепления. Узнав об этом, уже и известные политики требуют раз и навсегда избавиться от великанов. Предлагается, например, вывезти их в Африку. Пусть там живут, но не размножаются.

И однажды происходит то, что должно было произойти.

Не выдерживают нервы полицейского — раздаются первые выстрелы.

В ответ на стрельбу юноши-великаны начинают бомбардировку Лондона — любимый полигон Уэллса; на этот раз город забрасывают бомбами, начиненными не взрывчаткой, а «пищей богов». Победа, конечно, достанется молодым, все законы природы на их стороне. На гребень крепостного вала поднимается один из сыновей Коссара. «Пока лишь на одну ступень поднялись мы над ничтожеством пигмеев, — говорит он. — И боремся сейчас не за себя, а за новую ступень, потому что мы — глаза и руки самой Жизни. Папа Редвуд (тот самый профессор, что вместе с Кенсингтоном изобрел «пищу богов» и подкармливал ею своего сына. — Г. П.) учил, что в нас воплощен Дух человеческий. И мы в словах, в делах, своих будущих детях должны передать его всем людям, потому что Земля — не место отдыха и не площадка для игр, иначе у нас было бы не больше права на жизнь, чем у всех этих, уходящих со сцены пигмеев. С их мелкими мозгами они бы спокойно перерезали нас, а потом сами без боя уступили бы место каким-нибудь разумным муравьям. Нет, мы бьемся ради роста, ради движения вперед. И завтра, живые или мертвые, все равно победим. И будем расти, пока сама Земля не станет для нас очередной ступенькой!»

4

Не совсем, правда, ясно, почему именно физический рост должен определять будущее. Разве что как художественное допущение. «В Уэллсе, — писал большой любитель парадоксов Гилберт Кит Честертон, писал, конечно, с усмешкой и с иронией, — поражает, прежде всего, то, что он единственный среди блестящей плеяды своих современников до сих пор не перестал расти. В ночной тишине можно даже услышать, как он растет. Уэллс мог бы расти все выше и выше на протяжении бесконечных времен, так что однажды бы вознесся над самой высокой звездой. Я легко могу представить, что когда-нибудь он напишет обо всём этом прекрасный роман. При этом он поначалу будет видеть деревья высокими, а потом низкими; увидит облака — сначала высоко над собой, а потом далеко внизу. На протяжении времен в его звездном одиночестве пребудет с ним идея высоты; в чудовищных космических далях его будет сопровождать и утешать ясное представление о том, что он всегда рос все выше и выше, а не становился (к примеру) толще…»